Дети Гитлера - Кнопп Гвидо. Страница 37

«Мы увидели людей с разноцветными треугольниками, нашитыми на груди, — продолжает свой рассказ Грундман. — Мы видели, как люди должны были передвигаться только бегом по одной из аллей, и что они должны были снимать головные уборы при виде охранника. Всё увиденное мы объясняли себе тем, что они являются врагами нашего народа. И таких людей мы должны „фильтровать“ во время нашей борьбы.»

Во время обхода лагеря воспитанники подошли к группе построек с высокой темной трубой. «Предваряя наши расспросы, нам объяснили, что это крематорий. В лагере постоянно находятся почти 50 000 человек. Эта цифра сопоставима с числом жителей Веймара. В Веймаре имеется крематорий. У нас тоже, ведь люди умирают не только в Веймаре, но и здесь. Мы были удовлетворены этим пояснением.»

Сегодня у Грундмана не осталось сомнений, что его водили по потемкинской деревне. Страшному нечеловеческому миру придали опрятный внешний облик. Теперь он понимает, чего добивались его воспитатели:»Мы должны были мыслить так же, как и они. Сочувствовать и сострадать нам не полагалось. Нас хотели сделать невосприимчивыми к собственной боли и к страданиям других людей. Я должен признать, эта цель была достигнута. Лишь после войны мы впервые поняли, что нам начисто отшибли некоторые чувства.»

Преступления, насилие и террор не нарушали размеренную жизнь в элитных учебных заведениях. «Избранные» жили словно на островах. «В нашем орденсбурге мы полностью изолированы от действительной жизни со всеми её проявлениями, — написал в 1941 году учащийся школы Адольфа Гитлера Райнхард Вильд. — До нас доходят известия о военных событиях. Что знаем мы о продуктовых карточках, талонах на одежду, военных трудностях и прочих лишениях? Лишь во время коротких каникул мы смогли получить некоторые впечатления. Мы живем в своем собственном „государстве, которое предлагает нам совсем другие условия.“

Экскурсии в реальную жизнь были редким явлением. Каждый «юнгман» был обязан отработать на одном из рудников три месяца для того, чтобы приобщиться к «жизни народа». Инспектор национал-политических интернатов Аугуст Хайсмайер наставлял: «Когда впоследствии юнгман будет руководить этими трудящимися немецкими людьми, он должен выступать для них не в роли высокого начальника, а в роли вожака этих мужиков. Ему будет намного легче управлять, ибо он сам когда-то был их товарищем по работе. Каждый юнгман ежедневно должен задавать себе вопрос о том, как он будет ладить с этими людьми, которые несмотря на всю тяжесть своей работы и судьбы всеми фибрами своего сердца любят Германию.»

Во время сельскохозяйственных работ многим воспитанникам приходили и другие мысли в голову. Для многих недели, проведенные среди крестьян, стали проверкой их профессиональной пригодности как «носителей нацистской идеологии». Действительность и их мировоззрение вступали в конфликт. Один «юнгман» из Ораниенштайна спросил простого крестьянина:»Как идут дела после того, как выгнали всех евреев?» Ответ настоящего немецкого крестьянина был далек от идеала, который ожидал услышать «юнгман». По словам крестьянина, хорошего было мало. Торговля скотом полностью заглохла с исчезновением евреев. Ошеломленный воспитанник пытался аргументировать. Однако ему не удалось переубедить крестьянина. В их споре победила реальная жизнь, о которой у воспитанников было слишком мало познаний.

Снова и снова возникали вопросы. Почему идет война с британцами, народом родственным немцам? Почему вопреки «Майн кампфу» Германии пришлось воевать на два фронта? Почему евреи считаются «неполноценными», ведь они выжили в течении 2000 лет беспрерывных преследований? Не являются ли они «превосходящей» расой? Подобные вопросы возникали в стенах школ Адольфа Гитлера. Да и сами верные соратники фюрера из числа старой гвардии вряд ли соответствовали принятым образцам. Разве мог считаться германским сверхчеловеком наркоман Генрих Геринг? Да и сам Роберт Лей, создавший и опекавший гитлеровские школы, был далек от идеала. Он был всегда жизнерадостен и многим воспитанникам обещал карьеру капитанов прогулочных пароходов общества «Сила через радость»(«Я построю штук сто этих пароходов, и ты будешь капитаном одного из них»). Его слабости были тайной, известной всем. Каждый знал о частых пирушках в апартаментах Лея в Зонтхофене. Хайнц Гибелер вспоминает, что Лея часто видели в состоянии алкогольного опьянения. Неслучайно ему дали прозвище «имперский алкоголик». Вряд ли кто-нибудь осмелился бы сказать ему правду в глаза. Однако один из учеников школы Адольфа Гитлера отважился на это.

