Барышня и хулиган - Колина Елена. Страница 28

Родители Игорька страстно разводились. Отец ушел к своей аспирантке, по-профессорски интеллигентно намереваясь прихватить с собой часть нажитого добра. Советский суд разделил между профессором и его бывшей женой Лялей машину и квартиру, а мелкие, но дорогие его сердцу предметы, например, посуду, профессор делил самолично, никому не доверяя. Гордая пани Ляля не хотела отдавать ни мужа, ни совместно нажитое добро, падала в обморок и угрожала самоубийством.

Однажды Алка, умирая от смеха, разыграла для подруг сцену, свидетельницей которой она случайно стала.

Она очень светски пила чай с Игорьком и Лялей, как вдруг из автомата внизу позвонил отец Игорька.

— Я сейчас поднимусь. У тебя остались мои хрустальные рюмки, — строго сказал он.

Ляля, быстро обежав глазами стол, вскочила и заметалась по комнате. Раздался звонок в дверь.

— Подожди, не открывай, — шепнула она Игорьку.

Выхватив из серванта хрустальные рюмки, Ляля молниеносно сунула их под диванную подушку и улеглась сверху. Поставив мизансцену и приготовив лицо, она слабо махнула рукой:

— Можешь открывать!

Готовый к склоке отец встал у дивана.

— Ах, Боже мой, мне уже ничего не надо, я не хочу больше жить… я… как это по-русски… думаю о своей душе… — слабым голосом, забывая русские слова, говорила страдалица, кося одним глазом в сторону бывшего мужа и стараясь держать голову прямо, чтобы не разбить тонкие хрустальные рюмки под подушкой.

Маринка и Женька теперь встречаются не реже раза в неделю. Маринка кажется довольной, а Женька очень гордым и почти влюбленным, во всяком случае, таким близким к влюбленности Даша его ни разу не видела. Женька шутит особенно нежно и аккуратно. Он смотрит на Марину, удивленно улыбаясь, как будто не верит, что вся эта пышная красота досталась ему.

Встречаясь, они обязательно заходят к Даше, и сразу возникает странное ощущение, что они втроем — семья. Всем троим решительно неприятен Игорек.

— Вот какие гордые польские страсти на фоне раздела имущества! Фу, неприлично! — рассказывает им Даша.

— Когда люди разводятся, всякое бывает, — со знанием дела отвечает Маринка. — Юля не лучше себя вела, я помню, хоть и маленькая была.

— Среди родительских друзей никто не разводился, но мне кажется, что они не стали бы делить рюмки, — уверенно произносит Даша.

— Тебе только кажется, наивная ты наша! Мне одни знакомые про эту Лялю рассказали кое-что похуже. Она часто ездит с делегациями в Англию… вот только работает она с испанским, а по-английски ни слова не знает.

— Ну и что? — Даша непонимающе смотрит на Маринку.

— А то, что она кэгэбэшница, понимаешь?

— Какой ужас! — Даша делает большие глаза.

— Ну, не ужас, это же «Интурист», нам всем это предстоит в той или иной степени. — Маринка смотрит куда-то в сторону. — Просто имей это в виду. Говорят, что ее сыночек тоже имеет отношение к этой организации. Так что ты при нем не болтай!

— Ваша Алка мне не подруга детства, а просто знакомая глупышка, поэтому мне, конечно, все равно, но один мой приятель учится с ним на одном курсе… — И Женька вываливает свою долю мутных слухов.

Говорят, что на какой-то вечеринке после ухода Игорька пропал магнитофон, а после чьей-то болтовни нескольких ребят вызывали в КГБ…

Прямо никто не обвинял Игорька ни в чем. «Говорят, не уверен, не могу утверждать, не хочу обвинять, не знаю…» — так чужими осторожными намеками Игорек снова возник в Дашиной жизни.

Алка иногда приходит с ним к Даше, и это совершенно новая, чужая Алка. Она нервничает, не зная, чья она теперь, Даши или Игоря. Она мечется глазами между ними, наконец уверенно останавливаясь преданным взглядом на Игоре. Она повторяет его жесты и позы, даже дышит с ним в такт. «Какая любовь, — думает Даша. — Алка стала как его тень!»

