Обрученные с Югом - Конрой Пэт. Страница 4

Когда я свернул налево, на Митинг-стрит, солнце поднялось над горизонтом достаточно высоко, и я выключил фары на велосипеде. Митинг-стрит — улица широкая, нарядная, особняки по обе стороны выстроились как на парад, притом что парадности в городе и так хватает. Я ехал зигзагом от одного крыльца к другому, притормаживая у входных дверей, тяжелых и внушительных, будто ведущих в королевские покои. Машин на улицах по-прежнему мало, и если мне ничто не помешает, то я смогу доехать до Брод-стрит минут за пять — семь. Свернув на Брод-стрит, я окажусь среди адвокатских контор, там их целая дюжина, в том числе самая большая в городе — «Дарси, Ратлидж и Синклер». На углу Чёрч-стрит и Брод-стрит меня всегда ожидала новая порция газет. Я остановился, чтобы забрать их. Я старался не снижать темпа, хотя движение на улицах становилось активнее, адвокаты направлялись к своим любимым кафе и ресторанам. Воздух наполнился запахом кофе и ветчины, жаренной на гриле. Легкий ветерок из гавани пропах просоленной морями обшивкой кораблей. Проснувшиеся чайки криками проводили в Атлантику первое грузовое судно. Колокола церкви Святого Михаила откликнулись на слабый, почти человеческий крик чаек. Работая без передышки, я приступил к последней сотне газет и выехал на Чёрч-стрит. Мои руки привычно жонглировали.

С самого начала я ощутил на себе спасительное влияние тяжелого труда. Я упивался похвалами мистера Хаверфорда и своих клиентов, которые жили в привилегированном районе нашего полуостровного города. Мой предшественник сам принадлежал к привилегированному сословию и жил в одном из тех домов, которые я теперь обслуживал. Работа, сопряженная с ранним подъемом и физической нагрузкой, плохо совмещалась со светской жизнью, которую он вел по ночам. Он уволился сам, его не выгнали благодаря обширным связям семейства, которое восходило к первым поселенцам и основателям колонии. Когда руководство «Ньюс энд курьер» решило попытать удачи со мной, это было своего рода данью уважения и благодарности моим родителям за их заслуги перед городом на ниве школьного образования, а также попыткой помочь моим родным после смерти Стива. Смерть Стива глубоко потрясла город. Я получил эту работу не благодаря тому, каким был я, а благодаря тому, каким был Стив.

А каким же он был, Стив, думал я, поворачивая направо на Саут-Бэттери и раскладывая вкусно пахнущие газеты перед особняками, которые считал самыми красивыми в городе. Стив, будь он жив, в один прекрасный день после окончания Гарварда вернулся бы в Чарлстон, занялся адвокатской практикой, наверняка поселился бы в одном из этих прекрасных домов и женился бы на самой красивой девушке Чарлстона. В моем представлении Стив всегда оставался старше меня на два года, прирожденный лидер, наделенный необыкновенным умом и невероятным обаянием. Многие полагали, что из него получится самый блестящий джентльмен за всю историю Чарлстона. Его кожа летом покрывалась золотистым загаром, цвет волос напоминал желтоватые подпалины сиамской кошки. Ярко-синие глаза были холодными и почти прозрачными, когда он оценивал нового человека или ситуацию. Никому в Чарлстоне и в голову не могло прийти, что он возьмет бритву, вскроет себе вены и наполнит ванну собственной кровью. Стив был так прекрасен душой и телом, что горожане не могли взять в толк, как мог он проникнуться такой ненавистью к самому себе, чтобы совершить подобный поступок. Если от кого и можно было этого ожидать, так от меня — убогого, обделенного талантами, зато щедро наделенного страхами ребенка, который вечно находится в тени одаренного, яркого брата.

Впереди по курсу мисс Офелия Симмс поливала цветы перед своим домом. Затормозив, я протянул ей газету.

— Вы довольны доставкой, мисс Симмс?

— Выше всяких похвал, Лео. А как мы себя чувствуем сегодня?

— Прекрасно, — ответил я, удивленный, что она обратилась ко мне во множественном числе, как к королевской особе. — А как себя чувствуют ваши цветы?

— Немного сникли.

