Индустриализация (СИ) - Нестеров Вадим. Страница 75

Многие даже считают – излишне большое внимание.

Небольшой пример. Как известно, в полном объеме сохранились тетради (журналы) записей лиц, принятых И.В. Сталиным. Поэтому мы точно знаем – кто, когда, и во сколько заходил в сталинский кабинет, и во сколько выходил.

Вот довоенные визиты к Сталину Фадеева:

1929 г.: 22.10;

1930 г.: 19.11;

1931 г.: 2.06 и 6.12;

1932 г.: 11.05;

1933 г.: 31.05;

1939 г.: 25.01, 27.01, 31.01, 20.05;

Вот Авербах в кремлевском кабинете:

1928 г.: 11.12;

1930 г.: 19.11;

1931 г.: 2.06 и 6.12;

1932 г.: 11.05;

1933 г.: 25.05.

А вот Киршон:

1929 г.: 22.10;

1930 г.:19.11;

1931 г.: 2.06 и 6.12;

1932 г.: 11.05;

1933 г.: 31.05.

С промышленниками, конечно, не сравнить – у ставшего наркомом Тевосяна, например, только в 1939 году 14 визитов «к хозяину», в том числе 31 декабря – но, как мы видим, общением с писателям Сталин тоже отнюдь не брезговал.

И это только индивидуальные встречи, без учета посиделок на дачах или массовых приемов.

А они были и были нередкими. Первая масштабная встреча Сталина с писателями произошла как раз в 1932 году.

Выпьем за Родину, выпьем со Сталиным!

Вернее, встреч было две. Там, кстати, был не только Сталин – сначала пообщаться с писателями пришли Молотов, Ворошилов, Бухарин и Постышев, а на второй к ним присоединился еще и Каганович.

Оба мероприятия проходили в особняке у Горького, но 20 октября 1932 года вожди встречались с писателями-коммунистами, а 26 октября 1932 года – просто с ведущими писателями, беспартийными в том числе и это собрание было гораздо более многолюдным.

Официального отчета об этих событиях нет, но многие присутствовавшие писатели оставили достаточно подробные рассказы, по большей части совпадающие в деталях. Вот как описывает, например, Феоктист Березовский утрату официального статуса:

«Писатели разместились по другую сторону стола. Горький сел вместе с нами, в самом центре стола и как раз напротив Иосифа Виссарионовича.

Усаживаясь за стол и оглядывая собравшихся писателей, Сталин предложил:

— А может быть, мы обойдемся сегодня без стенографисток? Пожалуй, так лучше будет... Как вы находите, товарищи писатели?

Мы дружно поддержали предложение Сталина:

— Конечно, лучше без стенограмм!

— Обойдемся!

— Не надо стенограмм!

И стенографистки ушли».

Но писательский люд – народ ушлый и обожает писать для истории. Слово – тому же Феоктисту Березовскому:

«Предчувствуя, что речь [Сталина] для нас, литераторов, будет иметь большое значение, я решил нарушить запрещение о стенографировании прений, решил пустить в ход свою собственную «стенографию» — остаток от той стенографической азбуки, которой когда-то обучился, сидя в Александровской центрально-каторжной тюрьме.

Я сидел за столом в ряду литераторов самым последним. Между мной и Фадеевым сидел директор Государственного издательства художественной литературы Н. Накоряков. Я сказал ему:

— Загороди меня плечом. Я запишу речь Сталина...

Позднее, когда на короткое время около Иосифа Виссарионовича оказалось никем не занятое место, я подошел, сел рядом и сказал:

— Иосиф Виссарионович! Я записал вашу речь. Она будет иметь огромное значение для литераторов. <…>

— Но многого не сказал из того, что хотел сказать, когда ехал сюда, — заметил Иосиф Виссарионович.

— Я буду просить вас, товарищ Сталин, подтвердить текст вашей речи. Должен вам сказать, что я записываю почти стенографически точно.

— Пришлите, — сказал товарищ Сталин. — Посмотрю, что у меня вышло».

