Карты судьбы - Колесова Наталья Валенидовна. Страница 47

…Я остановила лошадь вслед за Ингри. Северный склон был пологий, ветер сдувал снег, и древняя черная дорога ползла вниз, в долину, бесконечной извивающейся змеей.

Ингри уже слез с коня и медленно шел к большой насыпи слева от дороги. Над насыпью стоял граненый каменный столб. Это, что ли, могила Картежников? Я прищурилась, вглядываясь: столб был исчерчен то ли трещинами, то ли бесконечной вязью букв. Ингри поднялся к нему по выступам насыпи, прикоснулся руками, прислонился лбом… Я моргнула, смахивая снег с ресниц, и увидела, что что-то случилось: то ли у парня подвернулась нога, то ли он поскользнулся – Ингри сползал по столбу, скользя ладонями по ледяному камню. Губы его шевелились, словно он шептал молитву или читал, с закрытыми глазами читал имена, выбитые на стеле…

И тогда я поняла, наконец поняла – кто он.

Расщелина – или маленькая пещера – оказалась в самый раз. Туда даже можно было завести лошадей. Я нашла следы старых костров и развела свой. Так и не решившись позвать Ингри, сидела, тупо вглядываясь в ясное пламя и ожидая. Ингри пришел, когда совсем стемнело. Я молча подвинула к нему котелок, он взял ложку, подержал и положил обратно. Сидел лицом к расщелине и напряженно смотрел и слушал. Я начала дрожать: не от страха или холода – от ожидания. Потянулась, дотронулась до его руки – то ли успокоить, то ли успокоиться. Ингри отсутствующе взглянул на меня и снова перевел глаза на вход в пещеру. Ветер усиливался, захлестывая и нашу расщелину, снег прилетал из темноты, образуя мгновенные зыбкие силуэты… Я наклонила голову, прислушиваясь: ветер вздыхал, посвистывал, постанывал – и чудилось в этих звуках: «Ингри-и, ты пре-эда-ал на-с-с… Ингри-и…» Я взглянула неверяще – он сидел неподвижно, откинувшись к стене, и слушал. Лишь блестели в темноте глаза.

– Ты и вправду бросил их? – спросила я.

– Да, – сказал он отсутствующе.

– Я не верю.

– Они умерли без меня. Это одно и то же. Они всегда верили мне. Моим картам.

– Перестань! – крикнула я. – Я ненавижу твои проклятые карты!

Он взглянул устало.

– Они спасли тебе жизнь.

– Они? Или ты?

– Если бы я не был предупрежден…

– А если б они предупредили, что при этом погибнешь ты сам? Пошел бы ты со мной – как идешь сейчас, зная, что тебя ждет смерть?

Он промолчал, подтверждая мою догадку. У меня перехватило дыхание, но я продолжала:

– …или как твои люди пошли на перевал, зная, что никто из них не вернется?

– Они не знали, – сказал Ингри тихо.

– Что?

– Они не знали. Я не сказал им. Я сказал только то, что говорил всегда: «Некоторые из вас умрут». Они не знали, на что идут, Гвенда.

– Ты не оставил им выбора? Боялся, они не пойдут в бой?

– Может быть… некоторые. Но я… я хотел, – он беспомощно посмотрел на меня, – чтоб у них оставалась надежда.

– Тогда почему ты не хочешь дать надежду себе – или мне? Будь слепым, но сохрани надежду, парень.

– Мои карты никогда не обманывают, Гвенда!

Мне захотелось завопить, завыть от тоски и злобы, вырвать из его рук проклятые карты, разорвать, сжечь – чтобы их не было никогда, никогда…

– Ну тогда иди, парень, – сказала я сухо. – Иди и сделай то, что считаешь нужным.

Я наклонилась, вороша костер; полетели искры, я вскинула руку, заслоняясь от них – и от взгляда сидящего напротив мужчины.

– Гвенда…

– Иди, – сказала я сквозь зубы. – Иди, умри, как ты давно хотел. Мне все равно, как это будет! Отдашь ли ты себя мертвецам-оборотням или перережешь себе горло… Если ты думаешь, что так и надо, что это хорошо и правильно, потому что так сказали твои карты, и потому что ты сам этого хочешь, иди и сдохни, Ингри!

– Гвенда.

Я отмахнулась от искр и от его голоса.

– Иди к своим любимым мертвецам – они ведь ждали тебя так долго! Иди и целуйся со своей подружкой-смертью! Ты все забываешь, что и живые могут ждать и любить тебя и…

– Гвенда.

