Детство в Соломбале - Коковин Евгений Степанович. Страница 22
Из окон сквозь тюлевые занавески во двор пробивался яркий свет, отражаясь на снегу белыми квадратами.
– Теперь Советская власть будет! – сказал Костя, и глаза его сверкнули. – Ребятам можно будет учиться, на кого они захотят.
– А ты, Костя, на кого будешь учиться?
– Я инженером буду!
– А что инженеры делают?
– Я буду строить пароходы, которые по океану плавают. Большие! И потом я изобрету такую машину, которая и по земле ходит, и по воде плавает, и по воздуху летает.
– Как ты изобретешь, Костя?
– Выучусь и изобрету. При Советской власти будет нужно много разных машин, чтобы легче работать рабочим было…
– А что бы такое мне изобрести?
– Ты изобрети такой дом… – Костя на договорил.
Заскрипела калитка. Во двор вошли какие-то люди. Разглядеть их было невозможно.
Костя присел на корточки в тени от погреба и махнул мне: «Садись!»
Притаив дыхание и не шевелясь, мы сидели на снегу и ждали.
– Кто это? – шепотом спросил я.
Костя опять махнул рукой:
– Молчи!
Незнакомцы поднялись на высокое крыльцо парадного входа, которое находилось у самой калитки. Было видно, как один из них надавил кнопку звонка.
На лестнице послышался голос Юрия Орликова:
– Кто?
– Откройте!
Дверь наверху захлопнулась.
Пришедшие позвонили вторично, потом начали стучать, да так сильно, что дверь гулко задрожала. Кто-то из них чуть слышно, но зло выругался.
Опять дверь наверху отворилась, и на этот раз женский, похожий на Маришин голос испуганно спросил:
– Кого нужно?
– Юрия Орликова.
– Его нет.
– Врут! – прошептал Костя.
– Откройте! – потребовали снизу.
Мариша осторожно сошла по лестнице и открыла дверь. Люди поднялись наверх.
Мы поняли: красноармейцы пришли за Юркой Орликовым.
Врут, врут, врут! Мы уже хотели бежать и сказать красноармейцам, что Орликов дома. Наверно, он где-нибудь спрятался. Не верьте этим гадам! Он тут, прячется дома, этот прапорщик, который предавал большевиков и сам арестовывал их, а может быть, и расстреливал! Это он выдал отца Кости Чижова!
Да, мы уже были готовы вскочить, но в этот момент приоткрылась дверь черного хода квартиры Орликовых. Кто-то вышел и тихо у забора стал пробираться в нашу сторону, к погребу. Я дрожал от волнения и холода. Костя ещё ближе прижался к стене погреба.
– Это Юрка! – прошептал он. – Тес…
В самом деле, это был Орликов-сын. Он постоял некоторое время, озираясь по сторонам. Потом решительно подошел к погребу, рванул дверь и шмыгнул туда. Видимо, он хотел подождать в погребе до ночи, чтобы ночью незаметно улизнуть из города.
И не успел я опомниться, как Костя подскочил к двери погреба и набросил щеколду.
– А-а-а… попался! – прыгая и торжествуя, кричал Костя. – Попался, белогад проклятый!
Ошеломленный, я все еще сидел на снегу и не мог приподняться. Юрке Орликову бежать не удалось, и задержал его Костя Чижов! Вот когда ты, Юрка, будешь расплачиваться! За все – за искалеченного на горке Мишку Сычова, за избиение Гришки Осокина, за свое барство, за отца Кости Чижова, за всех, кого предал и арестовал!
– Открой! – в испуге прохрипел Орликов. – Мальчик, открой!
Он смотрел в «иллюминатор» и почти плакал. Ничего, зато ты смеялся, когда у Гришки Осокина текла из носа кровь! Ты смеялся, когда плакали дети рабочих, уводимых тобой в тюрьму.
– Попался, попался! – продолжал кричать и прыгать Костя. – Димка, иди зови наших!
Орликов протянул в «иллюминатор» руку, и я заметил в его руке револьвер.
– Костя, берегись! – заорал я.
– Открой, говорю! – зашипел Орликов. – Открой, а то пристрелю!
Костя отскочил от «иллюминатора». Но Орликов выстрелить побоялся Он, должно быть, сообразил, что выстрел услышат в доме
– Димка! – закричал на меня Костя. – Чего ты стоишь? Беги зови!
