Лучший полицейский детектив - Молодых Вадим. Страница 75

Оставленная любовница шипела от ярости. Поначалу Меньков сравнивал это шипение с шипением разъяренной кошки — может быть, крупной кошки, каракала, манула или даже тигрицы. Но очень скоро он убедился в том, что шипение Алабиной нужно уподоблять шипению пресмыкающихся.

Да, она стала по-настоящему опасной для Менькова. Будучи связанной с ним по работе, несколько раз откровенно подставляла его. Когда он требовал объяснений, нагло отвечала: «Это у меня старческое уже. Забывать многое стала. Так что даже не извиняюсь». В конце концов Менькову эта «забывчивость» Алабиной надоела и он пожаловался на нее Ивантееву.

Прокурор же не нашел лучшего выхода из ситуации кроме как вызвать «на ковер» обоих. А вызвав, заявил: «Вы уж там разбирайтесь полюбовно».

Как ни странно, эта фраза Ивантеева оказала на Алабину самое неожиданное — для Менькова неожиданное — воздействие. Светочка явно смутилась, покраснела, забормотала что-то вроде «виновата, исправлюсь, этого больше не повторится».

И в самом деле — исправилась. То есть, почти исправилась. Но в любом случае количество пакостей, которые Светочка устраивала Менькову, резко сократилось.

Меньков настолько удивился этому феномену, что захотел срочно посоветоваться со свояченицей Татьяной. Конечно, он намеревался рассказывать не о себе: вот, дескать, есть у меня один знакомый и была у него любовница, которую этот знакомый бросил, а она, в свою очередь… Но не рассказал, не посоветовался. Потому что побоялся: Татьяна-то, с ее переразвитой интуицией, с ее профессиональным знанием человеческой натуры, в два счета его расколет.

Сказать, что Алабина совсем успокоилась в отношении отмщения, значило бы проявить беспечность. Меньков себя к беспечным оптимистам не относил, он знал, что Светочка при случае какую-нибудь подлянку подкинет…

7

Суббота, 11 сентября

Дверь подъезда снабжена домофоном, но Менькова этот факт не особенно волновал — обитатель квартиры номер одиннадцать наверняка в это время находится дома.

Так и получилось. Через несколько минут после того, как он захлопнул дверцу своего «пежо», Меньков уже подходил к лифту. Отметил про себя: для того, чтобы попасть на площадку, где находится лифт, надо преодолеть пять ступенек — это от входной двери в подъезд. И еще столько же ступенек надо преодолеть, чтобы добраться до этой двери. Именно — добраться. Когда человек молод, здоров, он просто не замечает таких мелочей, как путь от двора своего дома до двери своей квартиры. Не работает лифт? Не беда. Молодые ноги уверенно шагают вверх по ступеням, молодое сердце легко справляется с нагрузкой.

А вот в случае Виктора Степанова, к которому сейчас направлялся Меньков, все гораздо сложнее…

Когда Меньков поднялся на третий этаж, он увидел, что дверь одиннадцатой квартиры приоткрыта. Осторожно открыв ее полностью, он увидел перед собой мужчину в инвалидной коляске. Широкие плечи, не просто крепкие — мощные плечи. Невольно — чисто машинально — бросив взгляд на ноги мужчины, подумал: «Да уж, они даже внешне мертвыми выглядят».

Рукопожатие Степанова оказалось даже более сильным, чем Меньков предполагал. Стальные тиски — сравнение избитое, но верное. Тут по-иному и не скажешь.

— Еще раз здравствуйте, Виктор Васильевич, — Меньков быстро извлек удостоверение из кармана куртки.

Степанов только рукой махнул:

— Бумажка ли, «корочка» ли — ничего не значит. Был бы человек сведущий. Проходите за мной.

Он уверенно и на удивление быстро покатился на кресле в гостиную.

— Располагайтесь, где вам удобнее, — обвел рукой комнату.

Меньков предпочел креслу диван, инстинктивно сообразив, что в кресле он будет немного выше хозяина — особенно с учетом того, что коренастый Степанов был невысок. Давить на Степанова психологически совсем не входило в планы старшего следователя. Совсем даже наоборот — будет лучше, если беседа получится доверительной, меньше всего похожей на официальный опрос свидетеля.

