Пропащий - Кобен Харлан. Страница 16
Ракель заковылял к нам, покачиваясь на острых шпильках. Когда у тебя ноги сорок шестого размера, это нелегкая задача, уверяю вас. Не дойдя совсем чуть-чуть, он остановился под фонарем. Лицо его напоминало скалу, изрезанную штормами. Я не знаю, чем Ракель занимался раньше, а поверить в его рассказы трудно. То он якобы был игроком Национальной футбольной лиги и повредил колено, то учился в колледже, выиграв стипендию по результатам школьных экзаменов, то воевал в Персидском заливе… Выбирайте, что больше нравится, или придумывайте сами.
Он обнял Креста и поцеловал в щеку. Потом повернулся ко мне:
– Эй, Уилл-красавчик, да ты классно выглядишь!
– Спасибо, Ракель.
– Так бы прямо и съел тебя.
– Работаю всю ночь – стал еще вкуснее…
Он обнял меня за плечо.
– Я мог бы влюбиться в такого, как ты.
– Ты мне льстишь, Ракель.
– Только такой, как ты, мог бы спасти меня от всего этого.
– Но сколько разбитых сердец ты оставишь здесь, в этой клоаке!
– Это точно, – хихикнул он.
Я показал ему фотографию Шейлы. Единственную, что у меня была. Странно, если вдуматься. Конечно, ни я, ни она не увлекались фотографией, но иметь только один снимок…
– Ты ее знаешь?
Ракель вгляделся в лицо на фото.
– Это твоя женщина, я видел ее раз в приюте.
– Точно. А ты видел ее где-нибудь еще?
– Нет, а что?
Врать было незачем.
– Она сбежала. Я ищу ее.
Он посмотрел на снимок повнимательнее.
– Я могу это взять?
Я протянул ему фотографию: в офисе еще оставались цветные копии.
– Попробую поспрашивать, – обещал он.
– Спасибо.
Он кивнул.
– Ракель… – обратился к нему Крест. – Ты помнишь Луиса Кастмана, сутенера?
Лицо трансвестита застыло, он начал озираться по сторонам.
– Так как?
– Мне надо работать, Крест. Бизнес есть бизнес.
Я загородил ему путь. Ракель посмотрел на меня сверху вниз, прищурившись, словно на чешуйку перхоти у себя на плече.
– Она работала на улице, – сказал я.
– Твоя девчонка?
– Да.
– На Кастмана?
– Да.
Он перекрестился.
– Это нехороший тип, Уилл-красавчик. Кастман был хуже других.
– Почему?
Ракель нервно облизнул губы.
– Здешние девчонки… они как товар – ты меня понимаешь. Купля-продажа, бизнес… Если они приносят доход, то остаются. Если нет – сам знаешь…
Я знал.
– Но этот Кастман… – Ракель прошептал это имя, как некоторые произносят слово «рак». – Он был другой.
– Почему?
– Он портил собственный товар. Иногда просто для смеху.
– Ты говоришь о нем в прошедшем времени, – заметил Крест.
– Потому что он не появляется вот уже… м-м… года три.
– Он жив?
Ракель замолчал, глядя в сторону. Мы с Крестом обменялись взглядом.
– Еще жив, – наконец сказал трансвестит. – Я так думаю.
– Что ты имеешь в виду?
Он лишь молча покачал головой.
– Нам надо с ним поговорить, – сказал я. – Знаешь, где его найти?
– Говорят…
– Что?
Ракель снова покачал головой.
– Попробуйте поискать на углу Райт-стрит и авеню Ди в Южном Бронксе. Я слышал, он там.
И трансвестит пошел прочь, уже более уверенно ступая на своих шпильках. Рядом проехала машина, остановилась возле него, и я снова увидел, как человеческое существо тонет во мраке.
Глава 9
В большинстве кварталов города вы бы побоялись кого-нибудь разбудить в час ночи. Но только не здесь. Все окна забиты досками. Вместо двери – кусок фанеры. Сказать, что краска облезала, было бы не совсем верно – она осыпалась кусками.
Крест постучал в фанерную дверь. Откликнулся женский голос:
– Что надо?
– Мы ищем Луиса Кастмана.
– Убирайтесь.
– Нам необходимо с ним поговорить.
– Ордер есть?
– Мы не из полиции.
– А кто вы?
– Мы сотрудники «Дома Завета».
– Здесь нет беспризорников! – закричала она почти в истерике. – Убирайтесь!