Очень довольная своим завоеванием добычливая тень поглядывает на Игорька с гордым умилением, в котором иногда проскальзывает беспокойство. Таким же напряженным взглядом Алка всегда смотрела на своего отца, не скажет ли он что-нибудь ужасное, не придется ли его стыдиться…

Игорек на минуту остается в комнате один, а когда Даша с Алкой возвращаются, улыбается и достает из своей сумки вынутые с полок Дашины книги:

— Смотри, Дашка, что я взял у тебя почитать, а ты бы и не узнала никогда!

Даша смотрит на стопку своих книг напряженно, как овчарка. Ей стыдно, но если бы она могла, то перед уходом Игорька обязательно заглянула в его сумку, а вдруг он что-нибудь забыл вынуть!

— Как Лео? — спрашивает она Алку, чтобы отвлечь себя от неотвязного желания пересчитать книги.

— Мы его чуть не потеряли! Поехали за город с компанией и его взяли с собой. Он все время был рядом, а потом куда-то утек незаметно. Игорек сердится, пора уезжать, а его нет и нет… Игорек кричит, мы уже хотели ехать… и вдруг бежит Лео с огромным розовым бантом на шее… кто-то ему повязал…

Даша в изумлении таращит глаза. Неужели Алка так боится Игорька, что может уехать без своей драгоценной собаки?

«Мне такие страсти не подходят… вот, например, Олег… — думает Даша. — Он как большая мягкая перина, под которой нет ни одной горошины, а Игорек… под ним даже не горошина, а… наточенный топор острием вверх».

В юности у Папы был нежно любимый друг, один из тех, с кем он целыми днями писал пулю в институтской общаге. После института дядя Юра Поляков уехал в Москву, женился, родил сына. Они с Папой надолго потеряли друг друга из вида, а через много лет, когда обоим было уже за тридцать, неожиданно счастливо нашлись.

Судьбы у них получились, не считая, конечно, Папиной смерти, на удивление зеркальные. Во-первых, оба оказались чрезвычайно способными к науке и рано защитили диссертации. На профессиональной почве и вышла случайная встреча — уселись рядом на симпозиуме в Новосибирске: ах ты, неужели Юрка, сколько лет!..

Встретившись, они уже не собирались более терять друг друга, тем паче связывали их теперь еще и профессиональные интересы и при встрече они могли уединиться и всласть почертить свои формулы. Обнаружилось еще одно удивительное совпадение — оба русских мальчика «попали в еврейскую историю», то есть были женаты на еврейках.

Соня и дяди Юрина жена Ида служили в однопрофильных НИИ и получали рубль в рубль одинаковую зарплату. Даже жили они в то время в неотличимых спальных районах, идентичных трехкомнатных хрущевках, обе квартиры на третьем этаже.

Единственное семейное отличие состояло в том, что тетя Ида родила мальчика Олега, а Соня — девочку Дашу.

Возобновить отношения и начать теперь уже семейную дружбу решили с детей, а жены, подумали друзья, потом уж как-нибудь подружатся, никуда не денутся. Десятилетнего Олега отправили на каникулы в Ленинград к девятилетней Даше.

Поздно вечером Папа поехал на Московский вокзал встречать Олега, а Даша так страшно волновалась, что ни за что не соглашалась лечь спать и заснула, сидя на диване в своем самом нарядном платье.

Олег утверждал, что проснулся утром в гостях от торжествующего вопля сидящей у него на животе Даши:

— Ура, ура, у тебя тоже прыщ на носу!

Это было, конечно же, чистейшее вранье, не могла Даша — благовоспитанная девочка — так разнузданно вести себя с чужим мальчишкой… Правда, чужим он не был ни одной минуты, так что, возможно, именно так они и познакомились. С той же первой минуты оказалось, что Ида и Соня воспитывали случайно разлученных брата и сестру: они читали одни и те же книги, любили одинаковые игры и болтали ночами напролет.

Олег сначала немного стеснялся Соню. Расспрашивая его о московской жизни, она задавала необязательные вежливые вопросы:

«А какой предмет в школе тебе больше всего нравится?.. А кем ты собираешься быть?.. А спортом ты занимаешься?»

— А твоя мама полная? — потупив взгляд, однажды неожиданно спросила Соня. — Полнее меня?

Она вечно боролась с полнотой, и полнота все легче побеждала Соню. Олег удивился, но ему показалось, что Соня наконец заговорила о чем-то для нее важном, поэтому он, вдумчиво рассмотрев Соню со всех сторон, серьезно ответил: