Миграции - Макконахи Шарлотта. Страница 22

ГОЛУЭЙ, ИРЛАНДИЯ, УНИВЕРСИТЕТСКАЯ КЛИНИКА.

ЧЕТЫРЕ ГОДА НАЗАД

Они думают, что я сплю, но я слышу во тьме их тихие голоса.

— Мы не знаем, что случилось на самом деле.

— Она созналась. Сказала, что пыталась это сделать.

— Она в шоке была. Это, наверное, не считается.

— Еще как, блин, считается.

— Ты хоть понимаешь, какое она прошла расстояние?

— Не распускай нюни только потому, что эта сука училась с тобой в одной школе. Сядет как миленькая, и твои сопли тут не помогут.

— Не распускаю я нюни. Просто не понимаю.

— Вот и хорошо, Лара, что не понимаешь, — ты же не убийца.

Я переворачиваюсь, страшно хочется заснуть, но запястье мое приковано к кровати, подушка бугристая, а ноги — господи, ноги мои, они все горят, горят и горят, — сказали, возможно, какие-то пальцы придется ампутировать, и все равно это ничто по сравнению с тем, какое свирепое пламя горит и воет у меня в голове.

НА БОРТУ «САГАНИ», СЕВЕРНАЯ АТЛАНТИКА. СЕЗОН МИГРАЦИЙ

Раздается крик.

Я рывком сажусь: меня разбудил пронзительный скрежет металла о металл. Эннис что-то быстро говорит в интерком — я еще не слышала в его голосе такой настойчивости.

Я поднимаюсь в тесной рубке и выясняю, что шторм еще не утих. Бушует по-прежнему, с той же силой, что и весь день. Я не сразу обнаруживаю смысл в его словах:

— …Опускаем невод, все по местам. Повторяю — перед нами косяк, опускаем невод.

— Сейчас?

Эннис бросает на меня хмурый взгляд и кивает. Порывистый ветер едва не срывает «Сагани» с якоря, я вижу, как по палубе перекатываются десятифутовые волны. Там, небось, адски скользко, и за борт тебя смоет на раз. На экранах у Энниса я вижу круги от сонара, который измеряет глубину океана и регистрирует изменения плотности. Он указывает на красную стрелку — я понимаю, что ею помечено большое скопление живых существ в двухстах метрах под водой, хотя, может, я и не права, потому что Эннис ничего не объясняет.

Сквозь стену дождя я едва различаю членов команды, выползающих на палубу: видны только ярко-оранжевые комбинезоны и куртки. Сегодня на них белые каски, и экипаж сноровисто берется за дело: подтягивает тросы, цепляет к ним невод. Наибольшая опасность, судя по всему, угрожает Анику: его опускают на воду в той же шлюпке.

— Убьется, — говорю я.

Эннис постоянно на связи с Дэшимом — тот на палубе, докладывает обо всем, что происходит, выполняет команды капитана.

— Опустили! — докладывает Дэш. — Проверяю тросы лебедки. Канаты вытравили. Всем в сторону! Пошел…

Рация умолкает. Я вижу: Бэзил поскользнулся. На миг я теряю его из виду, потом вижу снова: он уцепился за такелаж.

— Дэш, доложи, — невозмутимо распоряжается Эннис.

— Порядок, шкипер. Цел.

Эннис внимательно всматривается в другой экран.

— А это что? — спрашиваю я.

— Сенсоры, закрепленные на неводе, чтобы я видел его расположение. — Он вновь выходит на связь, на сей раз говорит с Аником, у которого в ухе наушник. — Можешь оттянуть подальше, Аник?

— Понял тебя, шкипер. Тут… довольно забористо… постараюсь.

— Блин, — выдыхаю я, закрывая глаза.

Шлюпку Аника среди волн не видно. Он где-то там, его швыряет туда-сюда, а он пытается в одиночестве завести в нужное положение невод весом в тонну.

— Все у него нормально, — сообщает Эннис. — Справился. Мы на месте. Дэш, вытягивай его обратно.

Аника стремительно вытаскивают обратно на борт, а потом все кидаются затягивать невод — их окатывает дождем и волнами, продувает ветром. Похоже на кошмарный сон, и это совершенно потустороннее чувство — стоять здесь, в безопасности, и смотреть. Я чувствую себя не так.

— Затягиваю, — предупреждает Эннис и берется за рычаги. — Сеть пошла. — Он все делает медленно, я чувствую, как судно зловеще накреняется. — Бля, — говорит он так тихо, что я едва слышу. — Крупный улов.

— Шкип, большая нагрузка на шкив, — докладывает Дэш. — Тросы растянуты до предела.

— Держи как есть.

— Сколько оно там весит? — недоверчиво интересуется Дэш.

