Кость от костей - Генри Кристина. Страница 6

Пошатываясь, она отошла в сторону на несколько метров от Уильяма – тот всегда с отвращением смотрел, как ее рвет. Кажется, он считал, что, если бы жена умела лучше себя контролировать, ее бы не тошнило.

– Я же велел не отходить… – начал было он, но услышал звуки рвоты. Она оставила завтрак за камнем. – Мерзость.

Когда все кончилось, Мэтти прижалась щекой к холодному камню. Хотелось пить. В горле пылал огонь, во рту ощущался кислый привкус.

Тут Уильям схватил ее за воротник, поднял и протащил; она царапнула пятками по земле. Пальто было застегнуто на все пуговицы и врезалось в горло; воротник душил ее, она начала задыхаться. Муж грубо швырнул Мэтти на землю в метре от себя; она упала на спину.

Он сел сверху, уперся коленями ей в бока, не давая пошевелиться. Схватил ее за грудки, приподнял, затряс.

– Ты беременна, Марта? Носишь моего сына и не сказала мне? – Его лицо побагровело, рот злобно оскалился, слюна брызгала ей в лицо. – Не думай, будто сможешь что-то от меня утаить! Не думай, будто твое колдовство опять поможет ребенку выйти с кровью!

– Нет, – отвечала Мэтти голосом тонким, как нить. Она не могла дышать, не могла думать, не могла толком говорить. – Нет, я бы не стала.

Муж давил ей на живот, и все ее внутренности словно бились о грудную клетку.

– Я не стала бы… не осмелилась… это все запах…

– Какой еще запах? – Уильям снова встряхнул ее, да так, что у нее застучали зубы.

– Не могу, – она стала царапать его руки, – не могу…

Дышать. Я дышать не могу.

Муж резко отпустил ее пальто, и голова шмякнулась оземь. Острый камень вонзился в затылок, и что-то теплое потекло по волосам. Звезды вспыхнули перед глазами, на миг затмив фигуру Уильяма.

– Объяснись, – сказал он голосом, напомнившим Мэтти замерзшие реки и остроконечные сосульки.

Она попыталась вздохнуть глубоко, но муж придавил ей ребра. Однако Мэтти должна была объяснить; если этого не сделать, его ярость обрушится на нее с ужасной силой.

– Я… плохо… себя… почувствовала… после подъема в гору, – выдавила она. – Потом… учуяла запах из пещеры. Запах гнили.

Уильям прищурился.

– А я ничего не почувствовал.

– Я… иди посмотри еще раз.

– Так ты не скрываешь от меня беременность?

Мэтти покачала головой, и от этого перед глазами снова заплясали звезды.

– Я… никогда не стала бы.

Наклонившись к ней, он перестал так сильно давить на грудь, но пахнул в лицо своим горячим дыханием, и желудок ее снова скрутило. Мэтти взмолилась Господу, чтобы ее снова не стошнило, потому что, если ее вырвет на мужа, он на ней места живого не оставит.

– Надеюсь, ты не врешь. Сама знаешь, что бывает с лгуньями.

Холодная тьма. Звук захлопывающейся крышки. Кулаки, опухшие от отчаянного битья о доски.

– Ящик, – прошептала она. – Я не лгу. Никогда не стала бы лгать.

Муж, кажется, увидел в ее лице то, что хотел, и быстро слез с нее. Мэтти еще полежала. По затылку стекала кровь; она надеялась, что рана не слишком глубокая. В открытую рану может попасть инфекция, а когда Мэтти болела и Уильяму приходилось за ней ухаживать, он раздражался.

– Вставай, – велел муж.

Она встала медленно, потому что мир кружился перед глазами и по-прежнему было трудно дышать. Уильям равнодушно смотрел на нее и даже не пытался помочь.

«Он не дорожит тобой. Не любит тебя, – подумала Мэтти, но следом возникла та же мысль, что и всегда: – Куда я пойду? Куда денусь?»

Она зависела от него во всем.

Как только Мэтти встала, Уильям подтолкнул ее к зияющему входу в пещеру. Почти сразу их захлестнула волна зловония. Мэтти отвернулась, закрыла рот и нос шарфом. Даже Уильям, обычно такой хладнокровный, подавился желчью.

Услышав, как он давится, Мэтти не сдержалась и тихонько улыбнулась с удовлетворением, а поскольку рот ее был закрыт шарфом, она не скрывала улыбки. Уильям все равно никогда не узнает.

