Злой рок. Политика катастроф - Фергюсон Ниал. Страница 91
Уровень безработицы в США (с учетом сезонных колебаний) с 1948 года
Тем временем фондовый рынок по-прежнему показывал парадоксальный рост, вопреки пандемии и провальному снятию ограничений, и компенсировал все потери, понесенные во время мартовской паники. Как это объяснить? Причина была вполне очевидной: стремительные и всеобъемлющие меры, принятые в налогово-бюджетной и денежно-кредитной сферах, смогли успешно смягчить наихудшие последствия локдауна, поддержав десятками миллионов чеков американские фирмы и домохозяйства. И все же в то странное лето начала расти тревога. Если COVID-19 не уйдет просто потому, что американцы от него устали, – то как долго смогут правительственные деньги служить опорой для экономики? Особенно если учесть, что примерно треть трудящихся потеряли работу в результате закрытия малых предприятий[1336]. Не помешает ли острая межпартийная вражда в Конгрессе продолжению финансовой помощи, столь отчаянно необходимой многим штатам во избежание массовых увольнений госслужащих?[1337] Как совладает со своим значительно возросшим долгом Казначейство? Посредством краткосрочных займов – или бессрочных облигаций, как в XIX веке?[1338] А что, если ФРС на самом деле уже утратила независимость – и снова, как до 1951 года, оказалась в долговой кабале?[1339] Чего нам бояться – векового застоя или возвращения инфляции?[1340] Да, конечно, в краткосрочном плане пандемия носила дефляционный характер[1341]. Но взрывной рост денежной массы – один из ее показателей, денежный агрегат M3, в июне рос в США на 23 % в год – непременно окажет свой эффект когда-нибудь в будущем[1342]. Мировая торговля сократилась на 12 %, прямые иностранные инвестиции – еще сильнее[1343]. И если республиканская администрация отбросила все ограничения денежно-кредитной и налогово-бюджетной политики, то что поможет предотвратить ослабление доллара[1344], подобное тому, какое случилось в конце 1960-х, когда кейнсианская политика (в гораздо более скромных масштабах) вышла из-под контроля, столкнувшись с двумя бедами – войной во Вьетнаме, которую Америка постепенно проигрывала, и кризисом в американских городах, с которым не справились программы «Великого общества»? И неужели фондовый рынок превратился сейчас в иллюзорный пузырь, надуваемый неопытными дневными трейдерами, такими как Дэйв Портной?[1345][1346]
Великое искупление
COVID-19 стал в американской политике причиной раздора – как и, наверное, любой вопрос, за исключением отношений с Китаем. Демократы тревожились о «вспышке коронавируса поблизости» довольно сильно (число обеспокоенных, согласно данным компании Civiqs, на 80 % превышало число равнодушных). Республиканцы перестали волноваться уже к августу (31 % равнодушных). Независимые политики находились где-то посреди (25 % обеспокоенных)[1347]. К июлю американцы – если не считать закоренелых республиканцев, всегда и во всем поддерживавших Трампа, – уже на многое смотрели иначе: в апреле они полагали, что президент справляется с пандемией, а сейчас уже считали, что он оплошал. Опросы и рынки предсказаний ясно указывали на то, что 3 ноября выборы выиграет Джо Байден[1348]. И последствия пандемии, и влияние рецессии лишали Трампа шансов на победу в ключевых штатах – «большой тройке» (Мичиган, Пенсильвания, Висконсин), которая в 2016 году принесла ему Белый дом. Сыграли свою роль и другие штаты: Аризона, Флорида, Джорджия, Айова, Северная Каролина, Огайо и Техас. При условии победы Байдена демократы, скорее всего, обретали еще и контроль над Сенатом. Учитывая их грядущее усиление и рост влияния прогрессивного левого крыла, разумно было бы ожидать, что в 2021 году повысятся ставки корпоративного налога. Более того, мы уже отмечали, что из-за кризиса, вызванного COVID-19, республиканцы поневоле согласились с тем, что проявления более радикальной политики – скажем, такие как безусловный базовый доход и современная денежная теория, – могут считаться нормой. Поэтому «синяя волна» демократов должна была привести к дальнейшему финансовому стимулированию экономики.
