Честное пионерское! 2 (СИ) - Федин Андрей. Страница 10

— Мне? Вот этим?

Майор милиции показал на тетрадь, ухмыльнулся.

— Зря смеётесь, дядя Юра, — сказал я. — Там, в моём сне… в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году вы попали под следствие. А потом вас уволили с работы.

— За что?

Каховский достал сигарету.

— Всё началось с того, что вы арестовали невиновного человека, — сказал я. — Ваши коллеги заставили того беднягу признаться в том, чего он не совершал. А после вы были единственным, кто попытался найти настоящего преступника. Но не нашли. И навлекли на себя кучу бед.

Юрий Фёдорович закурил.

— Когда это случилось… случится? — спросил он.

— Не случится, дядя Юра, — сказал я. — Теперь — не случится. Если меня не увезут в Москву.

Добавил:

— И вашу жену в тысяча девятьсот девяносто четвёртом году не изрешетят автоматной очередью.

Рука Каховского замерла, не донеся сигарету до лица.

— Лизу? — переспросил он. — Застрелят? Почему?

Я вздохнул.

— Из-за денег, дядя Юра. Её машина остановится на светофоре — на пересечении улицы Труда и Кирова. Киллеры выпустят из соседнего автомобиля в вашу жену по меньшей мере двадцать пуль — пять из которых нанесут смертельные раны.

Порыв ветра разогнал табачный дым.

— А… Зоя? — спросил Каховский.

Он уже не ухмылялся.

— Ваша дочь в моём сне умерла четырнадцатого июля этого года, — сказал я. — От перитонита. А что именно она ощущала перед смертью, я прочувствовал, когда прикоснулся к её руке. Таких ощущений и врагу не пожелаешь. Потому я и пришёл к вам тогда, летом. Именно к вам. Понимаете?

Юрий Фёдорович промолчал: задумался.

— Дядя Юра, — сказал я. — Мои рассказы кому-то помогут удержать или получить власть — там, в Москве — а кому-то помешают. Но станет ли от этого лучше нашей стране? Я в этом не уверен. Потому что я видел только один вариант будущих событий. И сомневаюсь, что он худший из возможных.

Каховский поднял на меня взгляд.

— Ты всё же знаешь, кто станет следующим генсеком, — сказал он.

Я кивнул.

— Видел.

— Кто?

— Зачем вам эти знания, дядя Юра? Я не уверен, что будущий генсек хуже, чем его соперники. Не утверждаю, что он хорош. Но зато я представляю, что именно он натворит. И что будет происходить при его правлении. А потому смогу помочь многим людям. И не только здесь, в Великозаводске. Мы с вами… им поможем.

Юрий Фёдорович около минуты молча смотрел мне в глаза.

Мне вспомнились Надины слова: «Видный мужчина. С красивым таким римским носом. Серьёзный».

— Ладно, — сказал Каховский. — Давай попробуем.

Он снова показал мне свои записи.

— Вот только я не представляю, как пущу вот это в работу, — заявил Юрий Фёдорович. — И смогу ли сделать это без помощи генерал-майора Лукина.

Всердцах швырнул недокуренную сигарету в крону дерева.

— Придумаете, дядя Юра, — сказал я. — Ведь вы же старший оперуполномоченный Верхнезаводского УВД, майор милиции. А не десятилетний мальчишка.

Юрий Фёдорович вздохнул.

— Конечно, придумаю, что же мне ещё остаётся, — сказал он.

И добавил, повысив голос:

— А Зойку можешь вести на это своё самбо! Уговорил, зятёк. Пусть борется девчонка, если так этого хочет: может… ей этот навык действительно в жизни пригодится больше, чем танцы. С её мамой я вопрос улажу, не переживайте. Хотя… это будет ничуть не проще, чем поймать витебского маньяка.

В воскресенье Зоя не подала вида, что подслушала мой разговор с её отцом. Никаких «лишних» вопросов девочка не задавала. Лишь щебетала о том, что нам нужно немедленно бежать в магазин за кимоно. И прикидывала, хорошо ли будет выглядеть в борцовской форме. От похода в универмаг меня спасло лишь то, что в тысяча девятьсот восемьдесят четвёртом году великозаводские промтоварные магазины в воскресный день не работали (я всё никак не мог к этому вновь привыкнуть). Да и я посоветовал Зое подождать с покупками до первой тренировки. Уговорил не тратить деньги на экипировку до того, как девчонка убедится: самбо ей нравится больше, чем танцы.

