Креолка. Тайна аристократки - Сойер Шерил. Страница 46

Она наблюдала за молодой женщиной, пока Кальцабиджи рассказывает о том, как его брат восхищается певческим искусством. В этой девушке, одетой как служанка, не чувствовалось коварства. В руках она держала узелок, и это свидетельствовало о том, что она осталась без места. Возможно, когда-то у девушки была работа, но она недавно потеряла ее. Девушка держалась непринужденно, но с достоинством. Ее полная неосведомленность в том, о чем говорили мужчины, лучше всяких заверений указывала на то, что она не актриса и не певица.

Манон надоела возня с незнакомкой, и она тянула Сильвию за рукав, мать нежно положила руку на плечо дочери. Служанка заметила это движение, и в ее глазах появилось выражение одиночества. Это тронуло Сильвию.

— Где вы работаете? — ласково спросила она.

— Пока нигде, мадам. Я три дня ищу работу, но ничего не нашла.

Сильвия взглянула на Калцабиджи:

— Твоя жена постоянно ищет помощниц. Если эта девушка пойдет с тобой…

— Нанимать помощниц я предоставляю жене. — Он кивнул служанке: — Если хотите прийти ко мне и спеть моему брату сегодня вечером, то вас, конечно, накормят на кухне. Больше ничего не обещаю.

Сильвия поняла, что служанка готова согласиться, поэтому приняла ее за авантюристку. Но Сильвия никогда не видела авантюристок, к тому же таких подавленных, как эта девушка. Казалось, она охвачена безудержным страхом.

— Месье и мадам Калцабиджи живут у реки, в Пасси, — сказала Сильвия. — Может быть, после того как вы проведете у них некоторое время, они приведут вас к нам. Тогда мы обсудим, есть ли у вас данные для того, чтобы выступать на сцене. Кто знает?

Молодая женщина вознаградила Сильвию улыбкой, необычайно украсившей ее лицо. Сильвия была тронута. Она вспомнила себя в дни своей молодости. У этой девушки вся жизнь впереди. Сильвия с болезненным любопытством размышляла, что сулит ей эта жизнь.

Айша стояла в передней на верхнем этаже дома Калцабиджи в Пасси, прислушиваясь к голосам двух мужчин в соседней комнате. За ней наблюдал младший Калцабиджи, мальчик лет восьми. Он ходил за Айшой по пятам с того момента, как она пришла сюда. Айша встретилась с женой Калцабиджи, крупной француженкой, которая занималась чем-то в глубине дома. Калцабиджи, на публике казавшийся настойчивым и уверенным, дома был покорным и услужливым.

Старший брат не принимал даже самых скромных гостей, поэтому Айшу сначала отправили на кухню, где никого не было. Повар ушел в лавку, а остальные слуги работали в доме. Айша пыталась узнать хоть что-нибудь от мальчишки, сверлившего ее взглядом, выражавшим презрение и любопытство. Она не опасалась Гульермо Калцабиджи и хотела посмотреть на его брата — мужчину, жившего отшельником на верхнем этаже и окруженного книгами и музыкой. Гульермо говорил о нем с восхищением и любовью.

— Что ты здесь делаешь? — спросил мальчишка, подняв брови и вперив в нее нахальный взгляд.

— Меня пригласили спеть твоему дяде Раньеро.

— Спорю, у тебя ничего не получится. Спорю, ты ничего не умеешь делать как следует.

Айша сунула руку в карман и вынула колоду карт, которая не позволила ей и Флорусу скучать во время путешествия через Атлантический океан. Она протянула карты мальчику.

— Вытащи одну. Не показывай ее, но запомни. — Разумеется, мальчик послушался. — А теперь положи карту обратно. — Прислонившись к стене, Айша перетасовала колоду и протянула мальчишке карту: — Вот твоя карта, дитя мое.

Тот взглянул на карту, и глаза его полезли на лоб.

— Да! Как раз та, которую я вытащил!

— Карта трефовой масти. Сколько всего трефовых карт?

Мальчик вернул ей карту:

— Какое это имеет значение?

— Десять, — сказала Айша. — Никто не учил тебя считать? Хотя бы до десяти? В этой колоде шесть таких карт. Поэтому все гораздо проще. Вот, смотри, я покажу тебе, как это делается.

