Укротитель миров: магические твари (СИ) - Рудин Алекс. Страница 21

На этот крик явился пожилой очкарик в белом халате. Внимательно осмотрел бродягу. Заставил повернуться одним боком, потом — другим.

Бродяга послушно крутился перед ним, как шлюха перед клиентом. Спорить — себе дороже. У сторожа дубинка, да и другие охранники наверняка есть.

Осмотрев его, Валентин Григорьевич коротко распорядился:

— Накормить.

И ушёл.

Услышав про кормёжку, бродяга даже приободрился.

Значит, если и убьют, то не сегодня.

Щуплый приволок ему алюминиевую миску, полную каши с мясом. И ещё одну — с овощами.

Бродяга жрал, пока не спёрло дыхание, а кожа на впалом животе натянулась, слово барабан. Жрал, даже когда еда уже не лезла — до икоты, до отрыжки.

Всё сожрал и миски вылизал.

Сдохнуть — так хоть сытым!

Но его никто не убивал.

Кормили трижды в день, и сытно — бродяга даже толстеть начал. Через пару дней намазали какой-то мазью, от которой стал подживать застарелый лишай.

Прямо больница и курорт.

Если бы не охранники с автоматами.

Пару раз они проходили мимо его клетки. Бродяга на всякий случай забивался в угол, но охранники не обращали на него никакого внимания.

Щуплый парнишка тоже с ним не разговаривал. Приносил еду, уносил пустые миски. Вычищал парашу.

Поначалу было неловко делать свои дела на виду у всех. Но через пару дней бродяга привык. А что такого? Человек ко всему привыкает.

Однажды пришёл молодой, длинноволосый — видно, лаборант. Спросил, как зовут и сколько лет. Всё записал в толстую конторскую тетрадь.

Ещё спрашивал про болезни. Но бродяга за свою жизнь чем только не болел — так что лаборант устал писать и плюнул.

Через неделю ему сделали укол.

Снова появился очкастый Валентин Григорьевич. Велел встать, прижаться спиной к клетке и больно уколол в правую ягодицу.

Бродяга не стал спрашивать, что ему вкололи — охранник рядом с клеткой отбивал всякое желание задавать вопросы.

А ещё через сутки ему стало плохо.

Сначала навалилась тоска. Она неожиданно взяла железной рукой за небритый кадык, и больше не отпускала.

Бродяга неожиданно вспомнил дочку, которую не видел уже несколько лет.

Иришка с матерью жили недалеко — в Царском Селе. Можно и пешком добраться, если захотеть.

Но куда идти в рваном ботинке?

Пугать девочку синяками, тремором и перегаром?

Бродяга стал вспоминать, сколько исполнилось дочери. Четырнадцать, или шестнадцать?

Сбился, и в отчаянии скорчился в углу клетки, безнадёжно глядя сквозь прутья в широкую спину охранника.

Он не знал, сколько времени просидел так.

Приходил Валентин Григорьевич, озабоченно глядел на бродягу. Что-то спрашивал. Слова звучали глухо, как будто бродяга был под водой. Ничего не понятно.

Он старался удержать в памяти глаза дочери, её смех.

Но память как будто разваливалась. Всё ускользало, не оставляя следа.

Бродяге стало страшно. Но и страх быстро прошёл, уступил место полному отупению.

А потом пришёл тощий паренёк-сторож.

Как всегда поставил перед бродягой миску с едой. Вынес парашу, но не ушёл, а присел на корточки, глядя в лицо со страхом и любопытством.

Вот тут бродягу и накрыла ярость и животное желание вырваться.

Он не понимал, чем тощий так его разозлил. Да и думать не хотел.

Успел заметить изумление на лице парнишки, а затем резко вытянул лапу — лапу⁈ — и одним движением острого когтя вскрыл сторожу горло.

Тот даже отшатнуться не успел. Вскинул руки к шее и повалился на пол, заливая его кровью.

А бродяга выскочил через незапертую дверь клетки. И в эту секунду его разум рухнул окончательно.

Был ещё кто-то в белом халате, крики и запоздалые выстрелы. Бешеный бег по бетонному коридору, резко пахнущая железная громадина в гараже.

А затем — забор, который он перемахнул с разбега, и свобода.

Свобода!

