Измена. Другие правила (СИ) - Олейник Ольга. Страница 2

— Слушай, Кать, ты не думай, что меня совесть не мучает. Я же понимаю, что, как ни крути, Пашка — твой муж. Но раз уж так всё получилось, то чего ходить вокруг да около? Разве лучше было бы, если бы мы скрыли это от тебя? Ты только подумай — он бы жил с тобой, а к нам бы прибегал украдкой. А ребенку нужен отец. И Пашке нужен этот ребенок! Ты же знаешь, как он к детям относится.

Она доела один кусок и потянулась за другим.

— А тебе не обидно, что он к тебе только из-за ребенка ушел? Что ты сама по себе ему не нужна? — я тоже решила не церемониться.

Но ее броню так просто было не пробить. Она только пожала плечами:

— Обидно, конечно. Но, возможно, дело не только в ребенке. Может, это просто повод, Катька? Ну, вот ты сама подумай — что ты ему можешь дать?

Я хотела сказать «любовь», но промолчала. Такая нематериальная категория в систему ценностей Ланской не входила.

— Он же гений, Кать! Ты не хуже меня это знаешь. Он же ученый с мировым именем! Но даже гениям нужна помощь — без денег и связей они ничто. Гранты на исследования, международные проекты, зарубежные конференции — ты думаешь, это всё так просто? Я уже разговаривала с отцом — ты же знаешь, Пашка всегда ему нравился. Он, как только узнал, что мы с Пашкой пожениться решили, только что не завизжал от восторга. Ему же мои ухажеры никогда не нравились. Но Шестаков — дело другое.

Она говорила об этом так запросто, словно мы с Павлом уже не были мужем и женой. Но она всегда была такой — привыкла брать то, что ей было нужно. Вот только чтобы получить Шестакова ей нужно было ждать несколько лет. Тут связей папочки, который занимал должность заместителя министра всей российской науки, оказалось недостаточно.

— Да, Кать, я вот еще что хотела обсудить, — Арина облизала испачканные кремом губы, — ты же понимаешь, что продолжать работать вместе было бы неудобно? Сама понимаешь — тебя будут обсуждать, шушукаться за спиной. Зачем тебе это? И не волнуйся, я договорюсь — директор отпустит тебя без двух недель отработки. Хочешь, я попрошу отца что-нибудь тебе подыскать? И лучше, наверно, не в Москве, да?

Кажется, она всё уже за меня решила. А может быть, и за Пашку тоже.

— Нет, спасибо, — холодно откликнулась я. — Работу я найду сама.

— Ну, вот и славно! — просияла она. — А еще квартира, Кать — она же Пашина, правда? Ты не думай, что я мелочусь, но он же к ней привык, ему здесь удобно. И она совсем рядом с нашим НИИ. Ты и сама, наверно, не захочешь в ней оставаться. Я понимаю, тебе нужно время, чтобы найти себе что-то другое. Но и ты пойми — Паше нужны условия для работы, его книги, его рабочий стол. Недели две тебе хватит? И если с переездом помощь нужна будет, ты скажи — я же на машине.

Она смотрела на меня открыто, не отводя взгляд. Лучшая подруга, вонзившая нож в спину. Кажется, она даже не понимала, что сделала что-то дурное. Вернее, не хотела понимать. Так было проще, удобней. Зачем ей было думать о других?

Глава 3

Заснула я только под утро, и после двух часов сна и выглядела, и чувствовала себя неважно. Мелькнула даже мысль позвонить директору и взять отгул, а с заявлением на увольнение прийти уже завтра. Но я тут же отругала себя за это — сколько не прячь голову в песок, окружающая действительность не изменится.

Да и лучше было поговорить с начальством сегодня, пока большая часть коллектива еще ничего не знала. Через день-другой знать будут все — Арина не сможет не похвастаться, что они с Павлом теперь вместе.

И когда я подумала, как меня станут обсуждать все наши женщины от мала до велика, меня передернуло. Теперь я уже даже хотела, чтобы Ланская поговорила с директором — провести целых две недели, слушая то жалостливые, то ироничные шепотки за своей спиной, было бы непросто.

— Екатерина Сергеевна, вас Константин Андреевич просил зайти, — сообщил мне вахтер, когда я проходила через турникет.

С нашим директором — стареньким и очень уважаемым в научном мире доктором наук — у меня сложились отличные отношения с самого первого дня работы. Он был грамотным специалистом, опытным руководителем и прекрасным человеком.