Оба сели на пол и начали играть в кости, бросая их в расправленный фартук Айши, чтобы никто ничего не услышал. Было смешно наблюдать, как мальчик учится считать, скрывая, что не умеет этого. Айша поняла, что он довольно смышлен, просто никто и ничему не учил его. Играть было весело, но оба говорили тихо, считая себя заговорщиками. Наконец послышались шаги, и Айша тут же вскочила. Мальчик подмигнул ей, когда отворилась дверь.

Айшу провели в комнату, заставленную книгами. Почти все свободное место занимали аккуратно разложенные стопки бумаг. Деревянная мебель и фортепиано были отполированы до блеска. Красивые восковые свечи в серебряных канделябрах весело мерцали. В их свете Айша отчетливо увидела Раньеро де Калцабиджи. Он не встал из-за стола, но она заметила, что это высокий и хорошо сложенный мужчина с правильными чертами продолговатого лица. Черные глаза внимательно смотрели на нее. Раньеро можно было бы назвать красивым, если бы не кожа, местами покрытая красными пятнами, а местами — белыми. Показалось, будто он то краснеет, то становится мертвенно-бледным. Это так смутило Айшу, что она остановилась в нескольких шагах от стола.

— Подойди, — сказал Раньеро и иронически добавил: — Это незаразно.

Айша пожалела, что выказала смущение. Младший Калцабиджи нахмурился, заметив ее досаду. Другой молча рассматривал ее. Румянец на щеках Раньеро мог быть следствием лихорадки, ибо его глаза блестели, а губы пересохли. Проявляя нетерпение, он то и дело потирал предплечья сквозь тонкий батист белой сорочки.

— Вот до чего я дошел, если моя семья развлекает меня, приводя домой служанок.

Лицо Гульермо вытянулось, Раньеро поднял голову и похлопал его по руке, словно извиняясь за свое нелюбезное замечание. Айша подумала, что тот заболел, а настойчивый брат вытащил его из постели. Вскочив со стула, Раньеро подошел к фортепиано, сел на табурет, не спуская глаз с Айши, и коснулся клавиш. Прозвучала и угасла чистая нота. У мадемуазель Антуанетты было фортепиано, привезенное из Италии, но она редко играла, так что этот звук Айше был почти незнаком.

— Послушай еще раз, затем спой мне эту ноту.

Раньеро нажал на ту же клавишу, и Айша спела эту ноту так, что она прозвучала, как припев к креольской песне, и тут же добавила к ней еще одну ноту, длиннее.

Удивленно приподняв брови, Раньеро взглянул на брата и почесал затылок.

— Вот эти три.

Он сыграл три ноты, и Айша повторила их.

— И пониже.

Голос Айши понизился. Казалось, он устремляется в глубины моря, а что-то несется в бездну в нескольких дюймах перед ней. Пальцы Раньеро дошли до высокого регистра клавиатуры и замерли.

— Превосходно!

— Пусть она споет что-нибудь по собственному выбору. Тогда ты все поймешь.

Раньеро Калцабиджи поднялся с табурета и встал рядом с Айшой.

— Пусть будет так.

Айше не хотелось повторять песню, которую она пела сегодня днем: та звучала скорбно и ярко напомнила ей о длинных, жарких ночах в «Каскадах», когда одни рабы будили других жалобными песнями об утраченной любви. Она исполнила песенку о поре жатвы, которая рассказывала о сборе бобов, когда один человек работает на грядке, тянущейся через все поле. Айша покачивалась в такт мелодии; ее голос звучал то звонко, то глухо. Раньеро де Калцабиджи расхаживал перед фортепиано, а Гульермо опустился на стул и наблюдал за обоими, подперев голову руками. Когда песня закончилась, Айша взглянула на Раньеро, не понимая, заработала ли она еще три ливра или эти странные итальянцы вот-вот вышвырнут ее на улицу.

— Подумать только! — Раньеро снова сел на табурет. — О чем была эта песня?

— Говори же, девочка, — подбодрил Айшу Гульермо. — Рассказывай.

Айша пожала плечами.

— Она очень проста, — наконец ответила она.

— Тогда подойдут односложные слова. — Раньеро крепче обхватил свои предплечья, и Айша поняла, что кожа его все время зудит и ему мучительно прикоснуться к чему-либо. Он также не выносил, когда кто-то прикасался к нему. Айша жалела его, но встречала болезни куда ужаснее у своего народа. Айша снова пожала плечами: верно, содержание этой песни можно было объяснить одним словом.