На острове Колибрия - Кофмен Реджинальд. Страница 5

– Можете быть уверены, что я американец, – сказал Билли.

Свободная рука девушки медленно обвилась вокруг его шеи. Еще раз глаза их встретились. Она подняла к нему ставшее серьезным лицо.

Неужели она собирается…

Да, она собиралась, и не только собиралась, но и сделала. Как слились их взоры, слились и их уста. И это произошло на глазах у капрала и его людей!

И она хотела от него настоящего поцелуя. Билли почувствовал это при первом прикосновении. Но он почувствовал больше того: в вихре пронизавшего его наслаждения он понял, что начавшийся с обоюдного согласия обман, хитрость, порожденная опасностью, перестала быть для девушки только притворством и игрой. Ее поцелуй был искренним, он шел из души.

– Morologia!

Этим возгласом Сломанный Нос возобновил свои враждебные действия. Когда люди целуются, они забывают о времени и обо всем окружающем. Билли не знал, длился ли поцелуй секунду или час и не видел в это время никого кроме девушки. Поэтому восклицание колибрийца Билли ощутил как досадную помеху. Он оглянулся через плечо на певицу, уронившую на пол свой тамбурин.

Лицо капрала пылало яростью.

– Брак? Вздор! – заревел он.

– Ну, это мы посмотрим, – сказал Билли. – Кто вы такой, черт вас возьми, что вы осмеливаетесь явиться сюда и заявлять мне… заявлять моей жене…

Но звук собственного голоса возвратил капралу его уверенность в себе и поднял также дух его товарищей.

Он ринулся вперед, они за ним. Одну руку он положил на плечо Копперсвейту, другую протянул к девушке.

Неизвестно, является ли так называемое американское чувство юмора исключительной привилегией американцев, но зато способность молниеносного действия является чисто англо-саксонской чертой. Иногда французы также проявляют ее в высокой мере, но у всех американцев и англичан она в крови, и Билли почувствовал, как полезна она ему в этом остром положении.

Прежде чем протянувшаяся рука успела схватить девушку, Билли быстро оттолкнул ее назад. Правая его рука вмиг очутилась на столе, за которым он недавно сидел.

Графин с водой, словно по собственной воле, взлетел на воздух. Секунда – и он брякнулся о сломанный нос капрала. За ним последовала скатерть, накрывшая головы троих спутников капрала.

– К стене… держитесь ближе к стене! – крикнул Билли девушке и подтолкнул ее туда.

Предводитель нападавших рухнул на пол с глухим стуком. Копперсвейт прыгнул за высокую деревянную стойку. Перед ней толпилась расстроенная армия врагов. Он уперся плечом в стойку и изо всех сил навалился на нее.

Все произошло в мгновение ока. Тяжелая старинная стойка красного дерева оказалась вдруг весьма полезным и своевременным оружием. С грохотом повалилась она на трех стоявших перед ней колибрийцев и на поднимавшегося в это время с пола их командира.

Упавшие копошились на полу среди обломков дерева и осколков фарфора. Прежде всего оправился и вскочил на ноги их начальник.

– Идем! – крикнул Билли девушке, намереваясь пробежать с ней через кухню и выйти по черному ходу.

Капрал схватил ножку от стола, развалившегося при падении стойки. Он шатался, но все еще был опасен.

– Идем! – снова крикнул Копперсвейт. Девушка все еще стояла у стены, как ей приказал

Билли. Но она не опиралась о стену, так как ей не нужна была поддержка: она не собиралась упасть в обморок. Напротив, она склонилась вперед, ее белые кулачки были прижаты к украшенному серебряными пуговками корсажу, и ее черные глаза сверкали. В ней не было страха ни за себя ни за своего защитника. Она только следила за его действиями с искренним одобрением хорошего бойца, видимо, преклоняясь перед ловкостью и силой американца.

– Идем! – в третий раз закричал Билли и запустил в капрала подвернувшимся под руку стулом.

Девушка была словно очарована зрелищем боя. Теперь она очнулась, но – слишком поздно. Она бросилась к Копперсвейту. В тот же миг один из колибрийцев, вскочив на ноги, кинулся на нее.

