Шоколад (СИ) - Тараканова Тася. Страница 48

— Не стесняйся, зови по любой надобности. Приставлен к тебе адъютантом круглосуточно.

Реабилитация шла полным ходом. Прошло несколько дней, Пасечник так и не появился. Произошедшее той ночью стало казаться последствием моей разгулявшейся фантазии, мистикой, сдвигом сознания. Он каждый день был со мной в больнице, а теперь моё здоровье перестало его волновать? Пусть о моём самочувствии ему докладывал Витька, но повидаться ведь можно?

Среди голосов в коридоре я пыталась вычленить его голос, определить настроение по интонации. Раздражён? Зол? Отдаёт какие-то приказы? Говорила себе стоп, но всё равно прислушивалась к шагам, к обрывкам разговоров в коридоре, подходила к окну. Оно выходило на тренировочную площадку, на которой почему-то никто не отжимался, не выпендривался друг перед другом подъёмом с переворотом, не таскал покрышки. Раньше по утрам там всегда было многолюдно.

Спросить Виктора о том, что происходит, я не решалась, боясь услышать неутешительный ответ. Но судя по этому разгильдяю, нельзя было сказать, что он чем-то озабочен. Док находился в приподнятом настроении, из чего я сделала вывод, что в колонии порядок, Витька беззаботно тусит с очередной подружкой, а я в силу постоянной тревожности снова надумала плохое.

Однажды утром я проснулась от оглушающей тишины. Сердце сжалось в испуге. Почему так тихо? Что случилось? В колонии я жила в постоянном напряжении, и сменившийся фон за окном, тишина в коридоре, всколыхнули все мои страхи. Лучше бы всё шло без изменений — так намного легче существовать.

Постучавшись в дверь, сияющий как начищенный самовар Витя притащил завтрак и пакет с мужской формой сотрудника ФСИН небольшого размера.

— Ешь быстрей, пойдём на улицу.

Витькино возбуждение передалось и мне. Я была заперта в четырёх стенах ещё со времён больницы, и, действительно, уже не могла оставаться здесь. Пусть под дождём среди унылых корпусов, но всё-таки свобода.

Переодевшись в серую рубашку, синие брюки и подпоясавшись ремнём, я преобразилась. Синяя куртка завершила образ. Виктор, подшучивая про симпатичного мальчика, сопроводил меня на улицу.

С замиранием сердца я шла по коридору, около двери начальника остановилась, хотелось постучаться, войти, увидеть его хоть на секунду, но Витька потянул меня дальше. Мы вышли на крыльцо, и я вздохнула полной грудью.

Тёмная туча низко нависла над колонией, накрапывал нудный, мелкий дождик, вокруг не было ни души. Куда все делись? Мне вдруг стало не хватать голоса, так хотелось поговорить, а Витька, как нарочно, ничего не объяснял, только радостно лыбился, чуть не подпрыгивая на месте.

Не смотря ни на что, мне было хорошо, это невозможно отрицать. В колонии, где я раньше ненавидела всех и вся, я неожиданно ощутила мощный прилив сил и душевный подъём. Лёгкое головокружение от притока воздуха и эмоций не испортило ощущений. Переждав минутку, я поглядела вокруг удивлённым взглядом. Словно в моей памяти ожили слои другой картинки, сквозь асфальт проросла трава и деревья, на площади появились какие-то землянки.

Мимолётные видения растаяли, в ту же секунду я вернулась в реальность. Следов моего вторжения не было видно, кроме железной сетки, которую убрали. Пикап стоял в отдалении в том же виде, как и до моего варварского угона. Синяя четвёрка поваров отсутствовала. Интересно, кто нам готовит?

Мы прошли через безлюдную площадь, Витька неожиданно засуетился, посмотрев в сторону мед части.

— Ты нормально? Одна сможешь погулять? Забегу к себе, надо кое-что сделать.

Док глянул на видеокамеру на столбе и двинулся к своему дому.

Без него сразу стало неуютно, я собралась развернуться и уйти под защиту комнаты, но въевшийся в подкорку страх понемногу отпустил. Сейчас утро, все заняты своими делами, хватит себя накручивать. Трудно в одночасье избавится от паники, потому что каждый раз, когда ко мне кто-то подходил, я ждала удара.

