Обрученные с Югом - Конрой Пэт. Страница 40

Точно рассчитав паузу, Шеба говорит:

— Никто еще не жаловался… кроме тебя.

Осуждение моей матери, похоже, и злит Шебу, и заводит. Струна между двумя женщинами натянута до предела.

— Талант у тебя от Бога, — продолжает мать. — Но прославилась ты ролями шлюх.

— Мне предлагали роли — я играла. Вам больше понравилось бы, если бы меня нарядили в лохмотья и солдатские ботинки?

— Я читала про твою жизнь в Голливуде. И знаю, что у тебя был выбор. Как и все мы, ты от рождения наделена свободой воли.

Я обдумываю, как сменить тему разговора и разрядить предгрозовое напряжение в комнате.

— Мать, — говорю я, но голос мой еле слышен. — Я пытаюсь вспомнить синоним поделикатнее для слова «заткнись».

— Твоя мать у меня в гостях, Лео, — вмешивается Чэд. — Все мои гости имеют право на свободу слова.

— Подумать, как мило! Ты сам бы заткнулся, Чэд!

— Успокойся, Лео, — обращается ко мне Найлз.

— Не пора ли нам положить стейки на огонь? Чего мы ждем? — вступает Айк.

Но ни Шеба, ни моя мать не намерены останавливаться на полпути и хотят довести поединок до конца.

— Мать настоятельница, не одолжите ли прокладочку? Я свои в клинике Бетти Форд забыла, — говорит Шеба.

— Тебе надо рот вымыть с мылом, — кипятится мать. — Как ты смеешь говорить такие слова в присутствии монсеньора?

— Не забывайте, дорогая, я много времени провожу в исповедальне. — Монсеньор похлопывает мать по руке. — Меня трудно чем-либо смутить.

— Это всего лишь спектакль, мать настоятельница. — Шеба не сводит глаз с моей матери. — Великолепный спектакль. Откиньтесь на диване и наслаждайтесь игрой.

— Это уже не игра, моя дорогая. Я назвала бы это утратой души. Вот на что это похоже. Я не стала бы дергаться и извиваться всем телом, лишь бы разжечь похоть в каждом встречном мужчине.

— Ох, доктор Кинг! А я пробовала — только на них не действует! — говорит Фрейзер, желая восстановить непринужденность.

— На меня еще как действует, малыш! — откликается Найлз.

— Шеба — кинозвезда, доктор Кинг, — продолжает Фрейзер. — Быть сексуальной входит в ее профессиональные обязанности.

— Это входит в профессиональные обязанности каждой женщины, — смеется Бетти.

— Быть привлекательной — это одно, — фыркает мать. — А быть шлюхой — совсем другое.

Не говоря ни слова, Шеба снимает скатерть со стола и накидывает на голову и плечи, как плащ. На мгновение она прикрывает глаза, потом быстро их открывает — и благодаря таинству актерской алхимии превращается в другое существо: перед нами старая дева, монахиня. Шеба обращает к нам лицо, истощенное, иссушенное солнцем, как у послушницы дальней обители. Метаморфоза поразительная, райская птица на наших глазах превращается в обычную ворону.

Но более миролюбивым настрой Шебы не становится, она поворачивает только что обретенное лицо сестры во Христе к моей матери и без сожаления наносит удар:

— Мать настоятельница! В моей жизни тоже есть место молитве и добрым делам. И роль монахини я сыграла бы куда лучше, чем это удавалось вам даже в лучшие времена пребывания в монастыре. Но поскольку Господь наделил меня талантом, я служу этому таланту. Я могу сыграть и бухгалтершу, и астронавтку, и домохозяйку, и лесбиянку. А могу, вы правы, и стриптизершу, и проститутку, и сумасшедшую, и воровку.

— Некоторые из этих ролей особенно близки тебе по натуре, Шеба, — парирует мать. — Тебе даже притворяться не надо.

— Мать, может, ты попридержишь язык за зубами?! — в отчаянии кричу я. — Молли, зачем ты ее пригласила?

— Да, я сделала ошибку.

— Молли у нас мастер делать ошибки, — издевательски замечает Чэд.

— Но роковой является только одна, — не спускает мужу Молли.

— Своими замашками монахини вы хотели произвести впечатление на будущего мужа, доктор Кинг? — снова берет сцену под свой контроль Шеба. — Все те годы, пока вы торчали в монастыре, вас возбуждала мысль, что бедный добрый Джаспер страдает с разбитым сердцем? Интересно, когда вы догадались, что на него сильнее всего действуют четки и черная тряпка, под которой прячет тело монахиня? Иные мужчины возбуждаются от трусиков-стрингов. А что разжигало огонь в Джаспере? Недоступность? Недосягаемость девушки из монастыря? Вам никогда не приходило в голову, что своим уходом в монастырь вы сделали с ним то же самое, что я делаю с мужчинами своим проходом по Мэдисон-авеню?

— Ты слишком увлеклась, Шеба, — предупреждает Бетти.

— Между прочим, я являюсь личным адвокатом Шебы, — говорит Чэд. — Пока она не нарушила ни один из известных мне законов.

— А законы приличия? — спрашивает Фрейзер.

— Ну, эти законы Шеба никогда не соблюдала, — пожимает плечами Найлз.

— Шеба, — продолжает Бетти, — все мы, здесь собравшиеся, время от времени помогаем твоей матери. Лео больше всех. Поэтому не нападай на его мать. Это нечестно.

— Давайте закроем тему, — предлагает Найлз. — А то я свяжу их обеих. Оставь в покое миссис Кинг, Шеба. Она обладает неприкосновенностью. Так было всегда.

— Только не для меня, Найлз. Доктор Кинг возненавидела меня с той самой минуты, как увидела. Так ведь, доктор Кинг?

— Нет, не так, — отвечает мать. Я слышу в ее голосе понятную только мне пугающую хрипотцу и готовлюсь к самому худшему, оно и происходит. — Потребовалось два или три месяца, чтобы я тебя возненавидела. Я пыталась бороться с этим чувством. Напрасно, Шеба. Оно всегда со мной. Ты права, я ненавижу тебя. Я не могу забыть о тебе, ты как пуп земли. Уверена, что даже в самом темном углу преисподней ты найдешь свет софита.

Быстро вжившись в роль монахини, Шеба воздевает руки к небу и отвечает потусторонним голосом, от которого становится жутко:

— Мне известно все о тебе, мать настоятельница. Все, до последних глубин. Я постигла тебя. Я читаю в твоей душе.

Монсеньор, который сидел, как завороженный и пригвожденный, вдруг встрепенулся и ожил:

— Мне кажется, мы достигли точки, откуда нет возврата. Линдси, давай покинем молодых людей, пусть они проведут остаток вечера в свое удовольствие.

— Кто это — Линдси? — интересуется Найлз.

— Так зовут доктора Кинг, — поясняет кто-то.

— Я всегда думал, что ее зовут Доктор, — признается Найлз.

— Одну минутку, Макс. — Мать подымает палец, чтобы остановить монсеньора. — Шеба, помнишь, что я сказала тебе в день накануне окончания школы?

— Как я моту забыть? Я была восемнадцатилетней девчонкой, которая настрадалась в жизни. Моим единственным преступлением было то, что я дружила с вашим сыном по прозвищу Жаба. Правильно, Лео?

— Совершенно верно.

— Мы с братом приняли Жабу в свою жизнь и в сердце. И он ответил нам взаимностью. А Горный Человек спустился с гор, он защищал свою несчастную больную сестру от всего света. Помните ее, мать настоятельница? Каждый раз, когда мне нужно играть трагедию, я вспоминаю эту девочку. Если мне нужно проявить мужество, я вспоминаю этого мальчика. Актер — прирожденный воришка, он крадет у всех, с кем его сводит жизнь. Когда мне требуется обаяние — на помощь приходит Бетти, когда сила — Айк. Цельность и достоинство для своих героинь я беру у Фрейзер. Если требуется красота, граблю Молли. Если уверенность в себе и успешность — Чэда. А вот за добротой я обращаюсь к Жабе. Да-да, к Жабе, к этому чудовищу, к вашему ненавистному сыну, забитому и робкому ребенку, которого вы так и не сумели полюбить.

— Повтори, что я тебе сказала в день перед окончанием школы, — требует мать. — Ты произнесла блестящую речь, только ушла от темы.

— Вы сказали мне, что я самая талантливая ученица, которая когда-либо заканчивала школу «Пенинсула». — Голос Шебы дрогнул, на этот раз не под влиянием актерского мастерства.

— Дальше, — требует мать. — Это не все. Что еще я сказала? Итак, дорогая…

— Остановит кто-нибудь это или нет? — не выдерживает Фрейзер, зажимая уши.

— Бетти, возьми Шебу. А я выведу доктора Кинг. Ничего другого не остается, — предлагает Найлз.