Билли не стал смотреть, какое действие произвел брошенный им стул. Он повернулся к девушке и стремительным ударом по подбородку отбросил нападавшего на нее детину, который распластался на полу.

– Живо теперь! – крикнул Билли. Он схватил девушку за руку и потащил ее за собой.

Она с ужасом оглянулась через плечо:

– Берегитесь!

Поспешность заставила ее выкрикнуть это предупреждение на колибрийском диалекте, и возбуждение, в котором находился Билли, помешало ему быстро понять ее.

Дубинка человека со сломанным носом опустилась на него.

Глава V. «Неверный номер»

– Они говорят, что я был пьян, – жаловался бедный Билли. Он лежал на кожаной кушетке среди носов Доббинса и поправлял повязку, слишком туго стягивавшую его белокурую голову. – Они говорят, что я был пьян, но что они не хотели арестовать меня и предать это дело гласности, считаясь с положением моего отца!… Пьян!… И это вся помощь, которую я получил от нью-йоркской полиции!

– Вероятно… гм… оно так и было, – заметил Доббинс.

Билли приподнялся на своем ложе.

– Вы когда-нибудь пили одобести, разбавленное для контрабандной торговли?

– Я никогда не пил его и в натуральном виде.

– Так смею вас уверить, что вас скорее стошнит от него, чем вы почувствуете себя хоть немного под парами.

– В дозапретные дни какой-нибудь пьяница говорил то же самое про пиво – до тех пор, пока пиво позволяло ему еще двигать языком!

– Но я говорю вам, – настаивал юный Копперсвейт, – что я помню все это совершенно ясно до того момента, когда этот негодяй с пробитым носом хватил меня по черепу. Потом я очнулся на тротуаре, позвал полисмена, вернулся с ним в ресторан. И что же я застаю? Все идет чинно и мирно, ресторан работает; только исчезла стойка, исчез Сломанный Нос и исчезла девушка. Хозяин вернулся на свое место и разыграл удивление, как заправский киноактер. Слуги, посетители – все выражали такое же недоумение. Очевидно, они боялись осложнений с полицией. Все клянутся, что я пришел навеселе и что меня пришлось выпроводить на улицу. Что вы на это скажете? Что я могу поделать, если все клянутся, что не было ни стойки, ни Сломанного Носа, ни девушки?

Доббинс покрутил свои нафабренные усы. Он особенно гордился своими волосами и усами и имел на это право: они были в значительной мере его собственного изготовления. Слуга каждое утро чернил ему ваксой сапоги, а Доббинс сам чернил свои усы и волосы.

– Почему ты спрашиваешь моего совета? – удивился он.

– Разве эти субъекты не колибрийцы? – спросил Билли. – И разве вы не получили назначение в их страну? Как полномочный представитель Соединенных Штатов на их трехдюймовом острове вы более какого-нибудь другого известного мне лица являетесь ответственным за них!

– Чепуха! Кроме того, ты знаешь, как я отношусь к этому назначению. Почему ты не обратишься к своему отцу?

Билли усмехнулся.

– Это дело не совсем семейного характера, – заметил он.

С того момента, как его отпустила полиция, он развил лихорадочную деятельность и был далеко не в таком отчаянии, какое он изображал. Но в его планы не входило посвящать ни отца, ни даже Доббинса в то, что служило предметом его хлопот. Прежде чем заглянуть в контору «Объединенной прессы», он успел раздобыть кое-какие сведения. Между прочим он узнал, что греческий пароход отбыл в различные порты Средиземного и Черного морей незадолго до того, как он заехал в бруклинские доки. Далее он выяснил, что среди пассажиров, севших на пароход в последнюю минуту, находились четверо мужчин и молодая женщина, не назвавшие своих имен. Почему-то он был уверен, что девушке не грозила никакая опасность. А потому он принял решение…

– Да, я не собираюсь советовать тебе, – сказал Доббинс, прерывая раздумья Билли.

Затем, в силу любопытства, свойственного всем холостякам, достигшим известного возраста, он добавил:

– А что же ты намерен предпринять?

В это время раздался телефонный звонок. Копперсвейт проявил необычайное для раненого человека проворство и опередил Доббинса.