Дети Гитлера - Кнопп Гвидо. Страница 34

« Только смерть или ваша измена способны помешать вам в выполнении своего долга, — наставлял директор интерната в Плёне воспитанников. — Держите ваше тело и душу чистыми как этот кинжал и будьте твердыми как сталь этого оружия чести.» Затем «юнгманы» клялись в товариществе до смерти — «И если один из двоих падет, оставшийся будет бороться за двоих.»

Кинжал выполнял также роль культового предмета, который постоянно напоминал бы своему владельцу о необходимости ведения борьбы за предполагаемые «святые понятия». Один четырнадцатилетний учащийся школы Адольфа Гитлера писал в 1941 году в школьном журнале: «Уже во времена древних германцев был обряд права ношения оружия, а у рыцарей была церемония посвящения в рыцари. Молодежь прощалась с детством и брала в руки меч, чтобы на стороне старших сражаться за свой народ и держать в чистоте свою честь.» Культ кинжала предусматривал его использование в вопросах «защиты чести.» Уве Лампрехт вспоминает наставления своих воспитателей о том, что «оружие можно вложить обратно в ножны лишь тогда, когда на нем есть кровь врага. Враг нападал, а мы защищались.» Ганс-Гюнтер Земпелин рассказывает: «Мы гордились тем, что получили заветный кинжал. Он был символом зрелости. Нечто подобное можно наблюдать у примитивных народов. Однако это срабатывало.»

Срабатывали и призывы директора учебного заведения, озвученные во время церемонии вручения кинжалов. Обращаясь к «юнгманам» 9 ноября 1944 года в Наумбурге, он сказал: «Тысячи воспитанников всех национал-политических интернатов, которые выпускались перед вами, получили это оружие и с честью носили его. Сотни из них пали в сражениях. Они остались верны своей присяге фюреру и народу. Лишь смерть вырвет это оружие из ваших рук.»

Культовое возвеличивание таких понятий, как честь, верность, смерть, требовало жертв со стороны воспитанников уже в первые годы своего пребывания в интернате. Дело происходило в Плёне. Один воспитанник, посчитавший, что коллектив отвернулся от него, взял свой кинжал и вышел вечером прогуляться в ближайший парк. Его сотоварищ по интернату Рольф Диркс описывает этого «юнгмана», как «очень одаренного индивидуалиста». Там, в парке он воткнул кинжал себе в сердце.

Стремление быть бойцом в настоящем мужском коллективе, никогда не показывать слабость, быть суровым и сильным оказывало на некоторых воспитанников чересчур сильное воздействие. Тоска по дому, страх перед воспитателями, постоянная конкуренция со стороны товарищей по учебе становились причиной того, что воспитанники оказывались у крайней границы своих физических и психических возможностей. Однако лишь немногие были готовы просить родителей, чтобы те забрали их из интерната. Сознание своей принадлежности к «самым лучшим», гордость от ощущения «быть избранным» заставляла учащихся держать себя в руках. Будущей элите неустанно повторяли — «Ты должен держаться!» Однажды вечером Ганс-Юрген Земпелин, бывший «юнгман» из интерната в Ораниенштайне, спросил сааме себя: «О, майн гот, неужели я всё время должен стоять навытяжку в ожидании приказов?» Ответ не заставил себя ждать: «Так точно. Ты должен это делать. Тебя учат этому. Ты должен фюреру и своему народу.»

Клаус Гейе, который всего несколько месяцев пробыл в школе Адольфа Гитлера в Зонтхофене, поставил перед собой тот же самый вопрос. Однако ответил на него иначе. Он попросил своих родителей забрать его из интерната, муштра в стенах которого стала для него невыносима. Родители согласились. Клаус был отчислен с уничижительной характеристикой, содержащей обвинения и в адрес родителей. Руководитель школы Адольфа Гитлера в Восточной Пруссии обербанфюрер Людвиг Магзам писал о родителях Клауса, что они «поддались на причитания сына, проявили излишнюю жалость к его „проблемам“, что в свою очередь привело к усилению враждебного по отношению к школе поведению мальчика.» Причиной для отчисления послужили «личные качества» Клауса. Мальчик был назван «индивидуалистом с большими жизненными запросами, воспринимающий коллективное воспитание как нетерпимое посягательство на свою личную свободу.» Кроме того, Клаус « чересчур трагично воспринимает любые трения в общении с начальниками и чересчур впечатлителен». Письмо заканчивалось словами «Навязчивое стремление по любому поводу бежать из школы привело к нервным припадкам, которые по мнению школьного врача являются проявлением психосоматического характера мальчика. Отчисление Клауса Гейе не будет потерей ни для школы, ни для будущего корпуса командиров.» Единственной доброй ноткой в характеристике стало признание факта, что мальчик «очень одарен и морально отвечает предъявляемым требованиям.»