— Около ста тонн.

Крики на палубе, я прижимаюсь носом к стеклу в попытке разглядеть, что там происходит. Невод почти вытащили — и тут один трос лопнул.

— В сторону! — звучит чей-то вопль, и вся команда падает на палубу. Кто-то не успел: трос, пролетая, хлестнул по телу, впечатал его в борт. Кукла, игрушка, нечто невесомое, безжизненное, хрупкое. Я ахаю от ужаса, слышу панические крики снизу. Пострадавший не шевелится.

Невод удерживается, но с трудом. Нагрузка на силовую установку и лебедку растет, я чувствую, что крен увеличивается. Кто-то лезет по кабелю на силовую установку, я узнаю высокую спортивную фигуру Малахая: он уже почти наверху, его опасно качает с каждой волной. В любой момент он может сорваться, а в такой холодной воде это верная смерть.

— Что он делает? — спрашиваю я.

— Крепит запасной кабель.

— Ты не можешь выпустить рыбу и покончить с этим?

— Слишком улов хороший.

— Ты, блин, шутишь, да?

Эннис будто не слышит, и я выскакиваю в рев шторма.

— Фрэнни, — рычит он мне в спину, но я, пригибаясь, топочу вниз по металлическим ступеням, держась, чтобы не погибнуть. Я промокла до нитки, куртка не спасает, холод ошеломительный. Хуже, чем когда я нырнула во фьорд спасать Энниса. Хуже, чем зимой по утрам в нашем выстывшем деревянном домишке на берегу, когда в щели в стенах задувает ветер и ты думаешь, что замерзнешь насмерть, честно думаешь — да уж, это куда хуже. Вода заливается под куртку, течет по спине в перчатки: кончики пальцев превращаются в лед. Уши будто бы отвалились. Мне хватает ясности рассудка подумать о несчастных, которые трудятся посреди этого безумия, которые должны в таких условиях выкладываться по полной. На палубе вой ветра оглушает. Я пробираюсь туда, где Аник согнулся над неподвижным телом Самуэля. Лея, Бэзил и Дэш продолжают героически бороться с лебедкой, удерживая ее на месте одной лишь мышечной силой, каждый из них изрыгает непрерывный поток мата, а Мал пытается подсоединить запасной кабель.

Я сосредоточиваюсь на Самуэле — он без сознания.

— Помоги мне его унести внутрь! — орет Аник.

Мы хватаем здоровенного мужчину под мышки и волочем по качающейся палубе. Я поскальзываюсь обеими ногами, тяжело падаю. От удара перехватывает дыхание. Я такое помню. Так бывает, когда тонешь. В панике резко втягиваю воздух, пытаясь снова заполнить легкие — не получается. Небо, крутанувшись, рушится на лицо. Рука Аника лежит у меня между ребрами, он повторяет: «Тихо, тихо, не спеши», пока мне не удается вдохнуть, и вот я уже не тону, и мы двигаемся дальше, тащим, скользим и наконец оказываемся внутри у трапа.

— Как спускать будем? — пыхчу я.

Аник танцующим шагом сходит по трапу, исчезает и после неимоверно длинной паузы возвращается с носилками первой помощи. Мы закатываем на них Самуэля, пристегиваем, я тревожусь за его позвоночник, но что теперь поделаешь. Аник спускается на несколько ступенек, подхватывает ноги Самуэля, а потом мы перемещаем носилки вниз, к подножию трапа. Следующая задача — их поднять, кажется, что весят они тысячу тонн, миллион, слишком для меня тяжело, не могу…

— Фрэнни, — спокойно произносит Аник, — на помощь никто не придет, они слишком заняты. Давай, поднимай.

Я киваю, сгибаю колени. Столько силы у меня никогда еще не было, даже когда я была пловчихой — в тюрьме со всеми так, волей-неволей становишься крепким. Мы поднимаем носилки и бредем по коридору. Судно качается, удар о стену, воздух опять вылетает из легких.

— Не останавливайся, — пыхтит Аник, и мы идем дальше, вваливаемся на камбуз и шмякаем носилки на скамью.

— Он не дышит, — пыхчу я. — И пульса, кажется, нет.

— Несу дефибриллятор.

Он слишком долго копается — ищет в шкафу, я пристраиваюсь делать искусственное дыхание, а поскольку Самуэль слишком крупный и лежит слишком высоко, я залезаю на кухонную скамью, обхватываю ногами его широкий торс и изо всех сил начинаю качать грудную клетку. Нет ощущения, что от этого хоть что-то меняется. Он слишком крепко сложен, кости и мышцы слишком надежно защищают сердце — не доберешься. Я снова выдыхаю ему в рот, выдох долгий, и чувствую, как Самуэль подо мной надувается — жутковатое ощущение.