Приручить Сатану (СИ) - Бекас Софья. Страница 70
— Смотри, — шепнул ей Саваоф Теодорович и лукаво подмигнул. — Сейчас покажу фокус.
Он щёлкнул пальцами, и ближайшая к ним пара фонарей сразу же зажглась, осветив дорожку жёлто-белым светом. Щёлк — и ещё два фонаря засияли, словно светлячки в ночной траве. Щёлк — и вот уже следующая пара образовала на быстро темнеющей улице своеобразную арку из игры тени и света. Ева широко улыбнулась, совсем как ребёнок, даже подпрыгнула от радости, и Саваоф Теодорович улыбнулся вслед за ней. Затем он хлопнул в ладоши, и все фонари, стоящие по обе стороны дороги, мгновенно зажглись по его приказу; ещё хлопок — и набежавшая на небо пелена облаков вдруг рассеялась, открывая вид на мириады звёзд, которые, словно одуванчики на летней поляне, распустились на обсидиановом лугу неба; ещё хлопок — и тысячи, нет, миллионы маленьких огоньков вдруг начали падать с неба прямо на Еву, как настоящий звёздный дождь или как взорвавшийся в воздухе фейерверк, рассыпавшийся на сотни искр. Вскоре девушка поняла, что маленькими огоньками, спустившимися, прямо как ангелочки, с неба, были светлячки; они всё летели и летели, пока, наконец, вся аллея не засияла так, как не сияет даже украшенный к Новому Году большой город. Саваоф Теодорович подставил руку под живой «звездопад», и несколько светлячков осторожно опустилось ему на ладонь, зажигая в его глазах два маленьких космоса; он сложил руки лодочкой и слегка подул: светлячки сразу же взлетели, спугнутые потоком воздуха, и образовали своеобразный рисунок, что-то наподобие созвездия. Что ж, нечего и говорить — это действительно было красиво. Даже нет, не так — это было волшебно, и в этот момент Еве было абсолютно всё равно, бредит она, или всё происходит на самом деле.
— Клянусь Богом, — тихо сказал Саваоф Теодорович, внимательно вглядываясь в небесно-голубые глаза Евы, — что во мне сейчас горит желание бросить всё и уехать вместе с тобой. Жаль, что я привык слушать разум…
— Вот видишь, — грустно вздохнула Ева. — Я была права насчёт того, что день аварии был моим последним днём работы у тебя.
— Может быть, — хитро прищурился Саваоф Теодорович и слегка ухмыльнулся. — И всё же я рад, что подобное случилось в твоей жизни: за этот месяц ты научилась обращаться ко мне на «ты».
— И, кажется, я научилась влюблять тебя в себя, — поддела его в ответ Ева и хитро улыбнулась.
— «Противоположности притягиваются» — древний, как этот мир, закон. Мы ли те, кому идти против него?
— Сказал тот, кто всю жизнь идёт против законов. Или скажешь, что я неправа?
— Мне кажется, кто-то стал эмпатом за последний месяц.
— Или просто кто-то узнал тебя чуточку больше, чем нисколько.
— «Чуточку»? Ты знаешь пол моей биографии.
— Как и ты моей.
— Тоже мне, сравнила мою биографию и свою: у меня на семь томов расписать можно, а у тебя на пару строк, максимум.
— Всё зависит от писателя, я считаю. Кстати о нём: ты не против, если, когда я буду в больнице Николая Чудотворца, расскажу ему пару эпизодов из твоей жизни? Думаю, он будет рад включить их в свою «Поэму».
— Чёрт возьми, ещё один Мастер? Надеюсь, он не собирается сжигать свою рукопись? Одного второго тома «Мёртвых душ» мне было вполне достаточно.
Саваофу Теодоровичу повезло, что Ева была не символично настроенным человеком и восприняла данную фразу как шутку.
— Я постараюсь вернуться, — сказала вдруг Ева, неотрывно глядя в два чернильных озера Саваофа Теодоровича. — Или ты постарайся найти меня. Пожалуйста… Иначе я совсем забуду краску этой жизни.
Саваоф Теодорович посерьёзнел, внимательно посмотрел на Еву, словно вглядывался в её душу, а затем его глаза снова потеплели и он скупо улыбнулся.
— Не пройдёт и недели твоего пребывания в Ялте, как ты снова увидишь меня. Обещаю.
Ева посмотрела на часы.
— Мне пора. Увы.
