Полное собрание рассказов - Воннегут-мл Курт. Страница 79

«Только потому, что он уродлив и грязен, вы не захотели помочь ему, — говорила она воображаемой толпе. — Он болен и нуждался в помощи, а вы думали только о себе, боясь даже прикоснуться к нему. Стыдитесь».

Руфь с вызовом смотрела на проходящих мимо людей, получая в ответ озадаченные взгляды.

— Вы притворились, что с ним не происходит ничего страшного, — пробормотала она.

Руфь убивала время в типично женской манере, делая вид, будто вышла за покупками. Она критически разглядывала витрины, щупала ткани, приценивалась и обещала продавщицам, что вернется за покупкой после того, как зайдет еще в пару магазинов. Все это Руфь делала почти автоматически, а тем временем мысли ее возвращались к поступку, которым она теперь гордилась. Она оказалась одной из немногих, кто не стал убегать от неприкасаемых. От нечистых, больных незнакомцев.

Мысль была жизнеутверждающей, и Руфь позволила себе думать, что Тед разделил бы с ней радость. С мыслью о Теде перед ней встал образ его жуткой матери. Руфь стало еще приятнее, когда она подумала, насколько эгоистична миссис Фолкнер по сравнению с ней. Та так и сидела бы в зале ожидания, безразличная ко всему, кроме трагедии своей собственной жалкой жизни. Она бы наверняка общалась с призраком, пока старик испускал дух.

Руфь вспомнила горькие, унизительные часы, проведенные с этой женщиной, запугивание и лесть во имя кошмарного понимания материнства и горстки безделушек. Отвращение и желание уехать вернулось к ней с новой силой. Руфь облокотилась на прилавок ювелирного магазинчика и оказалась лицом к лицу со своим отражением в зеркале.

— Могу я помочь вам, мадам? — обратилась к ней продавщица.

— Что? О… нет, спасибо, — проговорила Руфь.

Лицо в зеркале было мстительным, самодовольным. В глазах был тот же холодный блеск, что и в тех, которые смотрели на старика на вокзале и не видели его.

— Вам нездоровится? Может, присядете на минутку?

— Нет-нет… ничего страшного, — отсутствующим голосом ответила Руфь. Она отвела взгляд от зеркала. — Так глупо. У меня просто на минутку закружилась голова. Теперь все прошло. — Она неуверенно улыбнулась. — Большое вам спасибо, но мне надо торопиться.

— На поезд?

— Нет, — устало проговорила Руфь. — Очень больная старая женщина нуждается в моей помощи.

Дотлел огарок

Письма из Скенектади теплым душистым ветром скрашивали Энни Коупер последние деньки жизни. Впрочем, приходить они начали в ее сорок с небольшим — до последних деньков еще далековато. Все зубы были при ней, а очки в стальной оправе она надевала только для чтения.

Старухой же она себя чувствовала потому, что ее муж Эд — в самом деле старик, — умер и оставил ее одну на свиноферме в северной Индиане. После смерти мужа Энни продала животных, сдала землю — ровную, черную, плодородную — в аренду соседям, а сама стала читать Библию, поливать цветы, кормить кур, ухаживать за небольшим огородиком и просто качаться в кресле, терпеливо и беззлобно ожидая прихода Сияющего Ангела Смерти. Эд оставил жене немало денег, так что она могла себе позволить побездельничать на старости лет, и все вокруг считали, что она поступает правильно — так и только так следовало поступать в подобном случае.

Родни у нее не было, зато подруг хватало. Жены местных фермеров частенько заглядывали к ней в гости — поскорбеть час-другой за кофейком и пирожными.

— Не представляю, что бы я делала, если б мой Уилл умер, — сказала однажды ее подруга. — Горожанки, по-моему, совсем не знают, что такое быть одною плотью. Меняют мужей как перчатки! Один не подошел — не беда, попробуют с другим.

— Вот-вот, — кивнула Энни. — Не дело это. Съешь-ка еще один «персиковый сюрприз», Дорис Джун.

— Ей-богу, в городе мужчина и женщина только затем и нужны друг другу, чтобы… — Дорис Джун деликатно умолкла.

— Точно!

Энни уразумела, что ее вдовий долг — служить местным женщинам наглядным примером того, как скверно живется без мужа, даже если муж не слишком-то хорош.

Она не стала портить впечатление Дорис Джун рассказом о письмах — о женском счастье, нежданно свалившемся на нее на закате дней, и о друге из Скенектади, который умудрился ей это счастье подарить (даром что жил за тридевять земель).