— Виктор Васильевич, если вы не возражаете, я включу диктофон.

Степанов опять махнул рукой — дескать, хоть видеозапись включай.

— Как давно вы знакомы с Александром Алевтиновым? То есть, были знакомы?

— Почти четыре года. Сначала знакомство носило, так сказать, клубный характер — я имею в виду шахматный клуб. Саша очень даже неплохо играл.

Он грустно усмехнулся, прервав самого себя:

— Вот, извольте — «неплохо играл». А с чего это он должен играть плохо? Если человек чем-то отличается от других, то его почти автоматически зачисляют в категорию неполноценных. Да ладно, чего там…

Это Степанов отреагировал на протестующий жест Менькова.

— Уж я это на своей шкуре ощутил. До апреля прошлого года жил один Виктор Степанов, а потом он вроде как умер, и по его документам, в его квартире стал проживать его полный тезка и однофамилец. Потому как тот, прежний Виктор Степанов женат был, и его жена… В общем, этот, новый Виктор Степанов, разведен. Жена ему не нужна, ведь травма нижней части позвоночника — это в том числе и импотенция. А насчет прочих друзей-приятелей одно могу сказать: наверное, им не так интересно общаться с новым Виктором Степановым, как с прежним. А вот Саша Алевтинов, наоборот, сблизился со мной, стал в гости захаживать, чего раньше не делал. Пожалуй, он единственный, кто так поступил.

— И как часто он к вам захаживал?

— Раз в неделю — это точно. Иногда чаще. Не знаю, что уж у него там на уме было — ну, в том смысле, что он ходил ко мне с целью, чтобы мне не так одиноко было. Нет, мы с ним всегда играли в шахматы. То есть, разговоры о жизни до минимума сводились. Шахматы, практически все время уделялось им. И, в общем-то, я был очень рад ж и в о м у партнеру. Компьютерные программы — они все на уровне перворазрядника, не выше. Это для Каспарова всякие там «Дип блю» разрабатывают, у которых он выиграть не может… Короче, никакой компьютер — пусть даже с самыми навороченными шахматными программами — лично для меня не в состоянии заменить партнера-человека.

— Виктор Васильевич, двадцать первого августа, в субботу, Саша Алевтинов был у вас?

— Да, — не задумываясь, ответил Степанов. — В последний раз — то есть, после субботы я его больше не видел. Хотя слышал — в интернете видел, а еще по телевизору в новостях — о том, что с ним случилось. Какие мерзавцы! Обвинить несчастного человека в том, что он никогда не мог совершить.

— А вы можете припомнить, с какого по какое время он у вас был?

— И это помню! — Степанов неожиданно просиял. — Пришел он ко мне в три часа дня — то есть, в пятнадцать. Ну, может быть, пятнадцать с несколькими минутами. Передача как раз началась — на нашем, приозерском канале — про всякие происшествия. Я ему открыл, впустил его, минут десять еще эту передачу посмотрел, а потом мы с ним за шахматы засели. И просидели до шести часов вечера.

— А вы уверены, что именно до шести?

«А ведь в этом случае алиби получается полнейшее! Веронику Федяеву нашли в лифте как раз в шесть вечера. Судмедэкспертиза установила, что смерть наступила от половины шестого до шести вечера. От дома, в котором живет Степанов, до дома, в котором нашли убитую девочку, максимум, пять, ну, пусть семь минут ходьбы — дома-то почти по соседству стоят. Так что эти полчаса — от семнадцати тридцати до восемнадцати очень много значат. Если Степанов выгораживает Алевтинова — какой в этом смысл? Реабилитировать человека, которому в жизни тоже не повезло?»

— Уверен! — лицо Степанова снова просияло. — Опять же по телику какая-то передача началась — но уже по центральному, московскому каналу. И время — восемнадцать часов…

— Так вы не выключали телевизор и во время игры в шахматы?

— А сейчас я его разве выключил? — вопросом на вопрос ответил Степанов. — Вон, в соседней комнате на стене висит.