Впрочем, 2016 год преподал нам важный урок: следует очень осторожно относиться к данным, полученным в ходе опросов, если мы собираемся на их основании строить прогнозы о том, кто станет президентом США. Еще предстояло увидеть, сможет ли предвыборный штамп Трампа подорвать доверие к Байдену как к потенциальному президенту, – с тех пор, как Билл Клинтон в 1996 году подобным образом победил Боба Доула, эта стратегия стала классической для президентов, намеревающихся переизбраться на второй срок. А теперь этому могла послужить и «темная магия» социальных сетей, в дни Клинтона еще неизвестных. Несомненно одно: Трамп намного опередил соперника по расходам на рекламу в Facebook♦[1349]. Важно и то, что Марк Цукерберг – в отличие от Джека Дорси, создателя Twitter, – по-прежнему противился любому редакционному вмешательству в политическую рекламу, вопреки настойчивым призывам, звучавшим и в самой сети Facebook♦ и за ее пределами (предвыборный штаб Байдена вообще пошел в лобовую атаку)[1350]. И даже несмотря на то, что летом 2020 года Байден почти не показывался на публике в рамках своей кампании, избирателей все равно тревожили его возраст и психическая пригодность[1351].
Главная проблема кампании Трампа определялась просто. Пандемия, которую еще и сопровождают экономические локдауны, ведущие к рецессии, приносит вред очень многим – в самых разных смыслах. Некоторые из пострадавших никогда бы и не подумали голосовать за республиканцев, но после 2020 года они с большей вероятностью могли бы пойти отдать свой голос демократам. По всей видимости, это особенно справедливо, если говорить о чернокожих избирателях, чья низкая явка стала одним из самых заметных различий между 2016 и 2012 годами. И напротив, порой от пандемии и рецессии сильнее всего страдали стойкие консерваторы – но после того, что произошло в 2020-м, они могли бы не пойти голосовать за республиканцев; особенно это касалось пожилых людей, которых в канун выборов «накрыла» новая волна COVID-19.
Катастрофа может объединить людей и побудить к альтруистическому поведению. Так было и в 2020 году, чему есть свидетельства[1352]. Но американская пандемия поразила крайне неравное общество – и, как это обычно и бывает, усилила неравенство[1353]. В начале кризиса, когда казалось, что тесты на COVID-19 доступны только богатым, Трампа попросили прокомментировать эту ситуацию. Он выразил неодобрение, но добавил: «Возможно, такова жизнь»[1354]. Локдаун превратил страну в подобие скороварки. Стало меньше преступлений и дорожно-транспортных происшествий – но возросло домашнее насилие[1355]. Причиной избыточной смертности стал не только COVID-19 – к ней также вели сердечно-сосудистые заболевания и диабет, – скорее всего, потому, что люди избегали больниц и операций[1356]. Как и в Китае, стало больше проблем с психическим здоровьем и люди начали чаще злоупотреблять алкоголем или наркотическими веществами[1357]. Число случаев вероятной передозировки наркотиков в марте резко поднялось на 18 %, в апреле – на 29 %, а в мае – на 42 %[1358]. Как и в Англии, смертность в неблагополучных районах (таких как Бронкс) была примерно вдвое выше, чем в богатых (таких как Манхэттен)[1359]. Экономическая политика лучше всего справлялась с восстановлением уровня цен на финансовые активы, которыми в несоразмерно большей степени владеют обеспеченные люди, – а тем, кто не имел никаких сбережений, она почти ничем не помогла[1360]. И дело не только в том, что чернокожие американцы были намного более уязвимы перед COVID-19. Они сильнее пострадали и экономически: до пандемии уровни безработицы среди чернокожих и белых постепенно сближались, а теперь снова стали расходиться[1361]. Кроме того, в экономическом плане молодежь пострадала сильнее, чем старшее поколение[1362]. Женщины теряли работу чаще мужчин[1363].