Порой к Энни наведывались мужья подруг, суровые и молчаливые. Подметив, где в ее хозяйстве не хватает мужских рук, жены отправляли их подсобить — залатать крышу, починить насос, смазать простаивавшую технику в сарае. Мужья, зная о добродетельности вдовы, демонстрировали высшую степень уважения — молчали как рыбы.

Иногда Энни задавалась вопросом: что бы сделали и сказали эти мужья, узнай они про ее переписку? Возможно, приняли бы ее за распущенную женщину и не стали бы отвечать непременным вежливым отказом на ее приглашение зайти как-нибудь на чашечку кофе. Быть может, они даже позволяли бы себе двусмысленные высказывания и робкий флирт — как в адрес той бесстыжей девицы, что работает в местной закусочной.

Покажи Энни им эти письма, они бы непременно углядели в них что-нибудь неприличное. Но ничего неприличного в них не было, честное слово. Только лишь поэзия, высокие чувства. И Энни совершенно не интересовало, как выглядел автор сих строк.

Иногда к ней захаживал и священник — бесцветный иссохший старик цвета пыли, которому ее мертвецкий душевный покой и нравственная непогрешимость доставляли невероятную радость.

— Гляжу на вас и понимаю, что тружусь не зря, миссис Коупер, — говаривал он. — Вам бы просвещать молодежь! Они не верят, что в наш век можно жить по-христиански.

— Вы очень добры, — отвечала Энни. — Только, сдается, у молодых всегда кровь была горячая. Погуляют — и остепенятся. Как вам мой «малиновый восторг»? Съешьте еще штучку, не пропадать же добру.

— Но вы-то никогда такой не были, мисс Коупер!

— Так ведь я вышла за Эда, когда мне шестнадцать исполнилось. Не успела погулять…

— И не стали бы, даже если б могли! — ликующе заявил священник.

Энни ощутила странное желание взбунтоваться и рассказать ему про письма. Однако она обуздала этот порыв и лишь сдержанно кивнула.

Разумеется, очень скоро у Энни появились ухажеры: мужчины с благочестивыми намерениями и могучей страстью к ее землям. Они только и делали, что пели неуклюжие оды пашням и полям, и ни одному из них не удалось растормошить ее душу. Подобно Эду, они даже не пытались. После бесед с ними она видела в зеркале все ту же неказистую сухощавую дылду, похожую на телеграфный столб, с грубыми, распухшими от тяжелой работы руками и длинным носом, отмороженный кончик которого всегда некрасиво алел.

Стоило такому ухажеру покинуть ее дом — теребя шляпу и бормоча что-то о неурожае и скверной погоде, — как Энни ощущала острую потребность в письмах из Скенектади. Она запирала двери, задергивала шторы, ложилась в кровать и читала, читала эти письма до тех пор, покуда голод, сон или стук в дверь не заставляли ее спрятать их обратно в ящик.

Эд умер в октябре, и до следующей весны Энни жила в одиночестве, без всяких писем. А в начале мая, когда внезапные заморозки погубили ее нарциссы, Энни написала:

«Уважаемый 5587! Я впервые пишу незнакомцу. Так случилось, что сегодня в аптеке, дожидаясь, пока мне вынесут лекарство от гайморита, я взяла в руки свежий номер журнала «Западная романтика». Обычно я такие журналы не читаю, мне они кажутся глупыми. Но сегодня я случайно открыла раздел знакомств и увидела ваше письмо, в котором вы говорите, что устали от одиночества и мечтаете найти друга по переписке…»

Энни улыбнулась своей глупой причуде и продолжала:

«…Расскажу вам немного о себе. Я еще не стара, у меня каштановые волосы, зеленые глаза и…»

Через неделю пришел ответ, а кодовый номер, присвоенный газетой человеку, подавшему объявление, превратился в имя: «Джозеф П. Хоукинс из Скенектади, штат Нью-Йорк».

«Дражайшая миссис Коупер, — писал Хоукинс, — на мое объявление откликнулось множество людей, но именно ваше письмо задело в душе какие-то важные струнки. Встреча родственных душ — явление редкое и сродни чуду в нашей юдоли печали и плача. Вы видитесь мне светлым ангелом, да и голос у вас ангельский (я слышу его, читая ваши письма). Когда сей ангел явился мне, одиночество сгинуло без следа, и я понял, что теперь не один на этой огромной многолюдной планете…»