Николай Байбаков. Последний сталинский нарком - Выжутович Валерий Викторович. Страница 103

Его советы и рекомендации никого не интересовали. Их выслушивали с почтительным равнодушием и лишь для того, чтобы тут же забыть. Он тоже держался почтительно, но с трудом подавлял в себе раздражение. Оно потом прорвется в мемуарах: «Одна за другой проваливались ценные инициативы, обнаруживались непоследовательность, а часто и некомпетентность подходов к возникшим в народном хозяйстве проблемам. Я видел, что, ломая старое и не создавая одновременно нового, руководство страны допускало в проведении экономических преобразований просчет за просчетом».

В нем говорила обида. На жизнь, совершившую крутой поворот. На чересчур самонадеянных, по его мнению, горбачевских соратников. На самого Горбачева. А еще угнетала невостребованность. Он высоко ценил бывших зампредов Совмина, к каковым и сам принадлежал. Считал их умными, энергичными людьми. И полагал, что они, выйдя на пенсию, могли бы не имитировать свою полезность, а быть реальными советниками, как Генри Киссинджер или Збигнев Бжезинский.

Через два года группу упразднили. Поводом послужил репортаж в «Известиях». В нем рассказывалось о заседании Совета министров СССР и перечислялись все его участники, в том числе и названные по фамилиям государственные советники. В Совмин и ЦК пошли письма: почему в советниках пребывают «застойщики»? Что они могут посоветовать новому правительству в период перестройки? После этого в Совет министров был вызван Дымшиц, и ему было предложено отправиться на отдых, затем настал черед Нуриева…

Байбаков не стал дожидаться, когда его попросят. Написал заявление и пришел с ним к Рыжкову.

— Знаешь, Николай Иванович, я не жду, когда ты меня вызовешь и предложишь подать в отставку. Сам с этим пришел. Давай-ка освобождай меня, буду работать в Институте проблем нефти и газа АН СССР и заниматься вопросами, которые еще не пробил.

Просьба была удовлетворена.

Последний пленум

Двадцать первого октября 1987 года в 10 часов утра в Кремле открылся пленум ЦК КПСС. Последний, в котором Байбаков участвовал как член ЦК. Пленум был посвящен 70-летию Октябрьской революции. С тезисами доклада на нем выступил Горбачев.

Не все из этих тезисов Байбакову понравились. Он легко и охотно солидаризировался с генсеком в оценке «первопроходческого пути советского народа и нашей партии». Аплодировал, когда тот говорил, что «мы вырвали страну из разрухи и отсталости, сделали ее могучей державой, преобразили жизнь, неузнаваемо изменили духовный мир человека». Но вот прозвучало: «Вы, товарищи, хорошо знаете, что партия на XX и XXII съездах открыто и мужественно признала ошибки и серьезные потери того [сталинского. — В. В.] времени. Была дана принципиальная оценка массовым репрессиям и их последствиям для страны. Эти оценки остаются в силе. Но сегодня, с высоты новых задач и требований, мы чувствуем острую потребность знать больше о том времени». «В этом месте доклада мне хотелось услышать нечто такое, чего я — делегат тех исторических съездов — не знал, — раздраженно замечает Байбаков. — Тем более что генеральный секретарь подчеркнул: «Нынешний состав Политбюро, большинство членов ЦК не знали о важных деталях и итогах расследования репрессий».

Касаясь сталинского периода, Горбачев старался соблюсти баланс «хорошего» и «плохого». Но Байбакову показалось, что баланс нарушен. Он пишет: «Если в прошлом любые негативные явления приписывались врагам народа, “врагам партии”, а все достижения — “вождю”, то теперь, по-моему, совершается та же ошибка, но с обратным знаком: все плохое приписывается Сталину, а все положительное делалось, мол, вопреки ему».

Любое упоминание Сталина в негативном контексте вызывало у Байбакова протест. Он заводился, ввязывался в спор. И не успокаивался, пока не исчерпывал весь запас аргументов.

Через два года после этого пленума истекли полномочия Байбакова как депутата Верховного Совета СССР.

«Что я сделал полезного для своих избирателей как депутат Верховного Совета? — подводил он итог своей депутатской деятельности. — Оказывал им посильную помощь в строительстве жилья, дорог, приобретении транспорта и в других делах. Я выслушивал наказы избирателей и всегда старался по возможности выполнить их. Когда я приезжал в Кировабад или в Баку, то видел результаты своей деятельности и нередко слышал: “Это, Николай Константинович, вы помогли сделать: пустить трамвай в Черном городе, проложить дорогу… Помните, вы нам помогли с трубами, с выделением денег на строительство магистрали?..”»