Он тоже закрыл шарфом рот и нос, зашел в пещеру, сделал несколько шагов, и глубокий сумрак тут же поглотил его.

– Похоже, это тайник, – пробормотал он. – Но медведи обычно не устраивают его в берлоге или там, где не могут закопать еду.

– Если это тайник, может, лучше убраться отсюда? – спросила Мэтти.

Сама она внутрь заходить не хотела; там было темно и пахло мертвечиной. Колени подкашивались, она еле стояла ровно, а перед глазами до сих пор плыло. Все размывалось, потом прояснялось и подпрыгивало вверх-вниз, потом снова размывалось, и снова, и снова…

– Если бы медведь был здесь, мы бы уже узнали. Он бы бросился на нас, как только тебя начало рвать. Зря я, что ли, шел в такую даль? Явно не для того, чтобы повернуть обратно лишь потому, что тебе не хватило силенок подняться в гору.

Он достал из кармана две свечи и протянул их жене. Зажег их длинной деревянной спичкой.

– Не отходи ни на шаг и освещай мне дорогу. Я не могу держать винтовку и свечу.

Мэтти кивнула. Раз Уильям решил войти в пещеру, спорить с ним не имело смысла, даже если это была самая дурацкая затея, что когда-либо приходила ему в голову. Страх застрял в горле, как кусок, который она никак не могла проглотить.

Зря они идут в эту пещеру. Пусть медведя (или не медведя) там нет, он может вернуться в любой момент. И когда он вернется, они окажутся в ловушке, зверь перекроет им путь к отступлению.

Они вошли. Мэтти шагала в ногу с Уильямом. Горячий оплавленный воск капал на варежки, но те были толстыми и плотно прилегали к рукам, чтобы холод не пробрался внутрь. Воск застывал мгновенно, не обжигая кожу.

Через несколько шагов запахло гораздо хуже. Коридор резко свернул и сузился; потолок стал ниже. Мэтти и Уильям все еще могли идти рядом, но им уже было тесно.

– Вот, – сказал Уильям и указал на землю впереди. Сунул винтовку под мышку, взял у жены одну свечу и присел на корточки, разглядывая что-то внизу. – Видишь?

Мэтти подошла ближе и прищурилась. В трепещущем пламени свечи она разглядела два следа, такие же, как вчера; они виднелись рядом на расстоянии примерно шага.

– Ему здесь пришлось наклоняться, – заметила Мэтти.

– Так и знал, что это здесь, – торжествующе произнес Уильям. – Так и знал! Теперь я убью его прежде, чем кто-то явится за ним.

– Явится? – удивилась Мэтти. – Зачем?

– Такой большой зверь наверняка привлечет охотников за трофеями и всяких… типов, – мрачно проговорил муж. Он не стал объяснять, что это за «всякие типы». – Достаточно одному дураку увидеть большого зверя на горе, и они набегут сюда, как муравьи. Станут топтать наш лес и убивать нашу дичь, стучаться нам в дверь, задавать идиотские вопросы и просить воду и еду. Но я могу этого не допустить…

Тут он, кажется, понял, с кем говорит и что говорит. Встал, сунул свечу Мэтти в руку и сказал:

– Идем.

– Но зачем идти в глубину? – выпалила она не подумав.

И отшатнулась, когда Уильям повернулся к ней.

– Затем, что я так сказал. Не перечь, а то сама знаешь, что будет.

В его голосе слышалась холодная ярость. Он двинулся вперед, а Мэтти направилась следом, поскольку знала, что будет, если не пойти за ним.

Он злится, потому что слишком много пришлось объяснять. Злится, потому что теперь я знаю: на самом деле он боится людей. Звери в лесу не пугают его так сильно; ему все равно, что может сделать зверь. Он не хочет, чтобы люди пришли и нашли нас.

(Нет. Не нас. Меня. Он не хочет, чтобы нашли меня.)

Мэтти не успела додумать эту мысль: вонь, к которой она уже успела привыкнуть, вдруг стала невыносимой. Потом ее ботинок наткнулся на что-то круглое и скользкое, она полетела вперед и приземлилась на локти. Свеча выпала из рук и укатилась; и без того слабый источник света погас.

– Тупая корова, – прошипел Уильям.

Мэтти услышала, как он роется в карманах в поисках свечи и спичек.

Тьма обступила ее со всех сторон, сдавила грудь, и дышать стало невозможно. Она упала на что-то: на какую-то груду предметов, торчавших из земли под разными углами и бренчавших, как бусины на веревке.