Последний бой (СИ) - Лифановский Дмитрий. Страница 25

Командование принял на себя амбициозный генерал-полковник Вальтер Модель, который тоже впервые в своей карьере был не рад такому высокому взлету, слишком тяжелое и шаткое положение сложилось на передовой. Но, тем не менее, он энергично и жестко взялся за дело, надеясь стабилизировать фронт. И первое, что надо было сделать, это сковырнуть засевший в тылу у смоленской группировки русский десант. Хотя нет, это второе. Первое остановить рвущиеся на Киев танки противника. Только где на все это взять резервы? Плохое начало на новой должности, но придется просить помощи в Берлине.

[i] 14 декабря 1942 года замести­тель Председателя Совета Народ­ных Комиссаров СССР Лаврентий Берия написал примечательное письмо. Оно адресовалось лично Верховному Главнокомандующе­му Иосифу Сталину и было испол­нено в единственном экземпляре:

«Красная армия совершенно не занимается забивкой радиостанций про­тивника, действующих на поле боя, несмотря на наличие к этому благоприятных условий. В частности, нам известно, что радиостанции частей герман­ской армии, окруженных в районе Сталинграда, держат связь со сво­им руководством, находящимся вне окружения…»

Берия был прав. Попытки нарушения радиосвязи нем­цев путем создания радиопомех предпринимались под Ельней в сентябре 1941 года, под Сталин­градом зимой 1942 года. Однако это были единичные случаи, и они в конечном итоге оказались малоэффективными.

Что же предлагал заместитель Председателя Совета Народных Комиссаров?

'НКВД СССР, — писал в своем письме Л. Берия, — считает целесообразным организовать в Красной армии специальную службу по забивке немецких радиостанций, действующих на поле боя.

Для осуществления указанных мероприятий необходимо в составе управления войсковой разведки Генерального штаба Красной армии сформировать три специальных радиодивизиона со средствами мешающего действия, рассчитанными для забивки основных радиостанций важнейших группировок противника'.

Шла война, и времени на раскачку не было. Уже через два дня, 16 декабря 1942 г. Государственный Комитет Обороны принял поста­новление о создании трёх специ­альных частей радиопомех.

17 декабря 1942 г. издаётся директива заместителя Наркома обороны о формировании 130-го, 131-го и 132-го отдельных радиодивизио­нов СПЕЦНАЗ.

Позже, в июле 1944 года создаётся ещё один дивизион — 226-й. (Создание частей радиопомех (радиодивизионов СПЕЦНАЗ) в годы Великой Отечественной войны, Русская DARPA, https://rusdarpa.ru/?p=14606)

IX

Фронт катился на запад, охватывая Смоленск, а следом за ним двигались аэродромы. Этот, на окраине Дорогобужа был уже третий с начала наступления. Они перебрались сюда ночью, а рано утром стали прибывать службы аэродромного обеспечения. Привычный, отработанный, но от этого не менее хлопотный процесс. Особенно для командира полка. Петр вырубился только ближе к обеду, едва-едва перехватив чего-то съедобного в столовой. Даже не заметил, чем его накормили, настолько устал. Буркнул Лидочке, что он спать, попросил разбудить в 18−00 и скрылся за обшарпанной дверью казармы для летчиков.

Еще недавно, на аэродроме располагались немецкие бомбардировщики. Семь двухмоторных «Юнкерсов-88» по какой-то неизвестной причине так и остались стоять на стоянках, аккуратно накрытые маскировочными сетками. Причину эту сейчас выясняли технари 1-ой воздушной армии, с неприязнью поглядывая на своих коллег из полка Никифорова. Просто командир командированных попытался припахать на работы механиков полка, но получил жесткий отлуп сначала от старшего инженера капитана Зимина, а продолжив качать права еще и от Никифорова. Пришлось гостям трудиться самим. Правда командовавший ими майор обещал пожаловаться генерал-полковнику Худякову, но вертолетчикам на это было глубоко и широко плевать, к армейцам они не имели никакого отношения и командующему воздушной армией не подчинялись никоим образом.

Время катилось к вечеру, пора было будить Никифорова. Лида сунулась в казарму, но Петра там уже не было. Дежурный сказал, что командир проснулся сам и ушел минут сорок назад. В штабе его тоже не нашлось. Лида забеспокоилась. С самого утра Петя был какой-то странный. Злой, дерганый, болезненно бледный. Еще и с майором этим пришлым сцепился. Она пыталась выяснить, что с ним, но он лишь отмахнулся, сказав, что просто устал.

