Николай Байбаков. Последний сталинский нарком - Выжутович Валерий Викторович. Страница 102

Эти раздумья, а они включали в себя и возраст, побудили Байбакова написать заявление на имя генерального секретаря ЦК КПСС. В заявлении было сказано, что 2 октября 1985-го будет ровно двадцать лет, как податель сего находится на посту председателя Госплана СССР, а в марте следующего года ему исполнится семьдесят пять. Эти две даты, писал Байбаков, дают ему основание просить об освобождении от занимаемой должности и разрешении выйти на пенсию.

Через несколько дней в Кремле, в перерыве переговоров с одной из партийно-правительственных делегаций, к нему подошел Горбачев.

— Правда, что ты ставишь вопрос об уходе? — спросил он.

— Пора, Михаил Сергеевич.

— Но, может быть, еще поработаешь?

— Какая-то работа мне нужна, без дела не смогу, а в Госплане должны быть люди помоложе и поэнергичнее.

— Ну что ж, может быть, так и надо, — сказал Горбачев и, помолчав, добавил: — С тобой хочет побеседовать Николай Иванович Рыжков.

На следующий день Байбакову позвонили из Кремля. Председатель Совета министров Н. И. Рыжков приглашал к себе на беседу.

«Нельзя было не заметить волнения Николая Ивановича в разговоре со мной, особенно вначале, — рассказывает Байбаков. — Складывалось впечатление, что он не знал, с чего начать щекотливый разговор.

— Николай Константинович, присаживайтесь… Чайку или кофе?

— Мне все равно…

Справился о здоровье. Чувствовалось, что ему неловко провожать на пенсию своего бывшего “шефа” — ведь всего пару лет назад он был моим первым заместителем в Госплане.

— Есть такое мнение согласиться с вами в смысле освобождения вас… — наконец проговорил Николай Иванович, смущенно улыбнувшись. — Вы много поработали… сделали…

Беседуя за чашкой чая, вспомнил я, какие сложные ситуации довелось пережить за сорок лет работы в правительстве, с кем из государственных деятелей непосредственно контактировать. Николай Иванович тоже вспомнил, как пришел в Госплан, как сначала занимался материальными балансами и какие трудности испытывал, решая народнохозяйственные проблемы. Потом поблагодарил за помощь, за годы совместной работы, посоветовал немного отдохнуть, а затем продолжить работу в качестве государственного советника при Президиуме Совета министров СССР. Я принял это предложение».

Байбакова в Госплане сменил кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС Н. В. Талызин, в прошлом министр связи, а в начале 1980-х представитель СССР в СЭВ. «Не скрою, были у меня сомнения в его компетентности, — признавался Байбаков, — но верх взяла привычка считать: раз человек выдвинут вышестоящими органами, значит, заслуживает столь высокого назначения».

Придя в Госплан, Талызин оказался явно не на своем месте.

«Н. К. Байбаков был масштабной личностью, — вспоминает В. С. Черномырдин. — После него к руководству пришел Н. В. Талызин… Мы знали друг друга, были соседями по даче в Петрово-Дальнем. Как к человеку к нему не было вопросов. Но вот должным кругозором, который был присущ Николаю Константиновичу, он не обладал. Помню такую историю. У нас неважно шли дела — не хватало техники. И вот на даче я обратился к Талызину: “Слушай, Николай, ты бы меня принял”. На следующий день я приехал в Госплан, начал объяснять: “Бульдозеров, экскаваторов нет, трубоукладчиков не хватает. А как работать — вечная мерзлота?” Он меня внимательно выслушал и говорит: “Знаешь, когда я пришел в этот кабинет (а это был кабинет Николая Константиновича) — здесь даже с потолка нефть капала. Тут все провоняло нефтью. Вам сколько ни дай — вы все закопаете. Вот я был министром связи. У нас — свои трактора, отечественные траншеекопатели, они роют, а мы кабель кладем”. Вот, пожалуйста, — пришел другой человек. Совсем иной уровень».

Вскоре, однако, вместо Талызина был назначен Ю. Д. Маслюков. Он работал в Госплане с 1982 года, был первым заместителем Байбакова. Как рассказывает В. С. Черномырдин, Маслюков «многое взял от Николая Константиновича. Он был очень толковый, подготовленный, хваткий. Работать с ним было одно удовольствие».