В общем, как я уже сказал, информации об этих встречах осталось много.

Даже через чур много. Кое о чем многие участники явно предпочли бы забыть.

Надо сказать, что встречи Сталина с писателями вовсе не были скучными казенными мероприятиями. Нет – начальная дискуссия всегда быстро перетекала в изобильное застолье со спиртным. А писатели такой народ, что вскоре после появления водки они непременно учинят какое-нибудь масштабное бордельеро, и никакой Иосиф Виссарионович этому не помешает.

Тем более – если он и не собирался мешать. Скорее, наоборот – щедро подливал всем.

Этот вечер не стал исключением:

Воспоминания критика Зелинского:

«— Выпьем за здоровье товарища Сталина! — громко возглашает Луговской своим роскошным голосом. Но в то время, когда мы собирались присоединиться к этому тосту, уже встали, Никифоров, сидевший напротив и уже изрядно отдавший дань гостеприимству хозяина и Сталина, который нещадно подливал своим соседям полными стаканами водку и коньяк, Никифоров встал и тоже закричал на весь зал:

— Надоело! Мы уже сто сорок семь тысяч раз пили за здоровье товарища Сталина. Небось, ему это даже надоело слышать.

Сталин тоже поднимается. Он протягивает через стол руку Никифорову и пожимает ему пальцы:

— Спасибо, Никифоров, правильно. Надоело это уже! — и смотрит на него иронически и недобро».

Писатель и поэт Георгий Константинович Никифоров

А это – мемуары будущего литературного генерала Кирпотина:

«Маленький и скупенький Ермилов, обожавший даровую водку, совершенно упился за столом у Горького. Неожиданно он вскочил на стул, поднял руку к потолку, трижды провозгласил классическое русское ругательство. Показал свое лицо во всей его дремучей неприглядности.

К счастью, все были заняты разговорами, наблюдениями, и мало кто обратил внимание на эту выходку рапповского критика.

<…>

В последний момент произошла еще одна колоритная сценка, характерная для всего вечера, для всего застолья.

Сталин застегивал шинель, около него юлил пьяненький Павленко. Я застал конец разговора:

— Говно ваш Слонимский, — сказал Сталин.

— Говно, но свое, — быстро нашелся Павленко.

Сталину понравился ответ. Он засмеялся и еще раз повторил:

— Говно ваш Слонимский.

Павленко видит, что Сталину нравится ответ, и снова повторяет:

— Говно, товарищ Сталин, говно, но свое.

И Сталину понравилась эта игра:

— Говно, говно ваш Слонимский.

Стоящие вокруг радостно посмеивались».

Писатель и журналист Петр Павленко.

Но при этом не стоит и сводить эти встречи к банальной пьянке. Достаточно сказать, что именно на этих посиделках Сталин впервые употребил выражение «инженеры человеческих душ».

«Есть разные производства: артиллерии, автомобилей, машин. Вы тоже производите товар. Очень нужный нам товар, интересный товар — души людей», — вспоминал слова Сталина литературный критик Корнелий Зелинский. — Помню, меня тогда поразило это слово — «товар».

И те же самые записки Зелинского подарили мне ответ на вопрос – почему же предельно рациональный Сталин столько времени тратил на этих вздорных и шумных писателей.

«Позже, во время одного из высказываний на банкете, когда Сталин говорил о важности производства душ в сравнении с остальным производством — машин, авиации, танков, — Ворошилов подал реплику: «Как когда». Все зааплодировали — реплика показалась удачной. В ней прозвучало напоминание о войне. Сталин не прошел мимо.

— Нет, товарищ Ворошилов, — сказал Сталин, стоя, поворачиваясь к нему. — Ничего ваши танки не будут стоить, если души у них будут гнилыми. Нет, производство душ важнее вашего производства танков.

Мы замолкли, подчиняясь логике Сталина. Мы почувствовали непреклонность человека, знающего до конца, что он хочет».

Но почти все приведенные отрывки – о второй встрече.