Прифронтовой аэродром не лес, и нашелся Никифоров быстро. На самом краю летного поля рядом с разобранным закопченным остовом Пе-2, стоявшего тут, по всей видимости, еще с сорок первого. Он сидел, ссутулившись, обняв колени руками на расстеленной прямо на земле летной куртке и невидящим взглядом пялился в черный обгорелый борт бомбардировщика. Рядом прямо на подкладке куртки лежали два куска хлеба, кусок колбасы и фляжка.

Лида остановилась прямо перед Никифоровым, но он даже не пошевелился, будто не замечая ее.

— Петь, ты чего? Случилось что?

Он поднял на нее темные как грозовое небо пустые глаза. Словно выплывая из мутной глубины воспоминаний, в них появилось узнавание:

— Лида? — надтреснутым голосом повторил он ее вопрос, — Случилось что?

— Это я у тебя спросила! — нахмурилась девушка, — Что с тобой? Погиб кто-то⁈ Заболел? Дома что-то случилось⁈ — в ее голосе сквозила тревога и непонимание.

— Нет, — Петр мотнул головой, сдвинул фляжку на траву, сверху положил хлеб, на него водрузил колбасу, но она скатилась на землю. Но он уже не смотрел туда. Подвинувшись и расправив куртку, приглашающе хлопнул по ней рукой, — Садись. Посиди со мной.

Она покачала головой, сняла фуражку, кинула на землю и сложила в нее продукты. Только потом присела рядом, с беспокойством глядя на Петра. И тут я ее взгляд упал на заросший травой почти сровнявшийся с землей холмик, на котором стоял граненый стакан накрытий хлебом. Все сразу встало на свои места.

— Ты их знал?

— Их? — Никифоров кивнул на могилу, — Только Серегу. Ты должна его помнить. Мы вмести выпускались. Серега Торопов. Серьезный такой. Спортсмен.

— Не помню, — покачала головой Лида.

— Сергей тогда с ними первый раз полетел. Они без штурмана окзались. Капитан… — Никифоров сморщился, — Не помню. Лица помню, а как звали их, не помню, — он швыркнул носом и словно извиняясь, добавил, — Они только пришли к нам. Капитан и сержант. Экипаж, — он говорил отрывисто и сумбурно, как вспоминалось, — После фильтра. Тогда такое часто было. Сбили надо территорией занятой врагом, а пока к своим выбирался от полка ничего не осталось. Быстро проверили и в другой полк. А то и вовсе без проверки. Тут вылет. Ты не представляешь, как мы тогда летали, — он посмотрел на нее полными боли неукротимой ярости глазами, — Без прикрытия, без разведки… А они нас жгли, как в тире.

От этого монотонного, спокойного рассказа и взгляда Петра Лиде стало не по себе. Он не особо часто рассказывал ей о начале войны, все больше отшучивался или переводил разговор на Сашку Стаина, как он его спас и как они лупили немчуру. А вот о том, что было до этого… Лида знала, почему он не хочет говорить и понимала, как фронтовик фронтовика, никогда не касаясь запретной темы. Но постоянно держать эту боль в себе невозможною. Проклятая война, наверное, еще долго не отпустит их, если только останутся живы. И сейчас бывало, что они просыпались от ночных криков друг друга и потом долго лежали, обнявшись, не в силах снова уснуть. Каждому снилось что-то свое, неумолимо жуткое и отчаянно тоскливое, от чего в душе возникала болезненная тянущая ледяная пустота, прогнать которую можно было только человеческим теплом.

— Они в тот день единственные вернулись. Из всей эскадрильи, — Никифоров опять обхватил колени руками, положив голову на бок, на плечо и скрючившись как-то по-детски. — Серегу и сержанта-стрелка еще в воздухе убили, а капитан дотянул до аэродрома. На брюхо плюхнулся. Шасси не вышли. У «пешек» больное место — шасси… Было, — он горько усмехнулся, и не понятно почему совершенно ни к селу, ни к городу добавил, — Сане бы на годик раньше появится… Он замолчал. Молчала и Лида. Ей тоже было, что вспомнить. Тот холодный, дождливый ноябрьский день, когда тетя Даша сказала, что Петя погиб, она не забудет никогда. И то чувство потери. Бессилие, мрачная, тяжелая, высасывающая жизнь безысходность, перерастающая в ярость и отчаянную решимость. А еще она была благодарна этому неизвестному капитану, сержанту-стрелку, Сереге Торопову, которого она совсем не помнит. Это было совершенно иррациональное чувство, но ей казалось, что не погибни эти ребята, вместо них обязательно убили бы ее Петьку.