Отчаянное путешествие - Колдуэлл Джон. Страница 30

Молодая женщина заинтересовалась банками из-под молока, я дал ей одну, и она осталась очень довольна. Один из мальчиков спустился в лодку, принес оттуда большую черную рыбу и положил ее передо мной. Вождь великодушно улыбнулся и сказал, что на берегу у них есть еще много рыбы. Я решил воспользоваться случаем и избавиться от многих ненужных вещей, загромождавших каюту.

Прежде всего я пересмотрел свой гардероб. Каждому из мужчин, не исключая и мальчиков, я дал по защитным штанам и по рубашке. Затем вынул из ящика инструменты, без которых мог обойтись в плавании. После этого я спустил в лодку три бачка из-под воды. Вытащив из-под койки всякий ненужный хлам, я велел мальчикам отнести все это на палубу. Кроме того, я отдал им половину своих крючков и блесен.

По выражению лиц женщин я понял, что они тоже ожидают подарков. Пошарив в сундучке, я извлек оттуда несколько скатертей, которые моя бабушка вышила для Мэри, и объяснил дамам, что из них они могут сделать сефе отличные платья. Затем я отдал им сигнальные флаги, которыми ни разу не воспользовался,— тоже в качестве материала на платья. Отдал я и две из четырех имевшихся у меня иголок и моток бечевки. Каждая из женщин получила что-нибудь из несессера, купленного для Мэри, но, как и подобает практичным хозяйкам, они гораздо больше обрадовались, когда получили полдюжины банок с крышками.

Детям я отдал журналы, книги с картинками и игрушки-головоломки.

Я благополучно избавился от хлама, а гости сочли это проявлением великодушия, и наши отношения стали еще сердечнее. Они начали рассказывать о своей жизни на берегу. Пресную воду они собирают с крыш во время дождя или берут ее из источников в кратере вулкана. Едят они плоды таро, манго и хлебного дерева, растущие в глубине острова. Кроме того, разводят свиней и кур и ловят рыбу в лагуне. Я представил себе все однообразие их жизни на маленьком клочке земли, затерянном в огромном океане.

При других обстоятельствах я принял бы приглашение моих новых друзей и, несмотря на недостаток времени, отдохнул бы денек-другой в их деревушке. Но якорь плохо держал яхту на быстро мелевшем дне, и она целиком зависела от капризов погоды. Я рассказал об этом своим новым друзьям, и один из сыновей вождя предложил остаться на яхте вместо сторожа. Но я не мог на это согласиться: он был бы так же беспомощен на яхте, как я на их парусной лодчонке.

День угасал, солнце клонилось к горизонту, и я сказал вождю, что скоро отправлюсь в путь. По его распоряжению один из мужчин вместе с мальчиком спустился в лодку, и они, ловко миновав рифы, поплыли к берегу. Вскоре лодка вернулась, доставив на яхту пресную воду, плоды дынного и хлебного дерева, таро, полсотни кокосовых орехов, пару цыплят и двух поросят.

Я был тронут щедростью островитян, которым нелегко было отдать столько провизии. Мои подарки, состоявшие из совершенно ненужных мне вещей, в сравнении с дарами островитян казались жалкими и ничтожными.

Цыплят я временно поместил под койкой, а визжащим поросятам предоставил свободно разгуливать по каюте. Они тут же начали прыгать и скакать. В порыве благодарности я бросил в лодку несколько веревок, кастрюль, сковородок, банку с гвоздями и шурупами, американский флаг и пару ботинок. Эти вещи были приняты с удовольствием, но во взглядах моих друзей была уже не только признательность. Особенно выразительно смотрели на меня малыши. А когда Поплавок и Нырушка, положив передние лапки на поручни, стали глядеть на них широко раскрытыми глазами, дети пригорюнились, не в силах больше скрывать свое желание. Тогда я понял… и мне стало очень грустно. Я не мог представить себе яхту без котят. Они стали не только ее частью, но и как бы частью меня самаго. Но у этих людей была такая тяжелая жизнь! Взяв котят в руки, я передал их в лодку опешившей от счастья девочке. Я представлял себе, сколько радостей доставят эти котята жителям одинокого и заброшенного островка.

