Падение Рыжего Орка (СИ) - Волкова Дарья. Страница 38

— Веселый хлопец, как я погляжу. Ладно, я уже понял, что вы ни хрена не знаете, я устал и ни черта не соображаю, а потому — брысь по домам. Завтра поговорим. Вечером приезжайте на ужин. Поговорим подробнее. Ну и отметим заодно. Вот же гад этот Тихий, — устало вздохнул Глеб Николаевич. — Такой день — внучка у меня родилась! А он тут со своей пулей. Такой праздник испортил. Где вы только нашли, дети, этот ужас… тихий?

Варя открыла рот. И закрыла. Она просто не знала, что сказать.

— Все ясно! — махнул рукой отец. — Все, до завтра. Николай, Любоньке привет сердечный передавай. Я уж ей звонить сам не стал — мало ли, не ко времени окажусь, да и сумасшедший дом тут у меня. В общем, передавай привет и благодарность от деда за внучку.

Когда за детьми закрылась дверь, Глеб Николаевич медленно опустил голову на руки. Пять минут. Нет, десять. Десять минут поспит. Устал зверски.

__________

— Коль… — Варин голос прозвучал тихо.

— Ась? — обернулся от машины брат.

— Переночуй у меня, а?

Между бровей Ника залегла недоуменная складка.

— Зачем?

— Боюсь, — ей уже на все плевать. Выжить бы. Снова почему-то накатил страх. Непонятный. Неконтролируемый. Иррациональный. Пережить эту ночь. А она думала, что самую страшную ночь в своей жизни пережила. — Одна боюсь, Коленька… Переночуй у меня. Пожалуйста.

— Неа, — помотал головой Ник после недолгого раздумья. — У тебя спать негде. Диван маленький, на полу не хочу. Давай к нам — у нас кровать нормальная.

— Давай, — без споров согласилась Варя. Лишь бы не одной.

А в квартире брата мысли о событиях сегодняшнего вечера на время отступили — Колю пришлось кормить поздним ужином. Очень поздним. Практически, ночным ужином. Варя сидела напротив брата, уминающего котлеты с макаронами, щедро политые лечо, и гадала, куда это все помещается. Нет, он здоровенный, конечно. Но четыре котлеты…

Потом Варя без зазрения совести обрядилась в Любавину пижаму. И без малейших упреков все той же совести прижалось к горячей Колькиной спине. Он ей нужен сегодня. Как якорь. Как гарантия. Что все будет хорошо.

Живи, Тихий, живи. Как хочешь, с кем хочешь, но только живи. Живи, потому что иначе все теряет смысл. Жи-ви.

Выяснилось, что на нервной почве Звероящер храпит. Но этот звук действовал на Варю странно умиротворяюще. И под негромкое посапывание брата она и сама заснула. Сны ее в ту ночь были беспокойными и тревожными.

Варя сверлила глазами цифры на мобильном. Восемь тридцать. Наконец-то! Теперь можно звонить отцу. Он ответил сразу.

— Пап, привет. Как он?

— Здравствуй, дщерь моя. Он — это кто?

— Тихон.

— Тихон? Который Ти… А. Этот.

— Да, этот! — ну почему отец не отвечает сразу?! Что-то наверняка случилось ночью!

— Живой. В реанимации. В сознании.

— А как он…

— Вареник, я у дверей кабинета главного! Вечером поговорим.

И короткие гудки. Пару дней назад ей казалось, что самое страшное — увидеть любимого с другой. Теперь четко понимает, что самое страшное — не услышать этих слов. Живой. В реанимации. В сознании.

Все. Надо собраться. И работать.

Весь день, пока Варвара работала — преимущественно руками и на автомате, потому что ничего сложного или хотя бы необычного прием ей не подкинул — в голове крутились мысли о вчерашнем дне. Варя пыталась осознать произошедшее. И пришла к парадоксальному выводу. Вчера все связалось, сплелось в один клубок. Все, что копилось и готовилось не один месяц — их противоречащие логике и здравому смыслу отношения с Тихоном, его измена, Люба и Коля, оказавшиеся в ненужное время на ненужном месте, а вот отец — в нужное и на нужном. И только он смог аккуратно развязать это страшный по последствиям — к счастью, не случившимся, а лишь обозначившимся — клубок. Могло зацепить всех — Колю, Любу, только вчера родившуюся Леночку, отца, мать, саму Варю. Все слепилось в страшный ком. А началось все вполне невинно — она села к Тихону в машину. Оказывается, первый шаг к огромным и, зачастую, необратимым изменениям в своей жизни мы совершаем незаметно.