А в понедельник я впервые в этой новой жизни вёл политинформацию.

Глава 5

Перед сном в воскресенье я прочёл свежую «Пионерскую правду». Единственное, что мне показалось там заслуживающим внимание — отрывок из книги Евгения Серафимовича Велтистова «Новые приключения Электроника». От прочтения других материалов этого номера («Честь и слава умелым рукам!», «Чему тебя научил лагерь?», «Это беспокойное лето», «Футбол от севера до юга»…) у меня сводило зубы, словно я жевал снег. И ни одна из этих статей не подходила для моей цели: они, конечно, несли в себе (ту или иную) информацию, но без малейшего намёка на «полит».

Я бросил газету на стол, задумался. Чудесный рецепт из моей прошлой жизни (использовать для выступлений на классном часе заметки из «Пионерской правды») признал недейственным. Посчитал, что если меня не заинтересовали истории из этой газеты — они не понравятся и моим одноклассникам (а главное: классной руководительнице). То ли раньше у меня было иное понимание слова «политинформация», то ли мне хватало политики в рассказах о сборе советскими пионерами металлолома. Но я признал (за несколько часов до выступления) статьи главной пионерской газеты негодными для моей цели.

Потому и призвал на помощь «Аргументы и факты». Пока не находил времени, чтобы просмотреть тридцать пятый номер этого еженедельника (от двадцать восьмого августа) — тот пылился поверх стопки прочих газет на дальнем углу столешницы. «Индустриализация села, — прочёл я. — В редакцию приходит много писем, в которых читатели спрашивают, какую роль в реализации Продовольственной программы играет Сельхозтехника, как совершенствуется ее работа. На вопросы читателей отвечает председатель Госкомсельхозтехники СССР Л. И. Хитрун». Пробежал по статье глазами — ничего интересного для пионеров четвёртого «А» не обнаружил.

Следующая статья называлась «Преимущества социализма. В интересах трудящихся». «Параллельно с рекламой различных форм 'участия» трудящихся в управлении капиталистическим производством, — гласила статья, — иллюзия которого необходима правящим классам для ослабления накала борьбы рабочих за свои права, буржуазная пропаганда не жалеет усилий для доказательства тезиса о якобы «командном» характере экономики большинства социалистических стран…«. Дальше я уже перескакивал взглядом через строку, просвещаясь на тему 'широких прав трудящихся» и «формы производственной демократии». Но до конца текст не осилил.

А вот следующий заголовок меня обнадёжил. «Свидетельствует пресса. Самообнажение президента», — гласил он. Одно только слово «самообнажение» уже заслуживало внимания советских пионеров. «Слова пришли к нему спонтанно, — прочёл я. — Вместо обычного „раз, два, три, четыре, пять“ или „сегодня хорошая погода“ Рейган — может быть, даже непроизвольно — вскрыл свой образ мыслей, пишет „Нью-Йорк таймс“. Шуточка Рейгана отражает инстинктивное чувство, что хороший русский — это мёртвый русский…» Я в удивлении вскинул брови. Пробежался глазами по статье. И понял, что нашёл тему для завтрашнего выступления.

В понедельник третьего сентября я явился на классный час «во всеоружии».

—…Одиннадцатого августа тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года, меньше месяца назад, Рональд Уилсон Рейган произнёс это в радиоэфире на всю страну… — говорил я.

Ученики четвёртого «А» класса молчали, все без исключения смотрели на меня. Кто-то с приоткрытым ртом, кто-то — нахмурив от негодования брови. Записочки и игрушки лежали на партах позабытые: мысли о развлечениях ушли в детских головах на второй план, потеснённые тревогой за судьбу страны. Громко тикали настенные часы. Резко и хлёстко звучали мои слова. Слушала мой эмоциональный рассказ и классная руководительница. И если в начале моей речи она рассматривала записи в классном журнале, то теперь не спускала глаз с меня (и тоже сжимала кулаки, готовая стать на защиту страны, негодуя от наглости иностранных капиталистов-империалистов).