— Увы.
— Поезд завтра в пять утра. Ты не будешь меня провожать, полагаю?
— Хотел бы, правда, хотел. Но не могу.
— Верно, чем чаще видишься, тем больнее расставаться. Передавай всем «привет» и скажи, что я… Хотела бы встретиться с ними снова.
— Со всеми? — лукаво переспросил Саваоф Теодорович.
— Со всеми, кроме мистера Бугимена.
— Да, я заметил, что он тебе не особо понравился. Постараюсь свести на минимум ваше общение. А насчёт остальных не волнуйся: вы ещё встретитесь, обязательно встретитесь.
— Что ж, тогда… Прощай?
— Прощай.
И Ева пошла прочь, дальше по улице, окружённая ярким сияющим и мигающим вихрем светлячков, а Саваоф Теодорович всё стоял и смотрел ей вслед, но она так и не обернулась. Скоро она совсем скрылась из виду; по мере того, как Ева шла по улицам, светлячков становилось всё меньше и меньше, пока они совсем не исчезли, превратившись в маленькие, сверкающие на небе звёзды, только два светящихся жучка проводили её до самого дома, исполняя перед её глазами странный танец, отдалённо напоминающий вальс.
— Так теперь ты пугаешь смертные души? — прозвучал где-то в деревьях знакомый юношеский голос.
— Следил за мной? Добро, — Саваоф Теодорович поднял глаза на вышедшего из кустов Бесовцева. Тот отряхнулся от пыли и обвёл взглядом ярко сияющее «светлячковое» облако.
— Ты поклялся. Богом.
— Не стоит мне указывать на мои ошибки, Даат. Ты знаешь, я этого не люблю.
— Ошибки ли, Люци?
Некоторое время Саваоф Теодорович молчал, глубоко погрузившись в свои мысли, а Бесовцев терпеливо ждал, что скажет его друг.
— И что теперь? — спросил он, когда пауза уж слишком затянулась.
— Что теперь?.. — встрепенувшись, повторил Саваоф Теодорович. — Готовиться, друг мой, к весёлой поездке в Крым!
* «…жалкая привычка сердца!» — цитата из романа М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени»
Глава 22. Заблудившийся трамвай
И всё ж навеки сердце угрюмо,
И трудно дышать, и больно жить…
Машенька, я никогда не думал,
Что можно так любить и грустить!
Н.С. Гумилёв
Над большим городом стремительно, как и любое утро в летнюю пору, наступала заря: где-то далеко-далеко, между сизым небом и чёрной угловатой линией горизонта, вдруг появилась короткая жёлтенькая полоска, окрасившая ещё не проснувшийся город в какой-то неизвестный миру полупрозрачный цвет. Длинные и тонкие ленты облаков, извивавшиеся, словно змеи, на противоположном краю неба, поспешили уползти подальше от пока только готовящегося вставать солнца, чтобы его лучи ни за что не превратили их в камень. Тишина, заполнившая собой буквально всё: все площади, все улицы, все дома, всё пространство между зданиями — заставляла задыхаться от такого непривычного и давно забытого чувства единения с природой; было слышно, как где-то шуршат машины, всё летят и летят куда-то, без остановки, цели и желания, но, закрыв на мгновение глаза, можно было подумать, что это море. Над столицей наступал рассвет.
Ева стояла на пустынной платформе и внимательно вглядывалась туда, где за полудырявым забором, кучей проводов и брошенными заржавевшими вагонами виднелся кусочек оставленного города. Кто знает, вернётся ли она сюда когда-нибудь? Скромная пара чемоданов стояла неподалёку у не самой чистой на свете лавочки и будто вместе с Евой старалась во всех деталях запомнить это волшебное утро на вокзале. Половина пятого утра. Через полчаса с небольшим длинный красивый поезд, важно фыркающий и скрипящий своими механизмами, отправится с этой платформы в захватывающее путешествие и отвезёт её прямо к двери в такое размытое и неопределённое будущее. Но это всё будет потом, а сейчас она стоит на вокзале, смотрит на утреннее сизое небо и ни о чём не думает.
До некоторого времени она была на вокзале одна, но чем ближе подползала длинная стрелка часов к заветной цифре «пять», тем больше людей, сонно жмурясь и зевая, втаскивало на платформу свои огромные тяжёлые чемоданы. Подали поезд; приятный женский голос что-то передал по громкой связи, но Ева благополучно его прослушала.