Гуру - О’Нилл Луиза. Страница 16

– Мам, я же пригласила тебя в «Таверну на лужайке» [11], чтобы как-то загладить вину. А потом мы пошли в треклятый Рокфеллеровский центр, чтобы поглядеть на елку! Чего еще тебе от меня нужно?

– И вот… – Каролина продолжила монолог, будто бы Сэм вообще ничего не сказала. – Не прошло и двух недель, и я совершенно случайно узнаю, что дочь остановилась в гостинице «Бенфорд». К тому же от кого я это узнала? От Лидии Томас. Боже, Саманта, ты же сама знаешь, что это за женщина. «А вы что, не знали?» Она зашлась в восторге, что именно от нее я все это слышу в первый раз.

– А она-то как пронюхала, что я вернулась? Я здесь буквально со вчерашнего вечера. Да и гостиницу практически не покидала.

– У нее здесь племянница работает помощницей управляющего, – Каролина презрительно махнула рукой. – Впрочем, какая уж теперь разница.

– Мам, я…

– Ничего не хочу слышать. Собирайся. Мы едем домой.

В интервью Сэм всегда говорила, что в детстве она довольно часто чувствовала себя одинокой. Ее родители вообще не были уверены в том, что хотели иметь детей. Их карьеры отнимали массу времени, а их жизнь вертелась в вихре званых ужинов, выставочных вернисажей, билетов на новые постановки и приглашений посетить только что открывшиеся галереи. Сэм была результатом одной пропущенной таблетки, и ее всегда заставляли ощущать себя ошибкой. Она не была ни сыном, которого хотел бы ее отец, ни безвольно покладистой куколкой, которую ее мать могла бы превратить в свою копию. При помощи сессий направляемых визуализаций по спасению ее внутреннего ребенка (такие же курсы, как те, что благодаря ее настойчивости были доступны для ее девочек через «Шакти», чтобы те могли пройти тот же путь исцеления, что и она) Сэм умудрилась примириться со своим прошлым. И все же путь до дома матери прошел в повторении про себя мантр: «Я всесильна. Я дитя Вселенной. Я достойна любви и уважения». К тому моменту, когда она припарковалась позади материнского «БМВ», потные ладони уже отказывались держать руль. Сэм опустила боковое стекло и посмотрела на дом, где прошло ее детство.

– Блин, – буркнула она себе под нос. Все же было жутковато, насколько похожи были их дома. Разве никто в городке не заметил, что ее бывшая лучшая подруга решилась разыграть в жизни сценарий «Одинокой белой женщины»? Должен же был кто-то удивиться тому, что Тейлоры выстроили себе особняк, до малейших деталей копировавший ее старый дом?

– Саманта, – выкрикнула ее мать, разворачиваясь перед входной дверью. – На улице минус восемь, и я уже не та, что прежде. Если ты не против, я хотела бы сегодня избежать обморожения. – Сэм поспешила нагнать Каролину.

По пути из прихожей в гостиную Сэм заметила, что на стенах, декорированных тончайшими обоями в квазикитайском стиле, появилось больше фотографий. Свадьба родителей и медовый месяц в Париже. Официальный снимок с их тридцатой годовщины: они сидят на диване, легонько касаясь друг друга коленками. Тем вечером они закатили большую вечеринку. В саду был установлен шатер, под которым официанты носились с бокалами «Дом Периньон». Сэм на праздник никто не позвал.

– Что ты постоянно об этом вспоминаешь? Ты была вне доступа, – обычно жалостливо сокрушалась ее мать. Сэм тогда находилась на реабилитации, корчилась от ломки в заведении где-то в глубине штата Нью-Йорк. Годовщина свадьбы родителей наложилась на сессию семейной терапии, которую без лишних рассуждений отодвинули на потом. – Да делов-то, милая! – щебетала мать по телефону. «Я не о том», – все порывалась вставить Сэм. Ей было нужно, чтобы они хоть раз пошли ей навстречу. И в очередной раз этого не произошло.

Гостиная была оформлена в голубых тонах. Выполненный по индивидуальному заказу гарнитур из дивана и кресел с закругленными спинками был накрыт шелковой драпировкой оттенка пудры. Сэм присела, боясь пошевелиться. В детстве ее вообще не пускали в эту комнату. И даже сейчас она занервничала, что может неосторожно пролить чай на ковер или оставить мокрый отпечаток от чашки на кофейном столике из орехового дерева. Сэм заметила маленькую фотокарточку в серебристой рамке, засунутую за резную хрустальную вазу, наполненную каллами. На изображении она увидела саму себя. Маленькая девочка задувает свечки на торте «Красный бархат», а рядом с ней Лиза, с благоговением смотрящая на лакомство. Это было самое раннее воспоминание из детства Сэм. Ее четвертый день рождения: лиловое платьице с белыми звездочками, которое резким движением натянула ей через голову мать, поход в местный «Чак И. Чиз» [12], официанты, сначала спевшие ей «С днем рождения тебя», а потом быстро прибравшие стол, пока она была в уборной. К тому моменту, когда она вернулась, на ее месте уже была другая девочка со своим собственным тортом.

– Мой первый день рождения в Бенфорде, – проговорила она, разворачивая рамку навстречу Каролине.

Мать кинула взгляд на фото:

– Нет, это Нью-Йорк. Мы тебя отвезли в «Плазу», помнишь? Ты хотела быть как Элоиза из «Плазы» [13].

Сэм снова посмотрела на себя в детстве.

– Да, ты права, – она поставила рамку обратно. – А ты знаешь, что она живет поблизости? – Сэм достала телефон, чтобы проверить, не было ли писем от ее менеджера, и, не увидев новых сообщений, отправила мобильник обратно в сумку. – Я имею в виду Лизу. Их дом абсолютно такой же, как твой. Это очень странно. Ты видела его? – Мать, собравшаяся было налить чай в чашку Сэм, вернула чайник на зеркальный поднос.

– Видела, – осторожно начала она. – Джошуа навестил меня, когда они строились, и я… – Она остановила себя. – Не знала, что ты снова общаешься с Лизой.

– А мы и не общаемся. Ты же знаешь, что мы и словом не обмолвились со школы. Боже. Тяжело было видеть ее сегодня. Не знаю, на что я рассчитывала, но… – Сэм заморгала, чтобы сдержать слезы. – Впрочем, я разберусь. – Она попыталась улыбнуться. – О, макарончики! Они веганские? – Сэм потянулась за печеньем, но мать перехватила ее за кисть. Кожа у Каролины была холодной, как лед. У нее была поразительно сильная хватка для женщины ее возраста.

– Не надо снова мутить воду, – сказала она. – С них достаточно проблем. Просто оставь их в покое. В этот раз.

Сэм вырвала руку. Макарон упал обратно на тарелку.

– Ты ничего не знаешь об этом, мам. Но почему-то ты немедленно делаешь вывод, что я в чем-то виновата.

Саманте было больно осознавать, что родители всегда видели в ней самое худшее. В прошлом Сэм допускала ошибки, она это прекрасно понимала. В разгар зависимости она обидела не одного человека. На нее тогда нельзя было рассчитывать, она не заслуживала доверия. Она врала, крала вещи у друзей и коллег. Она делала такое, о чем ей и сейчас было стыдно вспоминать. Бесчисленные незнакомые комнаты, в которых она пробуждалась. Множество мужчин, к которым и прикасаться не стоило. Ковыляние домой с синяками неизвестного происхождения и закупоривающей горло рвотой. Попытки забыть, что было прошлой ночью. Вдавленное в подушку с запахом духов другой женщины лицо. Изливавшийся поток слез, когда какой-то мужик назвал ее «грязной шлюхой» и даже не остановился, чтобы проверить, все ли с ней в порядке. Такие мужчины не знали, когда было лучше остановиться. Вызов автомобиля за счет журнала и звонок в офис с сообщением, что она чувствует себя неважно. Ее квартира становилась убежищем на весь оставшийся день. Таблетка диазепама, чтобы умиротворить ужас, который взбирался по ее спине. Обещания, что завтра будет другой день. Но наступало завтра, которое было примерно таким же. Даже она сама уже не могла верить собственным вракам. Саманта проделала необходимую работу на пути к реабилитации. Но с каждым возвращением в Бенфорд она ощущала, как под кожей вновь начинал биться пульс той, прежней Сэм. Во всем виновата мать, подумала она. Каролина лучше кого-либо знала, где были нанесены швы и как легко распороть новую личину, которую создала для себя Сэм. Каролина – вот, кто виноват.