Пропащий - Кобен Харлан. Страница 15

Ветераны улицы – ветераном можно считать любого, кому больше восемнадцати – тепло приветствовали Креста. Здесь его хорошо знали и любили. Ко мне они относились несколько настороженно: я давно не появлялся на «передовой». Тем не менее, некоторые «старички» меня признали, да и я, как ни странно, был рад их снова увидеть.

Крест подошел к знакомой проститутке по имени Кэнди. (Это, конечно, было не настоящее ее имя.) Она показала глазами на двух девчонок, дрожащих в подъезде. У меня защемило сердце. Лет по шестнадцать, не больше, личики размалеваны, как у школьниц, добравшихся до маминой помады, коротенькие шорты, высокие сапоги на острых шпильках, искусственный мех. Я часто гадал – откуда они берут все эти шмотки? Или у сутенеров есть специальные запасы?

– Свежее мясо, – бросила Кэнди.

Крест нахмурился и кивнул. Ветераны часто дают нам полезную информацию. Для этого есть две причины. Во-первых, выводя новичков из обращения, они уменьшают конкуренцию. Улица быстро учит работать локтями. Сама Кэнди выглядела отвратительно: такая жизнь старит быстрее, чем любая черная дыра. А свеженьких девочек, хоть им и приходится до поры до времени жаться под дверью, замечают быстро. Но это чисто шкурный интерес.

Причина номер два, более важная, состоит в том – не считайте меня наивным, – что они и в самом деле хотят помочь. Они видят, во что сами превратились, видят развилку на дороге и, хотя вряд ли признают, что пошли не по тому пути, знают, что им самим что-то менять уже поздно. Назад дороги нет. Мне не раз приходилось спорить с такими вот Кэнди. Обычно я доказывал, что время всегда есть и свернуть никогда не поздно. Увы, это не так. Вот почему мы стараемся перехватить их вовремя, пока они не перешли невидимую черту. После этого разрушение уже необратимо – улица поглощает их, они тают, становятся частью ночи, частью единой темной массы. Они умирают на улице, попадают за решетку, сходят с ума…

– Где Ракель? – спросил Крест.

– Работает по машинам, – ответила Кэнди.

– Она сюда вернется?

– Да.

Крест кивнул и направился к двум новеньким. Одна из них уже склонилась к окну «бьюика» последней модели. Вы не можете себе представить, какие чувства мы при этом испытываем! Хочется подойти, оттащить девчонку, а потом сунуть руку в глотку этому типу и вывернуть его наизнанку. Или хотя бы прогнать его, или сфотографировать, или… да хоть что-нибудь сделать! Но ничего делать нельзя – иначе тебе перестанут доверять, и ты уже никогда не сможешь никому помочь.

Очень трудно вот так стоять и не вмешиваться. К счастью, я не отличаюсь особой храбростью и задиристостью. И поэтому мне легче.

Дверца приоткрылась, и «бьюик» проглотил ребенка. Она исчезала медленно, погружаясь в его черную утробу. Я никогда не ощущал такого бессилия. Крест проводил глазами отъехавшую машину. Казалось, девочки никогда и не существовало. Кто знает, вернется ли она? Всякое бывает…

Крест подошел к той, что осталась. Я держался позади, в нескольких шагах. Ее нижняя губа дрожала, как будто девочка сдерживала слезы, но в глазах сверкал вызов. Меня подмывало затащить ее в фургон – даже силой, если понадобится. Но главное в нашем деле – это умение владеть собой. Вот почему Крест был лучшим.

Он остановился в метре от нее, стараясь не напугать.

– Привет!

Она окинула его взглядом и что-то буркнула в ответ.

– Слушай, ты мне не поможешь? – Он сделал шаг вперед и достал из кармана фотографию. – Ты ее, случайно, не видела?

Девочка даже не взглянула на снимок.

– Я никого не видела.

– Пожалуйста… – протянул Крест с почти ангельской улыбкой. – Я не коп.

– Само собой, – усмехнулась она. – Я видела тебя с Кэнди.

Крест шагнул еще ближе.

– Мы… то есть мой друг и я… – я улыбнулся и кивнул, подыгрывая, – мы хотим спасти эту девочку.

Она удивленно прищурилась:

– Спасти от чего?

– За ней охотятся плохие парни.

– Кто?