Весной того же 1989-го Байбакова пригласили в ЦК КПСС. Как выяснилось, не его одного. Компанию ему составили Громыко, Тихонов, Ломако, Долгих и другие — большая группа ветеранов номенклатуры. От их имени выступил бывший министр машиностроения С. А. Афанасьев. Он призвал собравшихся сложить полномочия членов ЦК. Дальше один за другим начали говорить приглашенные: «В ходе перестройки от членов ЦК требуется напряженная деятельность, полная отдача сил… Необходимо периодически обновлять центральный орган партии… Время перестройки — время молодых… Мы желаем товарищам новых успехов в революционном обновлении нашего общества…»

Выступление председателя Президиума Верховного Совета СССР А. А. Громыко на XXVII съезде КПСС. 26 февраля 1986. [ТАСС]

Тут же было зачитано заранее заготовленное обращение в ЦК. В нем говорилось, что, будучи избранными на XXVII съезде КПСС, в период после съезда многие члены ЦК вышли на пенсию, и поэтому «нам в интересах дела перестройки необходимо сложить с себя полномочия членов Центрального Комитета». Генеральный секретарь ЦК Горбачев выразил ветеранам большую благодарность и пожелал им крепкого здоровья.

«Что ж, это естественный процесс, думал я, возвращаясь со Старой площади, — пишет Байбаков. — Мы свое действительно отработали. Ну, а спросят: “Что за свою жизнь вы сделали?” — отвечу: “Кое-что сделал, когда был наркомом, министром и председателем Госплана”. Свидетельством тому шесть орденов Ленина, звезда Героя Социалистического Труда, орден Октябрьской Революции, два ордена Трудового Красного Знамени, многие медали. Награжден высшими орденами почти всех стран, входящих в Совет экономической взаимопомощи. Я, правда, давно их не носил. Звезду Героя Труда одно время прикреплял к лацкану темно-синего праздничного пиджака, а потом из-за всевозможных пересудов по поводу наград и ее снял и убрал к другим орденам и медалям. К сожалению, основания для разговоров имелись. Ну зачем, скажем, Брежневу или Черненко было навешивать столько геройских звезд? За какие такие особые заслуги?»

Должность — Байбаков

Итак, в жизни Байбакова наступил новый этап. Он начал работать в Институте проблем нефти и газа (ИПНГ) АН СССР. Ему придумали должность. В 1988–1993 годах он числился главным научным сотрудником лаборатории геологических проблем нефти и газа, а с 1993 года — главным научным сотрудником группы экспертов. Или, лучше сказать, его должность называлась — Байбаков.

Институт возник на базе кафедр и лабораторий Московского института нефти и газа им. И. М. Губкина. Создавал его ректор «губкинского» В. Н. Виноградов. Его деятельно поддерживал Байбаков. Он тогда еще возглавлял Госплан и, хлопоча о создании ИПНГ, возможно, готовил себе «запасной аэродром».

На первых порах ИПНГ делил «жилплощадь» с «Губкинским» институтом, научные сотрудники теснились по углам. Приход Байбакова вызвал замешательство: куда посадить? Недолго думая, академик Анатолий Дмитриевский уступил Байбакову свой кабинет, а сам приютился в одной из общих комнат. Когда ИПНГ обретет отдельное здание, кабинеты Дмитриевского и Байбакова окажутся рядом, разделенные большой приемной.

Байбаков ходил на службу три дня в неделю. В понедельник, среду и пятницу за ним присылали машину.

Дмитриевский вспоминает: «Однажды Николаю Константиновичу нужно было лететь в командировку. А тут вышла проблема с билетами. Он решил позвонить министру авиации России. Помощница вежливо сообщила, что начальника нет на месте. “Как же так, — сетовал он, — когда я возвращался в Госплан после заседаний в Кремле или после командировок, моя секретарша всегда докладывала, кто звонил, и я обязательно перезванивал. А тут прошло уже четыре дня!” Я ему посоветовал позвонить какому-нибудь министру, который знает и его, и министра авиации. Николай Константинович так и поступил. Все уладилось. Тут же перезвонил министр авиации с извинениями, вспомнил, как председатель Госплана СССР заметил его в Перми и пригласил на работу в Москву».