Греховная страсть - Хэссинджер Эми. Страница 8

Мишель вздрогнула. Она посмотрела на меня выразительным взглядом, стараясь показать, что нам уже пора уходить, но я сделала вид, что не заметила. А мадам Лапорт продолжала:

— Но, перед тем как покинуть замок, многое пожгли и сломали, скорее всего, от злости на то, что ничего не смогли тут найти. А потом эти люди ушли в горы, не очень далеко отсюда, всего день езды на лошади. Хотя некоторые утверждают, что Церковь все-таки добралась до сокровищ, но я не думаю, что это правда.

— А откуда вы все это знаете? — вырвалось у меня.

Она улыбнулась, но улыбка была отсутствующей и меланхоличной, она поднялась, отряхивая юбку от пыли.

— Пошли со мной, — сказала она.

Мишель ткнула меня в бок, и я обернулась:

— Нам надо идти, — прошептала она, но я закатила глаза, давая ей понять, что никуда не пойду. Наконец-то настал тот самый момент, которого мы так долго ждали, — нам довелось поговорить с этой загадочной мадам Лапорт. Я была просто зачарована и ее рассказом, и самой мадам Лапорт. Я не могла сейчас все бросить и уйти. И надо отдать должное Мишель, она не оставила меня одну с этой странной женщиной.

Мадам шла впереди, мы за ней. Обойдя почти весь замок по периметру, мы вошли через открытую дверь на кухню. Она кивнула мадам Сью, кухарке, которая вылупила на нас свои глаза (она смотрела на нас так пристально, что хотелось провалиться под землю). Мы прошли через кухню, которая не особо-то отличалась от нашей, потом через столовую, которая была больше размером и лучше обставлена, чем наша, — огромный стол из красного дерева и три огромных, висевших над ним канделябра, четыре обеденных стула и сервант из такого же красного дерева. Я была удивлена таким убранством. Я ожидала увидеть окна, драпированные тяжелыми портьерами, дорогие ковры на полах, шкафы, уставленные разной серебряной утварью и вазами из дорогого стекла. Но комнаты, несмотря на высокие потолки, были тусклыми и темными, и, несмотря на то что была середина лета и стояла жаркая, сухая погода, воздух был спертым и затхлым. В комнате я заметила фигурку большой оловянной кошки, картину в дорогой раме, изображающую пару, держащуюся за руки, с надписью «Симона и Филипп Лапорт. 1869 г.»

Мадам Лапорт провела нас через холл в библиотеку. И о-о-о! Книги! Я никогда не видела такого количества книг. Книжные стеллажи простирались от пола до потолка, вдоль четырех стен, и все были заполнены доверху. Книги были такими красивыми, а их тисненые золотые корешки напоминали скопление сталагмитов в пещере. И тут находилась настоящая кошка — серая, не черная, как можно было бы ожидать от этого дома. Мадам Лапорт жестом пригласила нас сесть, а сама придвинула кресло к одному из стеллажей и пальцем стала водить по корешкам, проговаривая название каждой. Наконец она остановилась на одной из них, достала ее и сказала:

— Ну, вот, кажется, это то, с чего надо начинать. Тут все подлинные документы по интересующим вас вопросам. И если хотите узнать больше, то вам следует начать именно с этой книги. История имеет сходство с людьми, которые опираются на чужое мнение, — сказала она сама себе.

Она поднялась с кресла, подошла к нам и протянула книгу. Мишель отступила назад, а я взяла ее.

— Приходите, когда прочитаете. Я подберу вам еще что-нибудь интересное.

— Благодарим вас, мадам, — сказала Мишель и присела в реверансе.

По пути домой Мишель возбужденно говорила о том, что нам не следует больше возвращаться в замок и что она не знает, что делать с этой книгой. Придя домой, я спрятала ее под бельевую корзину.

Ее было очень сложно читать. Она не была для нас интересна, к тому же написана была сложным языком, с множеством витиеватых фраз и старинных незнакомых слов. Я не могла на долгое время сосредоточить своего внимания на тексте. Это была историческая книга, состоявшая из выдержек из летописей тринадцатого века. В ней рассказывалось о тех людях, которых мадам Лапорт называла катарами. Я так толком и не могла понять, о чем же эта книга. Но продолжала читать.