— Проходи, Катерина, садись, — он всегда называл меня Катериной, а не Екатериной, хотя инициалы в документах указывал правильные. — И дверь прикрой, чтобы некоторые тут уши не грели.

«Некоторые» — это было про его секретаршу Диночку, молоденькую и чрезмерно болтливую девицу, которая в прошлом году заменила вышедшую на пенсию Наталью Аркадьевну, и к которой Константин Андреевич до сих пор привыкнуть так и не смог.

— Я слышал, вы с Павлом разводитесь, — осторожно начал он, когда я села на стул напротив него. Он выжидательно посмотрел на меня, а получив в ответ мой кивок, вздохнул: — Напрасно, совершенно напрасно. Мне всегда казалось, что вы отличная пара. Но, прости, это ваше, семейное дело, и я не имею права в него лезть. А вот то, что ты надумала увольняться, я решительно осуждаю и по этому поводу не намерен молчать.

Судя по всему, Арина с ним уже поговорила. Наверно, позвонила еще накануне вечером — сразу же, как только ушла от меня. Но это было даже к лучшему. По крайней мере, мне не нужно будет ничего объяснять.

— Я понимаю, у вас ссора, возможно, даже развод. Но зачем же переносить всё это на работу? У вас уже сложившаяся научная группа, где каждый знает свой участок работы. Уволишься ты — и рухнет весь проект.

— Павел справится и без меня, — возразила я. — Не беспокойтесь, Константин Андреевич, я оставлю им все свои записи, все наработки.

— Да как ты не понимаешь, Катерина? — рассердился директор. — Что ты сама лишаешь себя чего-то очень важного в жизни. Ты всегда хотела работать над этим проектом. и вот, наконец, вы получили на него большой грант. Ты думаешь, где-то еще тебе создадут такие условия?

— Нет, я так не думаю. Я вообще больше не собираюсь заниматься наукой.

Директор воззрился на меня с изумлением — должно быть, подумал, что я сошла с ума.

Это решение далось мне непросто — я проработала в Институте леса шесть лет, и он стал для меня почти домом. И мне действительно нравилось то, чем я занималась. Нравились полевые исследования, на которые мы выезжали каждое лето, нравились опыты и бурные споры с коллегами. Но остаться здесь я не могла.

— Я понимаю — если вы с Шестаковым разойдетесь, работать в одной лаборатории вам будет некомфортно. Но есть же другие отделы! Я переведу тебя в любой, какой ты назовешь.

Но я снова покачала головой — какая разница, в каком кабинете я буду сидеть, если мы с Павлом и Ланской каждый день будем встречаться на проходной, в столовой, в лифте?

Я пришла с уже готовым заявлением и теперь положила его на стол.

— Я сказал Ланской, что отпущу тебя без отработки. Хотя надеялся уговорить тебя остаться, — его рука замерла над листом бумаги, но всё-таки он его подписал. — Если надумаешь вернуться, не стесняйся, должность всегда найдем.

Я поблагодарила его и не удержалась — поцеловала в морщинистую щеку. Его темные глаза подозрительно заблестели, и я поспешила уйти, чтобы его не смущать.

В лаборатории у меня остались кое-какие вещи: меховая жилетка (в кабинете часто бывало холодно), зарядка для телефона и целая куча блокнотов с записями. Но записи я обещала оставить, а без жилетки и зарядки вполне могла обойтись. Зайти сейчас туда значило встретиться с Павлом, а этого мне хотелось меньше всего.

И всё-таки проходя мимо знакомых дверей, я чуть замедлила шаг. Голос мужа был слышен издалека.

— Точнее, Даня, точнее! Наука не терпит приблизительных значений. Запомни уже это раз и навсегда!

Данила был самым молодым в нашей научной группе, и Павел считал своим долгом сделать из него настоящего ученого. И если для этого нужно было повысить голос, то он не стеснялся. На работе он вообще становился другим — суровым, властным, даже жестоким. И ошибок никому не спускал.

Я влюбилась в него еще тогда, когда училась в универе — на пятом курсе он преподавал у нас «Недревесные продукты леса». В него невозможно было не влюбиться. Он вставал за кафедру, обводил аудиторию горящим взглядом и рассказывал любую тему так, что нельзя было не заслушаться. Но тогда, конечно, он меня и не заметил. Ни меня, ни Ланскую, которая тоже положила на него глаз.