Внимательно осмотрев территорию, я двинулась в нужную сторону. Сегодня колония напоминала утро после землетрясения. Так же тихо, пустынно, словно опять всех эвакуировали. Отбросив странное ощущение, я, не торопясь, прошла мимо общежития (в беседке никто не курил), мимо заброшенного корпуса, мимо бани, мимо здания с карцером, шаг за шагом с нарастающим волнением приближаясь к яме, точнее сказать, к месту, где раньше была яма. Меня до сих пор будоражили воспоминания о том туманном утре, когда Пасечник принёс меня к ней.

Запах леса стал насыщенней, чем ближе я подходила к краю колонии. Кое-где сквозь глину пробилась зелёная травка. Земля заживляла раны. Возможно через год, через два или три никто и не вспомнит, что здесь была яма.

Ощутила светлую грусть без надрыва и истеричного желания понять что-то за пределами разума, которое всегда возникало здесь. Рубцы в моей душе останутся навсегда, но когда-нибудь зарастут, перестанут взрываться в голове, погружая в зыбкий кошмар, что я снова в яме по колено в воде. Боявшаяся боли, холода, голода, насилия, я выжила в собственном фильме ужасов, и словно желая получить ответ, как мне это удалось, опять пришла сюда.

Потерявшись во времени, я застыла над ямой, пытаясь осознать её мистическую глубину и её тайну. В этом пространстве — времени на меня вдруг накатило тихое, удивительное умиротворение, до состояния желе расслабившее тело, смывающее слезами прежнюю боль. Подставив лицо плачущему небу, подумала — стала плаксой как в детстве. Папа, успокаивая меня, проливающую слёзы по всяким пустякам, называл в шутку маленькой поливальной машинкой.

Папа, ты видишь, я стала гораздо сильнее, пусть и заплатила за это непомерную цену.

С затуманенным взглядом в потоке слёз, поплелась к одноэтажному зданию с карцером. Приближаясь к нему, возникло ощущение, что я иду к декорации, в которой прожила часть своей жизни, постигая тотальное одиночество. Всё, что там случилось, если не держаться за воспоминания, не жалеть себя, не увязать в прошлом — всего лишь миллисекунда, один взмах ресниц.

Поднялась на ступени, дверь была почему-то распахнута. На мои плечи опустились руки и мягко втолкнули меня в открытый проём. От неожиданности я вздрогнула, и тут же догадалась по горько-терпкому парфюму, кто за моей спиной. Он развернул меня к себе лицом, с глухим стоном прижал к себе.

Его язык скользнул по моим мокрым от слёз губам. А потом он, будто задыхаясь, поцеловал. На языке расцвёл солёный вкус моих губ. Он слизывал слёзы с моих щёк и снова целовал.

— Знаешь, как трудно сдерживаться, когда ты рядом? Наблюдать по камерам за тобой, пытаясь понять, о чём ты думаешь. Признаюсь, я хотел прикоснуться к тебе всегда. Ты чуть не прожгла меня взглядом, когда я дотронулся до тебя в комнате у Виктора. Нёс до туалета, и сходил с ума. Ты не представляешь, что я хотел с тобой сделать.

Он бережно слизал солёные капли с моей шеи, языком прикоснулся к губам, в моё тело словно попал разряд. Меня затрясло от желания. В этот момент я поняла, что значит хотеть мужчину. Сейчас он мог делать со мной, что угодно.

Сделай…

Сопротивления не было ни в одной клеточке моего тела, ни в одной мысли. Я хотела его так же сильно, как он хотел меня. Раньше я упорно не замечала, что от каждой нашей встречи летели искры, с каждым разом притяжение возрастало. Он отталкивал меня и притягивал — суровый каратель, преображавшийся в спасителя. Он пугал меня, наказывал, поступал несправедливо. Я ненавидела его и жаждала мести. Но сейчас я не смогла бы остановиться, потому что это было невозможно.

Магнитный замок пикнул, когда, не расцепляя объятий, он отворил изолятор и внёс меня внутрь. Было наплевать на жёсткую поверхность шконки, на которую он уложил меня. Его руки сдирали одежду, я пыталась освободить его от куртки. Было сложно разоблачаться на узкой откидной кровати, выкарабкиваться из слоёв одежды. Мои мозги отключились, остались лишь дикие инстинкты, желание слиться с другим телом, раствориться в нём, прижаться кожа к коже.

Когда-то мне казалось, что бывший муж лишил меня чувственности — я ошиблась. Считала себя бревном, тренажером для секса — это было до Пасечника. Каждым сантиметром тела я отзывалась на прикосновения шершавых ладоней, мягких губ, дразнящих пальцев, выгибалась навстречу ласкам, горела, сгорала как спичка под его мерцающими нежностью стальными глазами.