– Ее дружок-сутенер. Понимаешь, мы работаем на «Дом Завета». Слышала о таком?

Она пожала плечами.

– Это место, где можно пересидеть, если что, – небрежно махнул рукой Крест, стараясь не переборщить. – Ничего особенного, просто можно зайти и получить горячий обед, постель, одежду, позвонить, если надо, и все такое прочее. В общем, эта девчонка… – он опять показал снимок, – ее зовут Энджи.

Надо всегда называть имя – это делает беседу более личной.

– Она жила у нас, занималась на курсах. Заводная такая… И работу тоже получила. В общем, начала новую жизнь, понимаешь?

Девочка молча слушала.

– Меня все зовут Крестом. – Он протянул ей руку.

Она пожала ее и вздохнула:

– А я Джери.

– Приятно познакомиться.

– Ага. Но я не видела этой Энджи. И вообще у меня тут как бы дела…

Вот и все. Если в этот момент пережать, то можно потерять ее навсегда. Она забьется в свою нору и больше не выйдет на поверхность. Все, что мы можем сделать – это заронить семя. Теперь ей известно, что существует убежище, где она может поесть и переночевать. Она знает, как уйти с улицы. Хотя бы на одну ночь. А когда придет к нам, то поймет, что ее любят, просто любят – без всяких условий и оговорок. Но это потом. Сейчас главное – не отпугнуть. И как бы ни разрывалось сердце, теперь пора уходить.

Мало кто мог работать так, как Крест столько времени. Оставались и хорошо справлялись с делом у нас обычно те, кого считали немножко «тронутыми». Без этого в нашем деле никак…

Крест помедлил. Он всегда использовал этот трюк с «пропавшей девочкой». Отличный способ завязать разговор. На самом деле Энджи умерла на улице пятнадцать лет назад. Замерзла. Крест нашел ее за мусорным баком. На похоронах мать Энджи подарила ему эту фотографию, и с тех пор он с ней не расставался.

– Хорошо, спасибо. – Крест протянул девочке визитку. – Если вдруг ее увидишь, позвони мне, ладно? В любое время. И вообще звони, если что…

Она взяла визитку, повертела в руке.

– Ладно, позвоню.

Крест опять помялся.

– Ну, пока.

– Пока.

А после мы совершили самый чудовищный поступок на свете – мы ушли.

Ракель раньше звали Роско. По «ее» словам. Или – по «его». Я до сих пор не знаю, как правильно обращаться к Ракели – в мужском или женском роде. Надо будет как-нибудь спросить.

Нужная нам машина стояла у задней двери какого-то здания. Стандартное место для уличной работы. Окна у машины были затемненными, но мы все равно старались держаться в стороне. Что бы там внутри ни происходило – а мы, в общем, знали, что именно, – наблюдать это не хотелось.

Минуту спустя дверца открылась, и Ракель/Роско вышел. Как вы уже, наверное, догадались, он был трансвеститом. Отсюда и путаница в определении пола. С транссексуалами все понятно – обычно про них говорят «она». Что же касается трансвеститов, то тут легко ошибиться: иногда годится «она», а бывает, что это звучит слишком «политкорректно». Как и в случае с Ракель.

Выскочив из машины, он полез в сумочку, достал освежитель дыхания и трижды пшикнул себе в рот. Потом, подумав, – еще три раза. Машина отъехала, и Ракель повернулся в нашу сторону.

Есть трансвеститы, которые выглядят просто обворожительно. Но только не Ракель. Черный, рост под два метра и вес никак не менее ста двадцати килограммов. Руки как гигантские сардельки – и тоненький голосок. По сравнению с ним Майкл Джексон ревет басом бригадира дальнобойщиков. Ракель утверждает, что ему двадцать девять, но я слышу это уже шесть лет. Он работает по пять ночей в неделю, в любую погоду, в дождь или снег, и имеет постоянную и весьма преданную клиентуру. Если бы он хотел, то давно мог бы уйти с улицы – снять квартиру, назначать встречи и так далее. Однако Ракель больше нравится работать здесь. Многие этого не понимают. Улица темна и опасна, но она опьяняет. В ней есть какая-то энергия, своего рода электрический заряд. Ты чувствуешь, как она тебя подпитывает. В то же время для многих из наших детишек единственная альтернатива улице – грязная поденная работа. Работа, на которой они все равно не имеют будущего. Так что выбора фактически нет…