Так она всегда оценивала состояние своих флоксов и бальзаминов во время наших редких бесед. На мой взгляд, мисс Симмс являлась бесподобной красавицей, несмотря на то что ей минуло пятьдесят лет. Я мечтал когда-нибудь жениться на девушке хоть вполовину столь же привлекательной, как мисс Симмс, Хотя, глядя на себя в зеркало, понимал, что вряд ли могу на это рассчитывать. Сам я не находил себя уродом, но не удивлялся, если другие находили. Прежде всего я винил очки в черной оправе, которые покупала мне мать. У меня сильная близорукость, линзы напоминали иллюминаторы, и в очках я походил на жука, что провоцировало ровесников на разные обидные шутки, когда Стива не было рядом. Стив всегда защищал младшего брата, выслеживал, как ястреб, любую опасность, которая угрожала мне на игровой площадке. Бесстрашный и острый на язык, он никому не позволял дразнить меня. В раннем детстве явное превосходство Стива вызывало у меня стыд за себя и даже досаду, но его таланты и несомненная привязанность ко мне родили в моей душе особенное чувство. Мой брат был так прекрасен, что я вполне разделял разочарование, которое появлялось в глазах матери каждый раз, когда она смотрела на меня.

Петляя по улочками и аллеям к югу от Брод-стрит, я наконец-то добрался до берегового поста и остановился, чтобы отдохнуть минутку-другую. Я мог бы проделать весь маршрут с закрытыми глазами и все же каждый раз гордился тем, что без опоздания прохожу контрольные точки — я сверялся по часам. Дышал я тяжело, мышцы рук и ног ныли от хорошей усталости. Снова вскочив в седло, я сорвался с места. Справа от меня сверкала река Эшли, штормовыми ночами я слышал, как она бьется о волнолом недалеко от моего дома. В детстве Эшли заменяла отцу игровую площадку; речной запах был тем запахом, что вдыхала мать в раскрытое окно после тяжелых родов, когда на свет появился сначала брат, а потом я. Пресноводная река утоляет жажду и освежает человека, но река с соленой водой возвращает к первоначалам — это управляемые луной приливы, упорное движение рыб на нерест, предвосхищение языка в говорящем ритме волн. Короче, мальчишка-разносчик, навьюченный газетами, считал Эшли лучшей рекой из всех, которые сотворил Господь. Вот и финишный участок моего маршрута, я разбрасывал газеты уверенно и ловко, оделяя ими обитателей домов, построенных недавно на останках высушенного соленого болота. Путь мой лежал строго на запад. Проехав мимо парка Уайт-Пойнт, я поворачивал на север, и тут в поле моего зрения попадал форт Самтер, [7] который будто огромная черепаха возвышается посреди гавани. Обслужив особняки на Ист-Бэй-стрит, затем на Рейнбоу-роу, я поворачивал налево, назад на Брод-стрит и принимался за нее, лавируя среди машин, прогуливающихся адвокатов, молодых сотрудников и старых зубров из агентства недвижимости Райли, транспортного агентства, мэрии и тому подобных заведений. Последнюю газету я всегда бросал на крыльцо универмага мужской одежды Генри Берлина.

Больше Чарлстон мне не принадлежал, я передавал его в распоряжение другим ранним пташкам, у которых притязаний было больше, чем у меня, я же уверенней себя чувствовал в предрассветных сумерках.

За три года старшей школы я стал неотъемлемым элементом утреннего городского пейзажа к югу от Брод-стрит и даже местной достопримечательностью. Люди говорили, что они сверяют по мне часы, когда я проезжаю мимо их домов до или после рассвета. Все знали о смерти моего брата, о моем нервном срыве и болезни, и, оглядываясь назад, я понимаю — всей душой переживали за меня в течение долгого срока моего наказания. Взрослым нравилось, что я всегда в спортивном пальто, в белой рубашке и при галстуке, дешевые мокасины начищены. Им нравились мои вежливые, чуть ли не чопорные, манеры, ненавязчивость в общении и то, что я всегда приносил угощение для кошки или собаки, если таковые были в доме. К тому же я помнил всех питомцев по именам. Я не забывал спросить о здоровье детей. Мои клиенты сочувственно относились к моей болезненной застенчивости, но отмечали, что я держусь с каждым днем все непринужденней. Им нравилось, что в дождь я не ленюсь выехать на час раньше и слезаю с велосипеда, чтобы положить газету на сухое крыльцо, не рискуя ее бросать, как обычно. Позже они уверяли, будто ничуть не сомневались во мне, в моей способности стать очаровательным и вполне светским молодым человеком.