Первая любовь - Коковин Евгений Степанович. Страница 15

– Мы с Петькой только что из воды, – сказал Гриша. – Купайтесь, если хотите…

– Мне не хочется, – отозвался Илько, рисуя на песке причудливые узоры.

Бэба, видимо, был доволен, что он не один останет­ся на берегу. Конечно, он боялся воды. Зато Петька радостно закричал:

– Купаться! Напоследок купаться!

И опять Оля первая ворвалась в воду. Как смело, сильно и быстро она плыла! Мы с Костей не без труда удерживались за ней. Галинка осталась далеко позади. Вскоре она повернула назад, вышла на берег и стала одеваться.

А Оля все плыла и плыла – к фарватеру, на быст­рину.

– Оля! – крикнул я. – Нужно возвращаться, ско­ро пойдет дождь!

Большая серая туча своим краем уже коснулась солнца.

Оля повернулась на спина и некоторое время отды­хала. Я задержался возле нее, а Костя, не обращая вни­мания ни на тучу, ни на нас, продолжал плыть вперед. Может быть, он хотел показать свою смелость и вынос­ливость, а может быть, просто не заметил, что мы ре­шили возвращаться.

– Костя! – закричал я. – Назад! Дождь бу-у-дет!..

В это же время я скорее почувствовал, чем услышал слабый голос Оли. Рванувшись к ней и не соображая, что происходит, я лишь увидел ее руку, беспомощно протянутую над водой. «Судороги», – мелькнуло в мо­ей голове. У меня никогда в жизни не было судорог, но я знал по рассказам других, что это страшно и опас­но, когда ты находишься в воде.

Еще несколько секунд, и голова Оли скрылась под водой. Но я уже был около девушки и успел схватить ее за лямку купального костюма.

– Костя! – заорал я что было силы. – Костя, на помощь!

Я знал, что нельзя допускать, чтобы тонущий схва­тился за твои руки – иначе верная гибель обоим. Под­хватив Олю под руку, я старался сделать так, чтобы ее голова была как можно выше и чтобы она могла свободно дышать. Но с одной рукой мне плыть было трудно. Кроме того, я сам перепугался – все это мог­ло окончился очень плохо. Поэтому я выбивался из сил, захлебываясь, а Оля между тем потеряла сознание.

Но помощь была близка. Поняв, что случилось не­счастье, Костя быстро плыл к нам. «Только бы не за­хлебнуться, только бы выдержать», – билось в моей голове.

– Держись, Дима! – услышал я и увидел моего друга около себя. Он подхватил Олю с другой сторо­ны. Я отдышался, и мы, равномерно работая свобод­ными руками, поплыли к берегу.

На берегу уже заметили, что у нас что-то случилось. Илько и Гриша вскочили на «Молнию» и плыли к нам. Но быстрее их к нам подошла легкая байдарка. В бай­дарке сидел не знакомый нам парень. С его помощью мы уложили Олю в байдарку.

Оля скоро пришла в себя, но не могла сообразить, что произошло, и сильно дрожала от холода.

Едва мы все вместе выбрались на берег, как полил дождь. Страшно перепуганная Галинка увела Олю в кусты переодеваться, а вокруг нас собралась толпа. Кто-то нас ругал за легкомыслие и лихачество, кто-то расспрашивал о том, как все произошло, кто-то восхи­щался тем, что мы не оставили девушку в беде.

Но дождь усилился, и толпа рассеялась.

Одна за другой отплывали от острова лодки. С Олей нам как следует поговорить так и не удалось. Семья Прокопьевых тоже второпях покинула кошку. У нас на «Молнии» был парус, и мы отдали его девушкам, чтобы они могли укрыться от дождя.

– Олю только жалко, – ворчал Гриша, – а этот маменькин сынок Бэба да Галинка пусть бы мокли, не сахарные, не растают.

Какой был чудесный день, и как вдруг неожиданно испортилась погода. Пока мы доехали до устья Соломбалки, наша одежда так промокла, что ее пришлось выжимать.

Мы поставили «Молнию» на место и разошлись. На другой день я встретил Олю на нашей улице. Она была очень бледна.

– Ты очень испугалась? – спросил я. – У тебя, наверно, была судорога.

– Перепугалась и ничего не помню, – ответила она. – Как вовремя вы подоспели. Еще бы полминут­ки… Я как вспомню, меня и сейчас начинает трясти… Я пойду, Дима, а то у меня кружится голова.