Клаус снова стал ходить в обычную школу и с удивлением обнаружил пробелы в своих знаниях. Виноваты ли в этом воспитатели? В школах Адольфа Гитлера работали достаточно молодые люди, не достигшие тридцатилетнего возраста. Как правило, они были выходцами из Гитлерюгенда. Харальд Грундман сегодня так отзывается о них: «Они были хорошими товарищами и у них были самые лучшие намерения. Однако им не хватало знаний. В первые годы существования элитных школ там работали квалифицированные педагогические кадры, но по мере призыва учителей в вермахт, это преимущество сходило на нет. Во всех заведениях действовали учебные планы старшей школы с теми или иными различиями. Национально-политические интернаты стремились к всестороннему образованию своих воспитанников. Питомцы школ Адольфа Гитлера больше уделяли внимания политике, формированию партийного мировоззрения, чем усвоению общеобразовательных знаний. Здесь на первом месте стояло высказывание Гитлера: „Не профессора и ученые, не мыслители и поэты вернули наш народ с задворок. Это заслуга исключительно политических солдат нашей партии.“ Сами по себе чистые гении в политической жизни не имеют никакой ценности, „если у них нет характера. Для политического лидера характер значит больше, чем так называемая гениальность, а храбрость важнее, чем благоразумие и мудрость. Самое главное заключается в том, что мы создаем организацию мужчин, которая властно, жестко и, если нужно, безоглядно будет защищать интересы нации.“

Подобные слова не могли не сказаться на преподавании в гитлеровских школах. На занятиях по «истории народа» с полной серьезностью говорилось о том, «что правильность нашего мировоззрения находит свое подтверждение в истории, географии, расовой науке, культуре, социально-экономическом учении, философии, античной истории и прочих науках.» Американский корреспондент Говард К. Смит, работавший на радиостанцию Си-Би-Эс и газету «Нью-Йорк Таймс», сообщал из Германии о школах Адольфа Гитлера: «Помимо чтения, письма, математики и искаженной немецкой истории молодежь получает знания о том, как работают шахты и как строят мосты. Тренировки спартанской молодежи меркнут на фоне их занятий по физическому развитию. Воспитание в целом направлено на промывку мозгов. Молодых людей заставляют верить в превосходство немцев над всеми другими народами. Их заражают расистской идеологией, учат ненавидеть христианскую веру и систему ценностей. Возможна лишь вера в божественную власть фюрера. Они покидают школу, будучи технически грамотными, сильными, чистоплотными и развитыми физически молодыми людьми, но в плане обладания моральными ценностями их развитие едва ли превосходит развитие орангутанга. Высшая цель, к которой они стремятся, — это героическая смерть.»

Ганс-Георг Бартоломеи свидетельствует: «Особое внимание во время нашей подготовки обращалось на формировании сознания. Мы должны были не только по своему физическому развитию соответствовать требованию фюрера, который призвал молодежь „быть быстрой как борзые собаки, жесткой как кожа и твердой как крупповская сталь.“ Мы должны были также и внутренне стать преданными идее людьми. Поэтому дважды в неделю помимо обычных занятий мы знакомились с „Майн кампфом“ и книгой Альфреда Розенберга „Миф двадцатого века“. Это была наша политическая учеба.» Мировоззрение занимало отдельное место в учебных планах. Во время изучения тем «НСДАП», «Взгляд на мир», «Национальная политика» речь шла об идеологии нацистской партии, пути Гитлера к власти, ненависти к «расово неполноценным и второсортным народам». Важнейшей темой на занятиях по истории в каждой элитной школе считался версальский договор. Рольф Диркс вспоминает: «Об этом так называемом позорном мире мы должны были помнить всегда. Мы были обязаны в любом случае вернуть области, потерянные в 1918-1919 годах. Это был наш долг. Так нас учили.» Каждый день «позор» Версаля стоял перед глазами Рольфа. В рыцарском зале интерната в Плёне имелось «версальская ниша», она же называлась ещё «черным окном». На черном бархате за стеклом лежал текст версальского договора, обмотанный тяжелой цепью и проткнутый кинжалом. На памятной церемонии 28 июня 1933 года, посвященной годовщине подписания версальского договора, директор интерната в Плёне напомнил воспитанникам об их «долге». «Юные товарищи! Наша жизнь — это Германия. Мы каждодневно наблюдаем последствия позорного мира. Германию притесняют повсюду. Германия не свободна. Вы не должны успокоиться, пока не устраните этот договор. Германия должна стать свободной, даже если нам суждено умереть.»