Падение Рыжего Орка (СИ) - Волкова Дарья. Страница 37

— Зачем? — из темноты возмутился Ник.

— Давай спрячемся, Коль, — она прошла почти на ощупь, села рядом. — Вдруг в темноте плохие новости нас не найдут.

— Варвар, ты как ребенок…

— Мне страшно, Коль… — Варя всхлипнула и уткнулась лицом в плечо брату. — Так страшнооо…

— А мне-то как страшно, Варьк, — вздохнул Ник. — Если что — это же, получается, я человека убил…

— Коля!

— Ладно, ладно… — Николай обнял сестру за плечи, прижал к себе. — Все будет хорошо.

— Откуда знаешь? — Варя шмыгнула носом и сама обняла Ника поперек груди, устроила голову на его плече.

— Отец же оперируют. Он все может.

Это в детстве они верили, что папа может все. Когда выросли, повзрослели, сами стали врачами — поняли, что папа может не все. Есть грань, за который бессилен даже отец. Но сейчас им отчаянно и по-детски хотелось верить, что папа может все.

— Варь, а ты поняла, что случилось-то? Какой диагноз отец поставил? Что резать будет? Я тут подумал… На ишемию похоже. Или все-таки тромбоэмболия?

— Думаю, плечо резать будет, — тихо и неуверенно ответила Варя. — Ты шрам видел?

— Не.

— У Тихона шрам на плече. Думаю… Думаю, с этим связано. Или тромб. Или сердце. У него же ангина была! Черт… — застонала. — Не знаю. Но папа знает!

— Шрам… — задумчиво протянул Ник. — А ты не спрашивала его — откуда шрам?

— Спрашивала. Говорит — фурункул.

— Пи… Врет?

— Наверняка.

— Ну и говнюк он у тебя, — выдохнул Коля. Но как-то совершенно беззлобно.

Они еще какое-то время сидели молча и обнявшись. А потом Варя с удивлением поняла, что брат заснул. У него была бессонная ночь и день, полный потрясений. Вырубило Звероящера. И хорошо. Хорошо, что Колька заснул. Лучше спать, чем сходить с ума от беспокойства и неизвестности. В голове все же оформилась мысль. Одна, но отчетливая.

Живи, Тихон. Пожалуйста, живи. Ради моего брата. Ради его новорожденной дочери и любящей жены. Ради моего отца и его репутации одного из лучших хирургов города. Ради хороших показателей летальности по отделению! Ради меня. Ради себя. Живи. Милуйся со своими Жаннами и Ирэнами, носись со своими ресторанами, решай дела с Росей. Что хочешь, то и делай. Только живи, Тихий. Живи, сволочь. Живи… любимый.

Они так и сидели в темноте, обнявшись на диване. Брат и сестра Самойловы. Потомственные хирурги. Гензель и Грета. Два испуганных ребенка, заблудившихся в страшном дремучем лесу. Так и застал своих детей Глеб Николаевич Самойлов, заведующий травматологическим отделением одной из московских городских больниц, врач высшей категории и без двух лет заслуженный врач России — хотя о последнем Глеб Николаевич еще даже не догадывался.

Щелкнул выключатель, заливая кабинет ярким белым светом. И дочь, и сын синхронно зажмурились и застонали.

— Чего в темноте сидим? — Глеб Николаевич прошел к своему креслу и устало опустился в него.

— Пап, как… он?

— В реанимации.

— Живой?!

— Вареник, не знаю, где как, а у нас в отделении в реанимацию только живых людей определяют. Покойников мы в морг отправляем. Не, оно, конечно, в процессе может поменяться…

Варя мертвой хваткой вцепилась в руку вставшего вслед за ней брата.

— Пап, операция нормально прошла?!

— Нормально, — зевнул Глеб Николаевич, прикрыв рот свой здоровенной ладонью. Потом поднял руки и потянулся. — Куда он денется с подводной лодки. Устал ваш папа. Варька, сделай отцу чаю. Крепкого и сладкого. — Подумал и добавил. — В утках с собаками.

Как всякий уважающий себя человек, Глеб Николаевич к определенным годам обзавелся хобби. Он начал коллекционировать стаканы и подстаканники. Пока вся его коллекция умещалась на двух полках — одна дома, другая на работе. У Самойлова-старшего образовался даже определенный ритуал чаепития. И целый свод примет, с этой коллекцией связанный. Золоченый латунный подстаканник ручной работы, изображавший сцену утиной охоты, вынимался из шкафа по особым случаям. Когда бывало завершено какое-то трудное дело. Потому что этот подстаканник был подарен травматологу Самойлову человеком, которого Глеб Николаевич, фигурально и не очень выражаясь, достал с того света и поставил на ноги.