Я подняла голову – он стоял на коленях по другую сторону костра, и огонь плясал на его лице и в его окаянных глазах. Я увидела его неуверенно протянутую руку. Сказала устало:

– Иди. Я буду ждать.

Мы почувствовали их одновременно. Одновременно оглянулись. Одновременно встали. Там, в темноте, взвивались мгновенные снежные вихри – то ли тени, то ли призраки, то ли души умерших, ждущие обещанной дани.

Ингри дошел до выхода, оглянулся. Сказал – почти с улыбкой:

– Смешно. Ведь тогда я хотел умереть – и не умер. А теперь…

Не договорив, он вынул меч и с силой вонзил его в мерзлую землю у входа в пещеру. Положил ладонь на рукоять. Лезвие меча отражало огонь, так же светились глаза Сагвера, легендарного командира легендарного отряда Картежников.

– Никто не тронет тебя этой ночью, – сказал он и, миновав свой пылающий меч, шагнул в разом проглотившую его ночь.

Я стояла, прислонившись лбом к камню – холод ноющей болью входил в кости черепа – и смотрела, как он идет: очень усталый, понурый, очень старый человек… Сутулясь, волоча ноги, он шел, похоже, сам не понимая, куда. Шел, потому что иначе бы просто упал – лицом в месиво камней, льда и снега. Он подошел ко мне почти вплотную и поднял голову. Смотрел долго, очень долго, словно не видя меня или вспоминая, где меня видел. Я не шевелилась, глядя в его глаза – черные и холодные, как скалы Сунгана. Кто вернулся ко мне? Ингри? Сагвер? Кто-то третий? Или лишь пустая оболочка, оставшаяся от них?

– Все… – сказал он.

Мы возвращались. Ингри чуть впереди, я сзади, следя, как бы он не свалился с лошади. Всех моих трав и настоев хватило только на то, чтоб он влез в седло и кое-как в нем держался. Он молчал, но когда-нибудь он расскажет, каково это – драться со смертью, с судьбой, с самим собой…

Если я когда-нибудь решусь его об этом спросить.

Ингри остановил лошадь, и я с усталой покорностью увидела, как, горбясь, намотав на запястье поводья, он достает непослушными пальцами свой мешочек с картами Судьбы. Ингри прикрыл глаза, слегка покачнувшись (я протянула руку – поддержать – и опустила), медленно вытянул колоду, бережно раздвигая блестящие лаковые карты. Погладил их кончиками пальцев, словно не решаясь загадать или вытянуть загаданное…

И вдруг резко, коротко размахнувшись, кинул карты вперед-вверх.

Немо открыв рот, я смотрела, как неведомо откуда налетевший вихрь радостно подхватил рассыпавшуюся колоду, закружил, понес над пропастью, над дорогой, над белизной снегов и чернотой скалистых пиков. Ингри сидел, сгорбившись в седле, и глядел, как летят над Сунганом двести человеческих судеб, двести несбывшихся надежд, двести незаданных вопросов, двести жизней, двести смертей… Ветер швырнул мне в лицо колючую пригоршню снега – и карту. Машинально поймав ее, я взглянула и разжала пальцы. Мелькнула маленькая, пестрая, невиданная в Сунгане птица…

Я воровато оглянулась на Сагвера – не заметил ли? Ингри смотрел на меня, и глаза его на изможденном бледно-снежном лице были теплыми и живыми. Они улыбались.

– Едем, Гвенда, – сказал Ингри. – Едем домой.

– И он так и не вернулся на свой юг?

– Думаю, нет. Думаю, он нашел в морозном Сунгане то, что оказалось ему дороже щедрого солнца и южной благодати…

– А его карты? – тихо спросил Дайяр. – Что с ними случилось? Так они и сгинули там, в горах?

– Может, и сгинули, – согласилась гадалка. ~ А может, однажды той дорогой через перевал шла женщина. Может, она увидела что-то пестрое на белом снегу. Может, наклонилась и подняла эту вновь собравшуюся колоду. Может, теперь эти карты не дают своей хозяйке покоя и снова и снова гонят ее в путь-дорогу. Может, эта женщина раскладывает их для ночных странников и тем самым меняет их судьбу…

Тишина. Молодые люди молча смотрели на нее. Гадалка пожала плечами и мягко сказала:

– Я сказала – может быть…

Дайяр вновь принялся перебирать отброшенные карты. Постучал пальцем по одной.