Воспоминания бродяги сводили меня с ума.

Корчась на деревянном полу сарая, я боролся с ними.

Вот только силы были неравны.

На стороне бывшего бродяги была животная ярость голодной твари — неукротимая и беспощадная.

А на моей стороне — только желание жить.

Все клетки тела пошли враздрай. Они хотели меняться, перестраивались помимо моей воли, и я никак не мог это остановить.

Извиваясь от боли, я выл и царапал ногтями сухие толстые доски. Казалось, на пальцах уже прорезаются кривые когти. Я чувствовал, как жуткая гримаса искажает моё лицо, оно вытягивается, а во рту отрастают жёлтые клыки.

Только зелье, которым угостил меня мастер Казимир, помогало сохранить остатки разума.

И этими остатками я понял, что если буду бороться с тварью — то непременно проиграю. В лучшем случае — мы оба сдохнем в этом сарае, избавив мастера Казимира от необходимости спускать курок.

Тогда я сделал единственно возможное.

Принял тварь и разрешил ей превратиться в меня.

Вместе с бродягой, которым она была раньше.

Лучше стать шизофреником в человеческом обличье, чем чудовищем со здоровой и устойчивой психикой.

Мокрая от пота одежда неприятно липла к телу.

Я без сил валялся на полу, чувствуя, как уходит боль. Тугая струна в груди звенела всё глуше.

По спине пробежал холодок и заставил меня вздрогнуть.

Я поднял голову и увидел в окне под потолком яркое утреннее солнце.

Перевёл взгляд на руки.

Руки были в крови и занозах, ногти сломаны и содраны.

Но это были мои руки.

Это что получается?

Я убил не тварь, а человека? Пусть и превратившегося в тварь?

Желудок скрутило спазмом.

Я же засунул пальцы в рот и принялся выдирать занозы зубами.

Одновременно с испугом и любопытством поискал в своём мозгу постороннего.

Но не нашёл и постепенно успокоился.

Через час пришёл мастер Казимир. Снова взгромоздился на стремянку и заглянул в окно. Заметил моё состояние и пустую бутылочку из-под зелья, которая валялась на полу.

— Ночью накрыло? — сочувственно спросил он.

Я пожал плечами.

— Наверное. Не знаю.

— Подойди-ка ближе, — попросил Казимир.

Внимательно посмотрел в мои глаза и удовлетворённо улыбнулся в густую бороду.

— Вот теперь видно, что ты прошёл Слияние.

— Что за слияние? — равнодушно спросил я.

— Слияние с магией, — объяснил мастер. — Магическая матрица — это только половина дела. Её ещё надо разбудить. Обычно это делают под присмотром врача и двух-трёх опытных магов. Но ты справился сам. Зелье помогло?

Я кивнул.

— Угу.

— Теперь можно бы тебя и выпустить, — задумчиво сказал Казимир. — Но ты посиди ещё денёк, на всякий случай. Отдохни, выспись. Матрас мы с Сенькой сейчас тебе принесём. Не против?

— А есть варианты? — поневоле улыбаясь, спросил я.

— Чтобы не скучно было, я тебе ещё бутылочку с зельем дам. Сорок градусов, сам настаивал.

— И книжку какую-нибудь, — попросил я. — Мне бы про магию почитать.

— Книжку? — удивился Казимир. — Ладно, поищу.

Нетерпеливый автомобильный гудок ударил по ушам.

— Чёрт! — нахмурился Казимир. — Это от графа Стоцкого за продуктами. Ладно, сейчас мы с Сенькой их отпустим и снабдим тебя по полной программе.

После завтрака граф Валерий Васильевич Стоцкий первым делом прошёл в библиотеку. Он вытащил книги из высокого орехового шкафа, покрытого тонкой резьбой.

За книгами оказался спрятан сейф. Граф открыл его и достал из сейфа золотую копию статуи Давида работы знаменитого мага-скульптора Микеланджело.

Полюбовавшись статуэткой, граф вызвал к себе начальника охраны.

— Отнеси в лабораторию, — сказал он, протягивая ему Давида. — И не забудь — через час я еду с машиной к мастеру Казимиру.

Когда начальник охраны ушёл, граф набрал по телефону мага-доцента Валентина Григорьевича и объяснил, что нужно сделать со статуэткой.