Греховная страсть - Хэссинджер Эми. Страница 12

Некоторое время я стояла в молчании, рассматривая цветок, потом спросила тихо:

— Но ведь катары верили в свою веру, как они могли поверить во что-то другое? И разве они убивали тех, кто не принимал их веру? Они ведь не утверждали, что это грех. Может быть, Господь обманывал их?

Мы достигли развилки, одна тропинка вела глубже в холмы, в смешанный лес, другая вела на открытую поляну. Беранже остановился у развилки и молча стоял, задумавшись.

— Я злюсь на вас, — сказала я с ненавистью. — Я не должна была говорить с вами об этом. — Я действительно была раздосадована своей неуемной любознательностью. Проговорив, я испугалась, а вдруг теперь он вообще не захочет со мной разговаривать.

Он повернулся ко мне, обхватив себя руками, будто старался сам себя удержать от чего-то.

— Ты очень умная, Мари, — сказал он, — но самое страшное в уме — это когда пытаешься понять то, чего понять нельзя. Это все условности, и вера в том числе. Это не материально. Не надо стараться это понимать буквально. Это можно только принять, и тогда у тебя не возникнет вопросов. — Он долго и пристально смотрел на меня — я это чувствовала, — смотрел до тех пор, пока у меня не возникло желание провалиться, не сходя с этого места. Я посмотрела в направлении деревни и смогла разглядеть только крыши, так далеко мы ушли, совершенно незаметно за разговором.

— Думаю, мне пора идти домой, — сказала я. — Нужно готовить ужин.

Он кивнул.

— Оставь тарелочку и для меня. Я прогуляюсь еще немного.

Когда я уже почти дошла до холма, он окликнул меня:

— Приходи на исповедь, Мари!

Она пошла с ними, несмотря на порицания Кефы [10], который считал, что такая женщина может опозорить их дело. Она была только женщиной, пока что присоединившейся к ним, хотя позже могли появиться и другие. Иешуа шел рядом с ней. На первый взгляд Кефа отступил и пытался с помощью уговоров увести Иешуа.

— Нам нужно обсудить некоторые вещи, — сказал он, — это не имеет отношения к женщине.

Но Иешуа не оставил Мириам, и раздраженный Кефа был вынужден идти вместе с ними.

Иешуа был робок с ней. С другими он мог быть общительным и словоохотливым, но с ней молчал и, казалось, внимательно слушал, даже когда она не говорила. Как будто он пытался услышать, как ее кровь циркулирует по венам.

Прошло тридцать лет с тех пор, как умер Ирод Великий. Тридцать лет с тех пор, как мятежники подняли восстание против империи, тридцать лет с того момента, как легионы Варуса толпились в деревнях, насиловали, рушили до основания, избивали, крушили. Во всех синагогах говорили о разрушении: колонны возвышались на открытом воздухе, не поддерживаемые ничем, лестницы вели в пустоту. В глазах пожилых женщин все еще читалась печаль об их убитых детях. Там еще находилось несколько пожилых мужчин, многие из которых попали в рабство в отдаленные уголки империи. Эти люди нуждались в исцелении. Иешуа говорил с ними.

— Час настал! — кричал он. — Царство Господа близко! Раскайтесь и поверьте в хорошие известия!

Одни верили и были счастливы, вторые втайне надеялись, но еще сомневались, третьим причинило душевную боль то, что они услышали. Другие требовали доказательства знамения Господня.

Так Иешуа исцелял. Он прикоснулся грубыми ладонями к глазам слепого, и когда убрал их, слепой пал ниц и кричал:

— Свет! Свет!

Он остановился перед телом избитого мальчика и приказал демону исчезнуть, тот покинул тело ребенка с ужасным ревом, как разбивается огромная волна о корпус корабля. Многие приводили к нему слепых и хромых, истекающих кровью и прокаженных, безумных и одержимых, и он исцелял их, одного за другим. Но даже этих знаков некоторым было недостаточно. До Иешуа были и другие целители, но сейчас их не было здесь, может, они в это время находились в рабстве у римлян, работая на их полях?

Но Мириам надеялась. Она шептала слова пророка Иешуа, пока шла:

— Ради ребенка, который появился на свет, ради нас, сын, дарованный нам; власть лежит на его плечах, и он назван Чудесным учителем, всемогущим Богом, вездесущим Отцом.

Ее отец был главой синагоги, и он чтил Священное Писание больше, чем кто-либо другой. Ни одна женщина в Галиле не была столь прилежна в занятиях, как Мириам. Ее отец не мог поверить, впрочем, как и многие в деревне, что женщина может быть пригодна к учебе. С четырех лет, когда отец впервые прочитал ей предание о сотворении мира, Мириам стала заучивать наизусть Тору. Даже в ту пору, до того как стали явно появляться признаки одержимости, она чувствовала, что дьявол овладевает ее разумом. Только голос отца, поющий псалмы, мог ослабить тиски дьявола, облегчить нарастающую агонию. Она просила отца читать священные слова снова и снова, а затем повторяла их за ним.

— Святой Дух не отодвигается перед лицом стихии, — повторяла она и видела безбрежный океан, Галил ночью, невидимую и вспенивающуюся на ветру. — Сделай так, чтобы стало светло, — просила она, и из недр океана светились желтые лучи, прорезающие тьму. — Позволь земле рождать живых существ для их же блага, — говорила она, и они появлялись: каменный козел [11], поднимающийся по горам; вепрь, нюхающий кедр; кобра, разматывающая свое тело и распускающая капюшон. Таким образом Мириам пыталась укрощать дьяволов, сидящих внутри нее.

Но чем старше становилась Мириам, тем сложнее ей было усмирять демонов. Они овладевали ею, когда она останавливалась, чтобы перевести дух; ее шепот становился быстрым, громким и одержимым. Было ясно, что ни один мужчина не захочет взять ее в жены. Мать Мириам принимала ее страдания, как свои, и поддерживала ее в том, чтобы она посвятила себя изучению Священного Писания.

— Есть здесь другой пророк Бога, которого мы можем спросить, — шептала Мириам, — певца приемника Иоиля [12], преемника Самуила, преемника Елкана [13], преемника Иеровоама [14], преемника Тоаха [15]…

О недуге Мириам знала вся деревня, но набожность сделала ее известной во всех городах Галила и даже в Кфар Нахуме. Люди, приезжавшие в ее деревню, слушали ее бормотания и преклоняли перед ней колени, прося благословения, но жительницы деревни, наоборот, прятали своих детей, когда Мириам проходила мимо. Некоторые даже бросали в нее камни.

Однако Иешуа не испугался.

— Какой подарок сделал тебе отче, Мириам! — сказал он. — Его слова всегда у тебя на языке! Какое счастье!

Но Мириам чувствовала себя проклятой. Произнесение слов не прибавляло знаний. Она хотела избавиться от непрекращающегося шепота; она хотела спокойствия, согласия, понимания. Она надеялась, что Иешуа сможет ее этому научить.

Он сопровождал их, говорил с ними, но одновременно казалось, что он не с ними. Он появлялся, чтобы выслушать. О времени, когда он отсутствовал, говорил, что Господь разговаривал с ним. Спустя некоторое время Мириам еще больше уверовала, что отче беседует с Иешуа точно так же, как и ее отец разговаривал с ней.

Глава IV

Отношение самого Беранже к Церкви удивило и взволновало меня. Я была настолько поражена, что могла только молча встречать его взгляды. Некоторое время мы с ним не общались, но я страстно желала быть подле него. Слава Богу, борьба его и моей воли длилась недолго. Однажды вечером он встал рядом с моим стулом, выглянул в окно и начал насвистывать песенку: «Марионетта, Марионетта, маленькая кокетка».

— Прекратите насвистывать эту песню, — сказала я вызывающе.

— Ну надо же, оказывается, она умеет разговаривать, — произнес он делано удивленным тоном.