Настало время отправляться в путь и, откровенно говоря, на сердце у меня было тяжело. Я знал, что буду скучать без человеческих голосов, без веселого смеха, без этих добрых сердечных людей. Я с трудом заставил себя покинуть тихий островок, где мог бы так хорошо отдохнуть, и снова вступить в борьбу с океаном. Я уверен, что на моем месте человек, который привык лишь сидеть за письменным столом в конторе, непременно бы остался.

Но все же приходилось плыть дальше. Солнце уже почти скрылось за горизонтом. Обменявшись рукопожатиями с новыми друзьями, я погладил по голове детей, с которыми у меня установились особенно теплые отношения. Старый вождь задержал мою руку в своей. Морщины на его лице дрогнули, когда он давал мне последние напутствия относительно погоды, течения и островов на западе. Мужчины были печальны, и я уверен, что они с удовольствием присоединились бы ко мне и остались на яхте. Поплавок и Нырушка нашли на дне лодки рыбу и не замечали, что я собираюсь отплыть.

Вот уже последний гость покинул палубу и, держась за ванты, спустился в перегруженную лодку.

Я положил руль на ветер и поднял якорь. На мачте взвился грот. Паруса наполнились, и через несколько минут яхта вышла в океан. Я обернулся и послал прощальный привет своим друзьям и котятам. Лодка не двигалась с места; островитяне стояли и махали руками. Потом они исчезли в сумерках, и вдали умолкли их прощальные возгласы.

Когда я проснулся на следующее утро, был штиль, первый за месяц с лишним плавания от Галапагоса. Однако вскоре поднялся сильный ветер, и море разыгралось. Сперва я подумал, что это серия шквалов, но к полудню пришлось поставить штормовые паруса, потому что с юга налетел шторм. И все это за один день!

Почти все время я пролежал в каюте на койке, обгладывая свиные хрящи: накануне я заколол поросенка. Вечером сломался вертлюг гика и мне пришлось в непогоду проволокой прикручивать гик к мачте. В полночь ветер резко переменился, подул на юго-восток и несколько ослабел. Я поднял все паруса, закрепил румпель и повел яхту на юго-запад.

После острова Каролайн скверная, неустойчивая погода преследовала меня так же, как это было по пути к Галапагосу. По утрам налетали шквалы, затем наступало кратковременное затишье. Ветер часто менялся, то слабея, то усиливаясь. Тяжелые, сырые тучи низко нависали над океаном.

Такая погода действовала на меня удручающе. Я надеялся развить в этих водах большую скорость, а вместо этого плелся черепашьим шагом. К тому же я очень скучал без котят. В плохую погоду они так уютно устраивались у меня на коленях. Мне не хватало их утренних шалостей, а летучие рыбы казались не такими вкусными, как в то время, когда я делил их с котятами.

Я пытался приручить цыплят, но из этого ничего не вышло, и в конце концов мне пришлось их съесть. Оставшийся поросенок пронзительно визжал, когда я предлагал ему дружбу, и вскоре он тоже угодил в кастрюлю. Мы остались вдвоем с Безбилетницей, которая продолжала дичиться меня. Старый Бандит со своей стаей по-прежнему сопровождал яхту, но житейские мелочи дельфинов не интересовали — они занимались только убийством и пожирали свою добычу. Без Увальня, Поплавка и Нырушки жизнь на яхте стала гораздо тоскливее.

Я считал, что припасы, взятые на острове Каролайн, вполне обеспечат меня на месяц, до самого конца плавания. Пять дней я ел свинину, свежие овощи и фрукты. Мне хотелось отъесться на этих скоропортящихся продуктах, а потом уже перейти на двухразовую диету. И это было правильно, потому что как раз в то время я стоял на пороге самого тяжелого этапа путешествия.

Наступил четверг 5 сентября 1946 года — этот день навсегда сохранится в моей памяти, хотя начало его не предвещало ничего особенного. Когда я проснулся на рассвете, дул слабый южный ветерок. Вблизи яхты прошло четыре шквала, и я, стоя у румпеля, лавировал между ними. Через час после восхода солнца тучи рассеялись, и открылось чистое голубое небо. Казалось, что с минуты на минуту покажется остров Суворова. Я не собирался там останавливаться и хотел только лишний раз убедиться в том, что иду правильным курсом. Несколько раз я взбирался на мачту и глядел вперед, ожидая увидеть на горизонте скалистые берега.