Последние дни перед уходом из Госплана Байбаков уже не занимался делами. Обходил отделы, благодарил коллег за плодотворную совместную работу, принимал ответные благодарности. Прощался.

В заключительный день в зале заседаний собрались заместители Байбакова, члены коллегии, представители всех госплановских подразделений и общественных организаций.

Атмосфера царила торжественная и печальная. Один за другим брали слово начальники и рядовые, ветераны и комсомолия. Говорили они… Ну, о чем говорят в таких случаях?.. На прощанье подарили Байбакову портативный телевизор «Юность».

Потом, в 1990-е годы, журналисты часто спрашивали экспредседателя Госплана СССР: «Каково психологическое состояние человека, ушедшего с государственного поста на пенсию?» Состояние двойственное, отвечал он. С одной стороны, уже не раз подумывал о том, чтобы передать дела достойному преемнику, отдохнуть наконец спокойно, без тяжелых дум и переживаний, заняться собственным здоровьем. С другой — недоумение, обида, моральная подавленность от такого поворота в жизни.

Синекура

Итак, он теперь государственный советник при Президиуме Совета министров СССР. Это синекура. Почетная отставка с сохранением прежней зарплаты и номенклатурных привилегий, но без каких-либо серьезных обязанностей.

Группа государственных советников возникла в 1985 году, когда в стране сменилась власть и новый генсек стал избавляться от «брежневских» долгожителей. Чтобы смягчить им боль расставания с насиженным креслом, и была создана эта группа. Помимо Байбакова, в нее вошли бывшие заместители председателя Совета министров Г. А. Алиев, В. Э. Дымшиц, М. Т. Ефремов и 3. Н. Нуриев. С кем-то из этого списка Горбачев расставался по-доброму, а с кем-то чуть ли не на ножах. Анатолий Черняев, ставший к тому времени помощником Горбачева, 9 октября 1987 года записал в дневнике, имея в виду своего шефа: «Потом напомнил о деле Алиева. Копаем, говорит, и дело вроде образуется почище рашидовского». Сам Алиев позднее рассказывал, что в кремлевской больнице врачи внушали ему, что жить осталось недолго: «Три месяца меня продержали на койке, потом еще было полтора месяца реабилитации. Закончилось все консилиумом, который взялся доказывать, будто я не могу продолжать работать в Совмине по состоянию здоровья. Я прямо спросил: “Чего вы добиваетесь?” Но мне же не могли честно сказать, что поступило указание Горбачева: любой ценой получить заявление Алиева о добровольной отставке. Поэтому меня уговаривали, запугивали. Однажды даже сказали, что жить мне лет пять, не больше».

Размещались отставники в одном из совминовских зданий в проезде Владимирова ². Каждому из них нашли дело по его профилю. Байбаков занялся родной ему нефтяной и газовой промышленностью. Но, участвуя в заседаниях правительства, куда его нередко приглашали, он чувствовал там свою ненужность. Не зная, чем себя занять, решил вернуться к озонной технологии и вновь попытаться пробить ее. Написал в ЦК, Совмин, Министерство сельского хозяйства. Никакой реакции. Тогда обратился с письмом к Горбачеву:

«…Понимая всю остроту продовольственной проблемы, считал бы необходимым обратить Ваше внимание на вопросы сокращения потерь сельскохозяйственной продукции с помощью озонирования… Обращаясь к Вам по вышеуказанной проблеме, должен сообщить, что, работая государственным советником при Совете министров СССР, я обращался с аналогичными письмами в ЦК КПСС, Совет министров СССР и ВАСХНИЛ к товарищам В. П. Никонову, В. С. Мураховскому и А. А. Никонову. Однако никакой реакции не последовало. Может быть, ставя эти вопросы, я не прав, но, видимо, мне об этом следует сказать. Я думаю, что вопрос применения озона для сохранения сельскохозяйственной продукции заслуживает специального рассмотрения».

И вновь — молчание. О бывшем председателе Госплана новый генсек вспомнил лишь однажды на заседании Политбюро, да и то раздраженно: «Байбаков, бывало, поедет в тот же Вьетнам, по итогам поездки мы напринимаем решений, а потом не знаем, что с этим делать».