Орликов убрал револьвер и зашептал:
– Не надо, мальчик! Я тебе денег дам. Сейчас дам денег. Открой, прошу тебя… пожалуйста, открой!
– Денег? Купить хочешь… А вот чего не хочешь? – Костя показал кулак.
Стуча зубами от холода и волнения, я взбежал по лестнице к Орликовым. Я не мог говорить и заикался:
– Он там… в погребе! Мы его… поймали. Он… хотел убить Костю! Скорее!
… Больше я ничего не помнил. В тот вечер я простудился и заболел. Несколько дней я лежал в постели, объятый жаром, и бредил. Мне чудилась наша улица, извилистая речка Соломбалка, широкая снежная равнина Северной Двины. Я слышал продолжительные зовущие гудки пароходов и видел задумчивые, но счастливые глаза моего друга Кости Чижова.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ДА ЗДРАВСТВУЮТ СОВЕТЫ!
Дед Максимыч снова растянул в комнате свои сети. Тихий мартовский ветер принес неожиданную оттепель. Еще не ясные, но волнующие признаки ранней весны уже беспокоили и радовали старика.
Простудившись и пережив страшное волнение в тот памятный вечер, я пролежал в постели почти месяц.
Дедушка Максимыч сам ухаживал за мной. Кряхтя, он ходил около кровати. Он измерял мне температуру, прогревал меня чаем до поту и пел мои любимые поморские песни. Милый мой дедушка!
– Скоро, внук, на рыбалку, за окуньём! – говорил дед, подбадривая меня.
Каждый день, возвращаясь из школы, к нам заходил Костя
– Помнишь, когда я лежал ошпаренный, а ты приходил ко мне? – вспоминал Костя. – Давно это было. Мы тогда письма носили Николаю Ивановичу от дяди Антона.
– Да, давно, еще при белых, – отвечал я.
Действительно, казалось, что все это было очень-очень давно. Теперь мы обо всем могли говорить громко, не боясь ни Мхов, ни Мудьюга. Как хорошо, когда можно думать и разговаривать, и мечтать так свободно!
Однажды, когда я уже начал вставать с кровати, прибежал Костя. Он что-то кричал и прыгал, и смеялся. И я ничего не мог понять, что он говорил. Только успокоившись, он более внятно сказал:
– Как ты не поймешь? Завтра приезжает папка! Завтра! Ура-а! – он продолжал прыгать и кричать: – Завтра! Ура-а-а!!!
На другой день действительно котельщик Чижов вернулся домой. Но я его еще не видел.
…Было воскресенье, и потому ребята в школу не пошли. Они играли на улице. Я смотрел на них из окна.
Костя с красным флагом стоял на тумбе и что-то с жаром говорил ребятам. Вероятно, в игре он был командиром красногвардейского отряда. Флаг легко вился над его головой, и мой друг в самом деле был похож на командира.
На улице все еще лежали снежные сугробы, но солнце теперь не искрилось в них. Сугробы потемнели и осели, им недолго оставалось лежать. Скоро весеннее солнце совсем растопит их.
Я услышал, как ребята закричали «ура». Они подпрыгивали и размахивали руками. Должно быть, Костя Чижов сказал им что-то очень интересное.
Еще долго ребята прыгали и кричали, как вдруг Костя, соскочив с тумбы и показывая рукой в сторону речки, побежал туда. Огласив улицу воинственно-радостными выкриками, ребята устремились за своим командиром.
Что они могли там увидеть?
Я готов был сам выбежать из дому и узнать, что же случилось. Но мне нужно сидеть дома еще целый день. А завтра я уже пойду в школу.
Вскоре я услышал странный шум, напоминающий шум автомобиля. Я прильнул к стеклу. Да это же и был самый настоящий грузовой автомобиль!
Из-за переплета оконной рамы показались передние колеса. Грузовик с трудом пробирался по узкой, необъезженной дороге. Ведь по нашей улице никогда не проходил ни один автомобиль. На радиаторе грузовика краснел маленький флажок. Припрыгивая, увязая в снегу и крича, ребята бежали рядом с машиной.
И вот грузовик остановился у нашего дома. Нет, он не застрял в снегу. Шофер специально остановил машину. Об этом можно было судить по тому, что он немедленно открыл дверцу и вышел из кабины. Потом из кабины вышел и другой человек. Это был не кто иной, как сам Николай Иванович.
Из кузова выпрыгнул еще один человек. К нему тут же подбежал Костя. Я, конечно, сразу же догадался: это отец Кости, котельщик Чижов.