«Рейхсляйтер, Вы знаете, что в народе Вас считают пьяницей?» Йоахим Бауман считает, что это был самый напряженный момент за всё время его пребывания в школе. Лей был настолько пьян, что смог только тихо пробормотать в ответ:»Мальчики, вы должны стать всем, но только не пьяницами.» Репутация Роберта Лея была настолько подмочена, что воспитанников уже не шокировали столь незначительные выходки с его стороны. Тео Зоммер рассказывает:»Был конец января —начало февраля 1945 года. В главные ворота орденсбурга въехал легковой автомобиль. За рулем был сам Лей, рядом с ним одна киноактриса. Она была его любовницей. Он хотел предоставить ей один из трёх лыжных домиков, принадлежащих орденсбургу. Мы ругали его и выместили свое возмущение на генераторе, установленном в том домике. Мы сломали её. В наших глазах домик был частью самого Лея.»

И только один человек оставался вне зоны критики. Этим человеком был Адольф Гитлер. Его обличение было равносильно тяжкому греху. Ганс Мюнхеберг вспоминает о своем восприятии Гитлера:»Это был не бог, но само провидение послало нам его.» «Он был для нас существом высшего порядка,» — говорит Ганс-Гюнтер Земпелин. Ношение самого имени Гитлера уже было знаком отличия и почетной обязанностью одновременно. Один из учащихся школы Адольфа Гитлера писал в своем дневнике в 1940 годы: «Тем самым он оказал нам свое доверие. Это значит, поступать так, чтобы в любое время можно было бы появиться перед ним. Он пример для нас во всем. Мы гордимся честью носить его имя.» Увидеть его вблизи, появиться перед ним — об этом мечтал почти каждый. «Мы всегда могли увидеть эти фотографии, где он склонился к ребятам из Гитлерюгенда. Он похлопывал маленького по щеке, а большому положил руку на плечо, — говорит Тео Зоммер. — Все желали быть на их месте. В конце-концов мы учились в школе Адольфа Гитлера и носили его имя.» Однако Гитлер так никогда и не появился ни в одной из элитных школ.

Разочарование этим обстоятельством было большим. «К сожалению, фюрер так и не посетил нашу крепость, — огорченно писал учащийся элитной школы в 1940 году. — Однако мы надеемся, что в следующем году наше желание исполнится.» Тем не менее, Гитлер не очень-то интересовался делами в «своих» школах. Как поживают «его наследники», ему захотелось узнать лишь в последние месяцы войны. Гитлеру доложили, что многие воспитанники храбро сражались с противником и многие из них «отдали жизнь за фюрера, народ и отечество.» Итак, у будущей элиты оставался лишь один шанс увидеть своего диктатора — побывать на официальных мероприятиях; митингах, манифестациях, его выступлениях. Йоахим Бауман вспоминает день, когда ему удалось осуществить свою давнюю мечту. Это произошло 9 ноября 1937 года.

Бауман и его триста товарищей на поезде отправились из Зонтхофена в Мюнхен, где Гитлер ежегодно в эти дни собирал «старых бойцов», чтобы пышными торжествами отметить день памяти «погибших „ нацистов во время так называемого пивного путча в 1923 году. О провалившемся путче Бауман узнал из книги „Майн кампф“, которую им читали каждый день после завтрака. Теперь он замер в ожидании на Каролиненплатц. На этой площади были установлены обелиски в честь погибших. Вместе с десятками тысяч мюнхенцев учащийся школы Адольфа Гитлера Йоахим Бауман ожидал начала церемонии, кульминацией которой было прохождение колонны участников путча во главе с Гитлером. Факелы, установленные на специальных пилонах, освещали дорогу к Фельдхернхалле. Глухая барабанная дробь известила о наступлении торжественного момента. То, о чем Бауману рассказывали на занятиях в „орденсбурге“, здесь приняло формы настоящего культа. Прославление смерти, нездоровый пафос радостной готовности нести жертвы — обо всём этом Бауман узнал на занятиях. Еще утром он сам экспромтом цитировал своим товарищам стих из древнескандинавской „Эдды“: «Уходят в небытие владения, исчезают кланы. Ты сам умрешь, подобно им. Одно я знаю, что будет вечно жить: Слава великих деяний погибших героев.“