Ящик водки. Том 3 - Кох Альфред Рейнгольдович. Страница 45

— Я, кстати, согласен с твоим тезисом, что класс должен платить. Абсолютно с тобой согласен. С каждым твоим словом. Более того. Я скажу, что, когда Кремль в начале 2003 года стал базу создавать для разжигания классовой ненависти, он начал журналистам платить. И они начали писать. Но вопрос не в том, почему журналисты за бабки пишут. Я же не идиот, прекрасно все понимаю. Я только хочу сказать: «Вы тогда в претензии к нам не будьте, когда вас в очередь поставят и папиросы отнимут».

— Ну я-то могу быть в претензии?

— Нет. Нет! И ты не можешь! А те журналисты, которые достигли высокого уровня благосостояния и комфорта и любят это свое благосостояние, они-то уже должны не за бабки защищать, они должны свою шкуру защищать! Я могу больше сказать (в данном случае «я» — это собирательный образ некоего предпринимателя от среднего и выше): я на этот случай захеджировался и имею некий сценарий действий на всякий случай. И поэтому на ситуацию смотрю более хладнокровно. Но я ничего не делаю для того, чтобы страна развалилась!

— Но я все-таки валил бы не на журналистов, а на вас. Когда я вижу американских миллионеров в джинсах и у них галстука даже нет…

— Это стиль просто такой национальный. А ты немецких миллионеров вспомни. Они в джинсах не ходят. Они сидят в своих замках, их… ты их увидишь. Сименсов разных.

— Но американцев я вижу в джинсах, и они сами за рулем! И англичане тоже. Я читал заметку, что Пол Маккартни живет в пятикомнатном доме и обходится без прислуги. А он миллиардер, у него денег больше, чем у тебя!

— Да врет он. У него в этом доме, может, и нет прислуги, так у него этих домов сто.

— Когда я в Штатах захожу в супермаркет и вижу, как пенсионерка, и учитель, и одноногий негр спокойно ходят с полными тележками и выбирают, какую б ветчину им из тридцати сортов выбрать, — я испытываю глубокие чувства. Причем мы понимаем, что эти люди туда не на экскурсию пришли, чтоб на чужую богатую жизнь посмотреть, — мы понимаем, что это их рутина, они тут реально покупают еду каждый день. И когда я вижу субботним утром американских пенсионеров, которые на своих «Кадиллаках» съехались в «Макдональдс» и сидят там болтают о своей жизни — это мне по-человечески близко, я отношусь к этому очень тепло. Миллионер в джинсах за рулем, а пенсионер обжирается ветчиной. Это — да. А русский миллионер с самолетом блядей и учителя, которые мотаются по помойкам, — это мне, должен сказать, неприятно. —Угу.

— И мой вопрос к миллионерам такой. Я не требую от тебя, чтоб ты жил, как я. Но как-то бы вам надо сбавить обороты. В чем-то. Пойдут ли бедные американцы, бросив посреди супермаркета наполненные товаром тележки, громить своих миллионеров? Едва ли… В этом суть. И за будущее американских журналистов я там более или менее спокоен — не придется им в очередях стоять за «Беломором» и осетинской водкой.

— Ну, американскую историю мы пересказывать не будем. Русская же история XX века такова. Сидели, сидели, чесали репу и вдруг решили: «А пойдем-ка мы накостыляем мартышкам!» Собрались, всю армию с Запада на Восток перевели. Через Атлантику и Тихий океан эскадры перегнали. Получили в итоге пиздюлей и революцию…

— Минуточку. Это ты будешь рассказывать людям, которые придут тебя жечь?

— Да нет, это я тебе рассказываю. Ну так вот. Потопили страну в крови. Потом чуть оклемались, более-менее начали куда-то расти.

Столыпинская реформа… Потом племянничек Ники объявил войну дядюшке Вилли. Дядюшка его шесть раз просил — образумься, не делай этого! Нет — шапками закидаем. «Когда наши в Берлине будут?» Получили Гражданскую войну. В крови утопили два миллиона казаков. Под нож! Офицерство — под жопу пинком. Священникам щеки и ноздри рвали. Церкви разрушили. Коллективизация: все крестьянство в лагеря. Война — сорок миллионов населения…

— Еще раз спрашиваю: ты про это намерен рассказывать пьяным матросам и восставшим пролетариям?

— Нет. Это я тебе. Так вот, зная русскую историю, ты удивляешься, что одноногий негр и учительница в американском супермаркете отовариваются, а наша учительница на помойке валяется. Да как же ей на помойке не валяться, когда страна вот так прожила сто лет? Когда американцы кирпичик к кирпичику, ни одной войны на своей территории? И в обе войны, которые у нас тут были, их на вожжах затаскивали? И я не понимаю, почему валяющаяся на улице учительница — это претензия ко мне? К человеку, который честно платит налоги? А почему это претензия не к тем госслужащим, которые катаются на яхтах и покупают себе каждые полгода новые «Мерседесы»? Они такие же бюджетники, как эта учительница! Почему у разного окраса генералов дачи на Рублевке, где сотка за да-дцать тысяч стоит, — в Барвихе, в Жуковке? Почему? Почему «честные» журналисты про то, как я отдыхаю, делают репортажи, а как рядом со мной, ну вот буквально в соседней гостинице, зам. министра — нет? Или депутат Госдумы? И почему это не претензия к МПС? Посмотри, какой у них офис! Как Эрмитаж! Все мрамором цветным отделано! И мебель резная из драгоценных пород дерева! Почему это не претензия к Лужкову? Который построил город для богатых, а учительницы на помойках? Почему это претензия к нам, налогоплательщикам, а не к власти? Почему эта учительница с упорством маньяка голосует за Лужка? Почему она Путина любит? Аж в букварь его включили… (О, глубина моего предвидения! Через месяц после этих фраз правительственные чиновники и депутаты подняли себе зарплаты в разы, а учительницам и врачам — оставили прежнюю. И не то чтобы сейчас в бюджете денег не было. Есть деньги. Профицит ведь. А просто — забыли как-то. Не до них сейчас… Вставка моя. —А. К.).

— Ну, в общем, это продолжение дискуссии о том, кто правильнее — СПС или «Яблоко». И в результате оба пошли на хер хором. Вот приблизительно та же картина.

— Эту дискуссию ты начал. А не я. Я никак не могу понять, почему вина за все беды этой страны валятся на предпринимателей. Которые честно исполняют свою обязанность, а именно — алчно наживаются. Именно для этого они и созданы! Ну почему вы от волков хотите, чтоб они сено ели? Вы же их специально завели, чтоб они естественный отбор устраивали! Вы бы хотели волков сильных, красивых, но чтоб они ели сено.

— Видишь ли, нам больше нравится американская порода волков.

— А вот эти госслужащие?

— Тоже козлы — отвечу я тебе.

— Так, может, лучше на госслужащих направить народную ненависть, наконец?

— Понимаешь, у государства есть пресса, которую оно содержит. А у вас нет ни хрена. Вы экономите. На спичках.

— Но эту-то книжку мы пишем не на государственные деньги.

— Ну. Тут важно что: вот я — за капитализм. Но лично мне симпатичней его американская модель, где они пытаются как-то сократить это расстояние между полюсами.

— Хотя бы внешне.

— Если даже это игра — то пускай это будет хотя бы игра. И то хорошо. Тем более что это игра красивая, мудрая и полезная. А русская версия капитализма — при том, что я заклятый либерал и только в ранней юности имел левые настроения…

— А, когда ты хотел за Сальвадора Альенде воевать.

— Ну да. Я тебе признавался в этом. Было дело. И дедушка у меня был чекист. Но я тем не менее абсолютно за капитализм. Вас должно это волновать — что даже люди, которые на вашей стороне, начинают к вам обращаться с вопросами. Почему вы не хотите построить американскую модель?

— Ну, при чем тут я? Вот скажи, чем таким я тебя сильно раздражаю?

— Я говорю не о тебе.

— Но что я могу сделать? Могу я заставить какого-то олигарха не возить самолет с блядями? Не могу.

— Ну, почему же? Вон Авен худо-бедно что-то гонит в газетах про мораль, про, типа, ответственность бизнеса…

— Ну перестали они уже на самолетах возить блядей, как президент им замечание сделал. Перестали. Бляди теперь поездом ездят. Ну а ко мне какая претензия? Если б все бизнесмены себя так вели, нормально б было?

— Ну, ты в целом симпатичный. Ниче было б.

— А, ниче? А НТВ все равно показывает — 4000 евро… Куршевель, б… Я же тихий, спокойный, не свечусь, веду себя скромно… Общаюсь с такими не очень обеспеченными людьми, как ты, который не очень симпатично относится к классу предпринимателей. Но все равно меня освещают как ворюгу, как пидораса!