Зачем она села к нему в машину? Почему не отшила? Надо было, пусть резко, грубо — но не позволить ему бесцеремонно влезть в свою жизнь и чуть все там не сломать. Чуть не сломать жизнь близких Варе людей.

Но теперь все. Узел развязан. Клубок распутан. И можно начинать жизнь с чистого листа. И начинать забывать про Тихого. Это будет непросто, но она это сделает. Слишком он дорогое удовольствие для нее. Не по карману.

Дверь Варе открыла мама. Из столовой слышался громкий голос отца.

— С кем он там ругается? — отвечая на материнский поцелуй.

— С телефоном, — усмехнулась Юлия Юрьевна. — У него же проверка в отделении. Как приехал — постоянно с кем-то по телефону ругается.

— Кусается?

— Уже почти нет, — мать потрепала дочь по кудрям. — Иди, руки мой и проходи в столовую. Коля звонил — уже подъезжает.

В столовой отец коротко прижал ее к себе, пару слов еще рявкнул в трубку и сунул телефон в карман.

— Выключу к черту!

— Дельная мысль, — согласилась супруга.

Глеб Николаевич только вздохнул и переключил внимание на дочь.

— Ну, рассказывай, Варвара Глебовна.

— Что рассказывать? — как можно непринужденнее спросила Варя, устраиваясь за столом.

— Все! Кто такой этот Тихон Тихий? Колька мне сегодня по телефону сказал, что он друг твой сердечный — правда, нет? Что вас связывает? Откуда у него в плече пуля? За что ему Колька в рожу дал?

Варе захотелось спрятаться под стол. Во время той гадкой истории с Юрием ей удалось удержать все в тайне. Сейчас — нет. Весь ее позор — наружу. Варя вдохнула поглубже. Мать удивленно переводила взгляд с мужа на дочь, но пока молчала, разливая суп по тарелкам.

— Пап, ты сначала скажи — как он?

— Да все в порядке, я же тебе еще утром сказал. Я к нему заглянул перед тем, как на планерку идти — он дрых. Ну а когда вернулся — тут и вовсе цирк начался…

— Проверка? — понимающе кивнула Варвара в попытке потянуть время.

— Если бы только она! Спасибо, Юленька, — это Глеб Николаевич сказал уже жене, которая поставила перед ним дымящуюся тарелку. — Слушай, Юль, я же тебе еще не успел рассказать. Да и Варьке интересно будет. Я сегодня возвращаюсь с пятиминутки, открываю дверь отдаления, а мне навстречу идет…

— Ну?! — не выдержала Юлия Юрьевна драматической паузы, которую Глеб Николаевич заполнил поглощением супа. — Кто? Министр здравоохранения?!

— Если бы! — Самойлов отложил ложку. — Поп!

— Какой поп? — опешила Юлия.

— Вот такой! — Глеб Николаевич широко развел руки, чуть не смахнув со стола корзинку с ржаным хлебом. — Вот такие плечи! Ростом выше меня. Борода — во! — пристроил себе ладонь посредине грудины. — Голос — как труба. Настоящий батюшка в рясе с крестом на груди!

— Глеб… — недоуменно подняла бровь супруга. — Ты же не привечаешь служителей культа в отделении у себя. Кого ты там недавно гонял? Свидетелей Иеговы?

— Не, — Самойлов снова принялся за суп. — И ты, Варвара, ешь, а то совсем прозрачная! Я этих гонял… седьмого дня которые… Как их? Трансвеститы седьмого дня?

Варя чуть не поперхнулась супом. А потом немного нервно присоединилась к материнскому смеху.

— Адвентисты, Глеб, адвентисты!

— Да? А слово-то похожее.

— Ну, адвентистов, ты, значит, выгнал и проповедовать не дал. А этого не выгнал?

— Этого попробуй выгони, — хмыкнул Самойлов. — Говорю же — больше меня раза в полтора. И, знаешь, он времени в отделении провел всего ничего — а успел полезное дело сделать.

— Какое?

— Я же тебе про Селиванова рассказывал? Ага, а Варька не в курсе. Всю плешь мне этот Селиванов проел, — это Самойлов говорил уже дочери. — То не хочу, это не буду. У него диабет, и стопу надо ампутировать. А он — то «да», то «нет», носимся с ним вторую неделю, только койко-место занимает. И не выпнешь его — федеральный льготник, чуть что — жалобу сразу президенту писать будет.