Вскоре я убедилась, насколько была права, что сразу же спрятала книгу. Попадись она на глаза моей матери или священнику, они ни за что не позволили бы мне ее читать. Там были описаны такие вещи, от которых мурашки бежали по коже, и я стала склоняться к мнению Мишель, что мадам Лапорт ведьма.

Эта книга и мое решение прочитать ее во что бы то ни стало до конца лета вынуждали нас с Мишель ежедневно прогуливаться вместе. Я еще не замечала, что мы с Мишель постепенно стали жить разными жизнями. Раньше мы все делали вместе, мечтали обо всем вместе, думали, как поедем в Париж и еще о всяких глупостях, а теперь все изменилось, особенно я. Как-то раз я сказала матери:

— Мы могли бы подрабатывать горничными, многие девушки так поступают и имеют неплохие деньги. Мы могли бы покупать себе все то, что нам необходимо, или ходить в кабаре по вечерам.

— В кабаре, — засмеялась она, — здесь?

На следующий день мы заговорили о переезде в Эсперазу снова, всем вместе, и о том, как было бы здорово, чтоб мы с Мишель нашли там двух братьев и вышли бы за них замуж.

— Они будут непременно красивыми и богатыми, и мы снова будем жить вместе в таком же прекрасном доме, какой был у нас до этого, — планировала я.

— И родим детей одновременно.

— Мы будем жить счастливо и будем идти по жизни плечом к плечу.

Мишель обняла меня и пропела:

— Мы всегда будем вместе.

В то самое лето Жерар Вердье стал проявлять интерес к Мишель. Жерар был очень красив, высокий и мускулистый, темноволосый, розовощекий, часто улыбающийся. Он жил в деревне и работал в винограднике за городом. Каждый вечер он заходил к нам по пути с работы домой. Если, по счастью, мы находились на улице, он останавливался поболтать с нами, и, хотя он был не очень-то разговорчив, с ним всегда было интересно. Мишель улыбалась ему застенчивой, но радостной улыбкой.

Вскоре Мишель придумала ходить кормить кур и собирать яйца именно в то время, когда Жерар, возвращаясь домой, проходил мимо нашего двора. Эти ее «куропосещения» становились все длиннее и длиннее, и так было до тех пор, пока в один прекрасный день мама не заметила, что ее уж слишком долго нет, и не попросила меня пойти посмотреть, куда же она подевалась, так как уже пора накрывать на стол.

Мишель не было ни в курятнике, ни в саду. Я тихонько позвала ее, чтобы не привлекать внимания, но ответа не последовало. Куры накинулись на мои ноги и стали их клевать. Я поняла, что их так никто и не покормил, и яйца тоже не были собраны. Я быстренько сложила их в подол юбки, оглядываясь в надежде увидеть Мишель и думая, что же мне сказать матери. Когда я повернулась и пошла к дому, то заметила, что дверь в подвал чуть приоткрыта. Я толкнула ее ногой и шепотом позвала Мишель. Нет ответа. Я рисковала, спускаясь вниз, так как на лестнице было темно.

Неожиданно я услышала какую-то животную возню и странное мужское бормотание. Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидела смущенную Мишель, ее руки, прикрывавшие обнаженную грудь, распущенные волосы… Из-за бака с картофелем выглядывал Жерар, я видела его голый торс. Я невольно всплеснула руками и поднесла их ко рту (в этот момент я выпустила подол из рук и разбила все яйца). Я взлетела вверх по ступенькам. Сердце стучало в висках, кровь прилила к лицу и, не раздумывая, я влетела в дом, захлопнув за собой дверь. Мама стояла посредине кухни, замерев от такого моего появления.

— Что случилось? — спросила она.

Я пристально на нее посмотрела, судорожно придумывая, что же сказать, и никак не могла придумать!

— …Мишель… — начала было я. — …Мишель…

— Что, Мари? С ней все в порядке? Что случилось?

Я почувствовала, что за моей спиной открылась дверь, и слегка пододвинулась, давая Мишель пройти. Ее волосы были причесаны, блузка застегнута и заправлена, выражения лица было обычным, глаза не бегали. Она посмотрела на меня, пытаясь предположить, успела ли я уже что-то сказать или нет, потом повернулась к матери и произнесла со всем смирением, на какое только была способна: