Романы. Повести. Рассказы. В 2 томах. Том 2 - Верн Жюль Габриэль. Страница 44

Предвидя длительную стоянку на Таити, некоторые богатые семьи возымели намерение снять виллы в окрестностях Папеэте и заранее договорились об этом по телеграфу. Они собираются поселиться там со своими слугами и экипажами совсем так, как иные парижане селятся в окрестностях Парижа. Они желают пожить жизнью богатых помещиков, стать туристами, экскурсантами, даже охотниками, если кто-либо из них имеет вкус-к охоте. Словом, это будет дачная жизнь в исключительно здоровом климате, где почти круглый год температура колеблется между четырнадцатью и тридцатью градусами.

К числу именитых граждан, которые хотят сменить свои особняки на удобные загородные дома Таити, относятся Танкердоны и Коверли. Мистер и миссис Танкердон, их сыновья и дочери на другой же день перебираются в живописный домик, расположенный в возвышенной части мыса Татаа. Мистер и миссис Коверли, мисс Диана и ее сестры точно так же покидают свой дворец на Пятнадцатой авеню, чтобы поселиться в прелестной вилле, затерявшейся среди высоких деревьев мыса Венус. Эти два жилища разделены расстоянием в несколько миль, которое Уолтер Танкердон считает, пожалуй, чересчур большим. Однако не в его власти сблизить эти две точки таитянского побережья. Впрочем, удобные и хорошо содержащиеся дороги обеспечивают прямое сообщение с Папеэте.

Фрасколен обращает внимание Калистуса Мэнбара на тот факт, что оба семейства, покинув Стандарт-Айленд, не будут присутствовать на приеме губернатором французского военного комиссара.

— Что ж, тем лучше! — отвечает г-н директор, и в глазах его вспыхивает огонек дипломатического лукавства. — По крайней мере не произойдет никаких столкновений на почве самолюбия. Если бы представитель Франции явился сперва к Коверли, что сказал бы Танкердон, а если бы он сперва посетил Танкердона, что сказал бы Коверли? Сайрес Бикерстаф только порадуется их отъезду.

— Неужели нет надежды, что соперничество этих двух семей прекратится?..

— спрашивает Фрасколен.

— Как знать? — отвечает Калистус Мэнбар. — Может быть, это всецело зависит от милейшего Уолтера и очаровательной Дианы…

— Но до последнего времени этот наследник и эта наследница как будто не… — начал Ивернес.

— Ладно!.. Ладно!.. — перебивает его г-н директор. — Пусть только представится случай, а если он не возникнет сам собой, мы постараемся его подстроить… ради благополучия нашего чудесного острова.

И Калистус Мэнбар, повернувшись на каблуках, делает такой пируэт, который понравился бы Атаназу Доремюсу и от которого не отказался бы маркиз при дворе какого-нибудь из Людовиков.

Днем 20 октября французский комиссар и главные чиновники протектората вступают на набережную Штирборт-Харбора. Губернатор принимает их с подобающими их рангу почестями. С батарей Волнореза и Кормовой раздаются выстрелы. Электрические экипажи, украшенные флагами Франции и Миллиард-Сити, везут гостей в столицу, где парадные гостиные мэрии уже приготовлены для встречи. На всем пути население встречает их приветствиями, а у подъезда мэрии происходит обмен длинными официальными речами.

Потом — посещение церкви св. Марии, обсерватории, обеих электростанций, обоих портов, парка и, наконец, поездка на электрических поездах вдоль побережья. По возвращении в большом зале казино подается завтрак. В шесть часов вечера комиссар и его свита возвращаются в Папеэте под гром пушек Стандарт-Айленда, унося с собой самые лучшие воспоминания об этой встрече.

На следующее утро 21 октября четверо парижан снова появляются в Папеэте. Они никого не пригласили с собой, даже учителя грации и хороших манер, у которого просто сил не хватает для продолжительных прогулок. Они свободны, как ветер, и счастливы от того, что у них под ногами настоящий камень и настоящая земля.

Прежде всего надо осмотреть Папеэте. Столица архипелага — в самом деле очень красивый город. Члены квартета наслаждаются возможностью поглазеть по сторонам, побродить вдоль берега под прекрасными деревьями, осеняющими жилые дома, склады и торговые предприятия, расположенные в глубине порта. Затем, поднявшись по одной из улиц, выходящих на набережную, где проходит железная дорога американского типа, наши артисты направляются в глубь города.

Среди пышной, свежей зелени садов здесь проложены по шнуру и угломеру улицы, такие же широкие и ровные, как авеню в Миллиард-Сити. Даже в этот ранний час по улицам непрерывно снуют европейцы и туземцы, и это оживление, которое особенно увеличится после восьми часов вечера, будет продолжаться всю ночь. Ведь ночи под тропиками, и особенно таитянские ночи, не для того существуют, чтобы проводить их в постели, хотя кровати в Папеэте состоят из веревочной сетки, сплетенной из волокон кокосового ореха, подстилки из листьев банана, матраса, набитого кисточками сырного дерева, да кисейного полога, который защищает спящего от докучливых москитов.

Что касается жилищ, то дома европейцев легко отличить от таитянских. Первые почти все выстроены из дерева и установлены на невысоком каменном фундаменте и ничего не оставляют желать в отношении комфорта. Вторые, довольно редко попадающиеся в городе, причудливо разбросаны под деревьями, сколочены из бамбуковых стволов и внутри обиты циновками, благодаря чему они отличаются чистотой, обилием воздуха, и в них очень приятно жить.

Что же представляют собой туземцы?

— Здесь, как и на Сандвичевых островах, — говорит своим товарищам Фрасколен, — мы не найдем тех славных дикарей, которые до завоевания охотно съедали котлетку из вражьего мяса, а своим королям отдавали, как самый лакомый кусок, глаза какого-нибудь побежденного воина, зажаренные по рецепту таитянской кухни.

— Так, значит, в Океании нет больше людоедов! — восклицает Пэншина. — Проделали тысячи миль, и так и не встретили ни одного людоеда!

— Терпение! — отвечает виолончелист, вздымая правую руку, как Родольф в «Парижских тайнах». — Терпение! Мы можем еще встретить их в гораздо большем количестве, чем нужно для удовлетворения твоего глупого любопытства.

Он и не подозревал, что его слова окажутся пророческими!

Таитяне, по всей вероятности, малайского происхождения и принадлежат к расе, которую они называют маори. Два острова из группы Подветренных — Раиатеа и Святой остров — были, говорят, колыбелью таитянских королей, очаровательной колыбелью, омываемой прозрачными водами Тихого океана.

До появления миссионеров таитянское общество разделялось на три класса: владык — то есть привилегированных лиц, за которыми признавали дар творить чудеса, вождей, или владельцев земли, которые не слишком почитались и были в подчинении у первых, наконец — простого народа, который никакой собственности не имел, обладая лишь правом арендовать свою собственную землю.

Все это изменилось после завоевания, и даже еще до него, под влиянием англиканских и католических миссионеров. Но что не изменилось, так это ум туземцев, их живая речь, их веселый характер, их непоколебимое мужество, их красота. Парижане восхищались ими и в городе и в селах.

— Черт побери, красивые парни! — говорил один.

— А женщины-то какие красавицы! — подхватывал другой.

Это верно: у таитян рост выше среднего, медный цвет кожи, в которой словно сгустился жар их крови, формы тела правильные, как у античных статуй, и мягкое, приветливое выражение лиц. Они действительно великолепны, эти маори, с их большими живыми глазами и несколько полными, но изящно очерченными губами. В настоящее время вместе с междоусобными войнами исчезает обычай военной татуировки.

Конечно, наиболее зажиточные островитяне одеваются по-европейски и имеют важный вид даже в этих костюмах: сорочка с большим вырезом, пиджак из бледно-розовой материи, длинные брюки, штиблеты. Но они не привлекают внимания квартета. Нет, штанам современного покроя наши туристы предпочитают парео, то есть кусок яркой цветистой ткани, в которую таитяне завертываются от пояса до лодыжек, а цилиндру или даже панаме — непокрытую голову и общую для мужчин и женщин прическу — хеи, в которую вплетены листья и цветы.