Варя это знала. И чай кинулась делать отцу бегом. Страх наконец-то отступил. Папа действительно может все.

В отсутствие сестры Ник не стал задавать вопросов о прошедшей операции — чтобы отцу два раза повторять не пришлось. Поговорили о том, с чего начался день — с рождения Леночки. Не верилось, что это случилось сегодня. Что все в один день.

А потом вернулась Варя. Глеб Николаевич шумно отхлебнул чая, зажмурился от удовольствия. Сделал еще глоток — с закрытыми глазами. А потом глаза открыл, посмотрел сначала на сына, потом на дочь.

— Ну? Я жажду грязных подробностей. Выкладывайте.

— Мы думали, это ты… — несколько растерянно ответил за двоих Николай. — Расскажешь нам.

— Да? Ну ладно, расскажу. Слушайте, — Глеб Николаевич еще отхлебнул чая, и еще раз зажмурился. — А у вас общую хирургию Федюшин читал?

Ник нахмурил лоб, а Варя пару раз хлопнула ресницами от неожиданной смены темы разговора. Николай опомнился раньше сестры.

— Не. Он умер, когда я на первом курсе учился. Помню, у нас занятий в тот день не было — почти все преподаватели на похороны ушли.

— Ну да, ну да… — Глеб Николаевич задумчиво потер шею. — Он же еще в мои времена уже немолодой был. Так он рассказывал, что видел такое сплошь и рядом после войны. Люди были просто напичканы железом. Где только не сидело. И, бывало такое, что убивало человека через несколько лет после того, как сама война кончилась. Так Федюшин нам рассказывал. Он войну санитаром прошел, совсем пацаном почти, много чего нам рассказывал на лекциях. А я вот… — заведующий «травмой» покачал головой, словно отгоняя воспоминания о своей студенческой молодости. — А я, сколько лет работаю — в первый раз такое вижу.

— Да что видишь-то?! — не выдержал Коля. Варя же так и сидела — удивленная, молчаливая и ожидающая.

— А вот это! — из кармана Глеб Николаевич достал полиэтиленовый пакетик с чем-то небольшим и темным внутри. — Ну? Как вы это объясните, господа Самойловы?

Ник бережно взял пакетик со стола. Варя нагнулась, чтобы тоже посмотреть. Что это? Догадался первым Николай, хотя не видел раньше ни разу за всю свою профессиональную деятельность. Спросил все же неуверенно.

— Пуля?

— Она самая, — удовлетворенно кивнул Самойлов-старший. — Калибр пять сорок пять, если я не ошибаюсь.

— А… откуда она? — осторожно спросила Варя. Впрочем, она, кажется, уже догадывалась об ответе.

— Это вы мне скажите — откуда она взялась там, где я ее обнаружил? А достал я ее из плеча вашего найденыша. Из подключичной области.

Против «найденыша» Варя не возразила. Она была слишком ошарашена. И в то же время эта новость… не слишком удивила. Чего-то подобного от Тихого стоило ожидать.

— Бать… — растерянно ответил Николай. — Это не я.

— Да ясное дело, что не ты! — хмыкнул Глеб Николаевич и приложился к кружке. — Ранение застарелое. Он с этой пулей явно уже не один год ходил. А судя по шраму… — Самойлов-старший почесал затылок. — Я бы тому умельцу, кто его зашивал, руки оторвал.

Варя и Ник сидели, потрясенно глядя друг на друга.

— Так это его из-за пули… так накрыло? — сообразил, наконец, Николай.

— Угу, — хрустнул пальцами отец. — Упал, видимо, на то плечо, где пуля сидела. Масса у этого хлопца — будь здоров, мягкие ткани на разрыв, пуля сместилась — и аккурат в позвоночную артерию. Хорошо, что на томографе зацепили подключичную и заметили инородное тело. У Ханина — глаз-алмаз. Успели прямо вовремя, там уже инсульт в вертебро-базилярном бассейне был на подходе. Еще бы пара минут — и совсем бы скучно стало этому… Как звать-то парня, хоть знаете? Как нам его оформлять? Хотя там вроде паспорт и телефон при нем есть…

— Тихон, — ответила Варя. И, помолчав, добавила. — Тихон Тихий.

Самойлов-старший расхохотался.