– Выбирайте, – сказал Крест. – Или мы разговариваем с Кастманом прямо сейчас, или возвращаемся с кучей копов.
– Я ничего не сделала.
– Зато я могу что-нибудь придумать. Открывайте!
Женщина сделала выбор быстро. Мы услышали стук одного открываемого засова, затем другого. Наконец упала цепочка, и дверь приоткрылась. Я шагнул вперед, но Крест загородил мне дорогу рукой. Надо было подождать, пока дверь не откроется полностью.
– Быстрее, – сказала женщина, ядовито усмехнувшись. – Заходите, я не хочу, чтобы кто-нибудь увидел.
Крест толкнул дверь, и она распахнулась. Мы прошли внутрь. Женщина тут же задвинула засовы. Меня одновременно поразили две вещи. Первая – темнота. Единственным источником света была слабенькая лампочка в дальнем углу, едва освещавшая ободранное кресло да журнальный столик, составлявшие всю меблировку. Вторая – страшная духота и вонь. Густая смесь больничного запаха с чем-то трудноопределимым. Я с трудом заставил себя сделать вдох. Интересно, когда здесь в последний раз открывали окно? Комната, казалось, шептала: «Никогда».
Крест повернулся к женщине, стоявшей в углу. В темноте мы различали только ее силуэт.
– Меня зовут Крест.
– Я знаю, кто вы.
– Мы встречались?
– Это не важно.
– Где Кастман?
– Здесь еще только одна комната, – ответила она, вяло поднимая руку и указывая в темноту. – Он, наверное, спит.
Глаза начали привыкать к темноте. Я шагнул к женщине. Она стояла неподвижно, но когда я подошел поближе, подняла голову. Я с трудом сдержал изумленный возглас и попятился, бормоча извинения.
– Нет, – сказала она. – Я хочу, чтобы вы видели.
Она пересекла комнату, встала рядом с лампой и посмотрела на нас. Мы с Крестом не изменились в лице, хоть это было и нелегко. Тот, кто изуродовал эту женщину, постарался на совесть. Когда-то она, пожалуй, была очень хороша собой, но затем будто перенесла пластическую операцию наоборот. Нос, который раньше, видимо, имел правильную форму, теперь был раздавлен, напоминая жука, на которого наступили тяжелым сапогом. Когда-то гладкая кожа рассечена и порвана во многих местах. Углы рта надрезаны так, что невозможно было понять, где они заканчиваются. Щеки и лоб во всех направлениях пересекали уродливые фиолетовые шрамы – так рисует трехлетний ребенок, заполучивший цветные мелки. Мертвый левый глаз смотрел в сторону, другой, не мигая, уставился на нас.
– Вы работали на улице, – сказал Крест.
Женщина кивнула.
– Как вас зовут? – продолжал он.
– Таня. – Рот она открывала с большим трудом.
– Кто вас так?
– А вы как думаете?
Мы не ответили – все было ясно.
– Он за этой дверью, – показала она. – Я ухаживаю за ним. Никогда не делаю ему больно. Вы понимаете? Я никогда не поднимаю на него руку.
Мы оба кивнули, хотя я ничего не понял, и Крест, думаю, тоже. Из-за двери не было слышно ни звука. Кастман спал. Какая разница? Разбудим… Крест взялся за дверную ручку и оглянулся на меня. Я деловито кивнул. Он открыл дверь.
Эта комната была освещена, и очень ярко. Я невольно прикрыл глаза рукой. Какой-то медицинский прибор, стоявший возле кровати, издавал прерывистый писк. Но в первую очередь бросались в глаза стены. Они были обиты пробкой – кое-где проглядывал коричневый цвет – и густо увешаны фотографиями. Сотнями фотографий, приколотых кнопками, – от стандартных, девять на двенадцать, до больших, размером с плакат. И со всех на нас смотрела Таня.
Во всяком случае, я так предположил. На этих снимках она была еще не изуродована. Я оказался прав – она оказалась удивительно хороша и, судя по всему, готовилась к карьере фотомодели. Я посмотрел вверх. Опять фотографии – как зловещая роспись на потолке. От них трудно было оторвать взгляд.
– Помогите! Пожалуйста! – донесся с кровати тихий голос.
Мы с Крестом подошли поближе. Таня, стоявшая позади нас, кашлянула. Мы обернулись. При ярком свете ее шрамы казались живыми, извиваясь на лице, как клубок червей. Нос был не просто расплющен, но полностью исковеркан, напоминая ком глины. А старые снимки словно излучали сияние, создавая вокруг нее какую-то болезненную ауру.