– Да, Оля, иди домой и ложись, – сказал я лас­ково и наставительно. – Может быть, ты простудилась и теперь можешь заболеть.

– До свидания, Дима. Спасибо!

И она пошла к своему дому нетвердой походкой, поеживаясь. Я смотрел ей вслед и думал: «Как хорошо, что все так благополучно обошлось!»

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

ПРИЧУДЫ БОЦМАНА РОДИОНОВА

Обычно наш боцман ходил по палубе строгий и уны­лый, выискивал всевозможные непорядки и придирался. Придирался при каждом случае к матросам, кочега­рам и машинистам. Казалось, он был счастлив, если находил отогнувшийся конец канатного коврика, серо-манную крупку пепла на фальшборте или где-нибудь под трапиком окурок.

Боцман Иван Пантелеевич Родионов даже предста­вить себе не мог, что на судне может быть полный по­рядок. Он не мог спокойно есть, не мог спокойно спать. Вечно ему мерещились угольные следы кочегарских ботинок на палубе, потускневшие поручни, масляные пятна на стенках и переборках. Найти соринку и рас­печь виновника! – этим жил наш боцман.

Он был дисциплинирован и придирчив до крайно­сти. Не верил ни в бога, ни в черта, не был суеверен, кроме… понедельника. В понедельник он ничего не на­чинал, а в море никогда не пошел бы. Из-за этого он готов был остаться без работы, мог даже поссориться с капитаном – что было для него почти немыслимо. Всех капитанов и штурманов он уважал и во всем им подчинялся беспрекословно. Старой морской закваски был наш Иван Пантелеевич.

И вдруг наш боцман раздобрился. Где он взял фут­больный мяч, об этом никто из команды сказать не мог. В эту боцманскую тайну был посвящен один только Костя Чижов.

Однажды после обеда на палубе появился Иван Пантелеевич и к необычайному удивлению всей коман­ды выбросил на причал кожаный мяч. Новенький тем­но-желтый упругий мяч запрыгал по причалу, словно резвящийся котенок.

Такой причуды от нашего боцмана трудно было ожидать.

Моментально на причале оказался Костя Чижов. Он схватил мяч и ловким ударом ноги послал его вверх. Виляя хвостиком шнуровки, мяч взвился выше склад­ских крыш.

Минуту спустя за футбольным мячом уже гонялись человек десять из команды «Октября». А Иван Панте­леевич, преобразившийся, совсем не похожий на себя, стоял на палубе у борта и подзадоривал футболистов:

– Эх, мазила! Кто же так бьет! Пасуй, пасуй! Костя, нападай! Эх, Чижов!

Мяч уже дважды побывал в воде. Страсти на при­чале и на палубе разгорались. Наконец пришел бере­говой надзиратель и потребовал немедленно прекратить нарушение портовых порядков.

– Ладно, ребята, заканчивайте, – весело сказал боцман. – А вечером идем на тренировку!

В этот момент по причалу проходил моряк стоящего по соседству норвежского парохода «Луиза», приписан­ного к порту Берген. Мяч подлетел к норвежцу, и тот «принял» его на ногу. Этого-то, видимо, так страстно и ожидал Иван Пантелеевич. Хотя норвежец ударил очень недурно, боцман «Октября» сморщил лицо и пре­небрежительно сказал: «Слабовато».

И тут начался разговор о встрече. Иван Пантелее­вич крикнул радиста Жаворонкова и сам пошел на причал.

Норвежец знал английский язык.

– Ну что, ребята, вызовем команду «Луизы» на матч, – предложил Родионов. – Нечего бояться.

– Вызовем, – восторженно отозвался Костя Чижов. – Устроим международную встречу.

– Так вот, Павлик, – возбужденно продолжал Иван Пантелеевич, – скажи камраду, что так, мол, и так. Вызываем вас сыграть с нами в футбол вызываем, мол, дескать, на товарищескую встречу. А то вчера…

На предложение Павлика Жаворонкова норвежец одобрительно закивал головой и сказал, что вызов пе­редаст команде своего парохода.

«А то вчера…» Что могли означать эти слова наше­го боцмана?

Выяснилось это позднее. Оказывается, у Пантелеевича был сын, штурман и заядлый футболист, Штур­манским званием сына Родионов гордился, а на его увлечение футболом смотрел, как на ребячью забаву.

Штурман Георгий Родионов плавал на тральщике «Нырок». Тральщик после открытия навигации долго стоял в ремонте, и свободное время штурман Родионов проводил на футбольном поле.