13 дверей, за каждой волки - Руби Лора. Страница 45
Лоретта внимательно изучала лицо Фрэнки.
– Сын Ады сказал, что у тебя красивые волосы?
– Да.
Лоретта нахмурилась.
– Он тебе почти брат.
– Нет, не брат.
– Он противный, да?
– Можно и так сказать.
– Тебе следует держаться от него подальше.
– Я тоже так думаю, просто не знаю, как это сделать. Квартира маленькая, мы практически едим, спим и живем друг на друге, окон нет и слишком много открытых дверных проемов, и…
Лоретта взяла вилку, которую принесла ей Фрэнки, и вложила в ее ладонь.
– Может, следует держать ее под рукой.
Дорогая Фрэнки,
поверить не могу: неделями от тебя ни весточки, а потом ты рассказываешь, что вас с Тони вышвырнули из приюта и вы живете с папой! Прямо как на войне. Стоит на пару минут отвернуться, и уже все изменилось.
Я правда не могу поверить, что ты устроилась на работу с платой 75 центов в час! Ты меня не слышишь, но я сейчас присвистнул! Сестренка совсем взрослая! Что ты делаешь с такими деньгами? Готов поспорить, что копишь на «линкольнчик»!
Не могу дождаться, когда вернусь домой и тоже устроюсь на новую работу. Все ребята так устали уставать, если ты понимаешь, о чем я. Мы просто хотим домой, впервые за тысячу лет принять горячую ванну и наесться до отвала. В любом случае вот чего я хочу – наесться до отвала. Ты приготовишь для меня хорошие итальянские спагетти? Я так на это надеюсь.
Ты останешься там, пока я не вернусь домой. Знаю, что ты имеешь в виду, говоря об Аде: она только лает, но не кусает. И Бернис с Корой точно такие же, дальше болтовни не заходят. Странноватый только Дьюи, но, возможно, он вырос и худшее позади. По возможности не становись у него на пути – и все будет хорошо. Впрочем, такая хорошенькая девушка, как ты, наверняка скоро встретит хорошего парня. Ты моментально выскочишь замуж, уйдешь оттуда, и тебя больше не будут беспокоить Ада и ее дети.
Ну, на сегодня все. Если все будет хорошо, скоро вернусь домой и буду ждать спагетти.
Люблю,
Вито
– Что там у тебя?
В кухню, где Фрэнки за столом читала письмо, притащился Дьюи со своими горчично-наждачными глазами.
Она положила письмо в карман.
– Ничего. Письмо от моего брата.
– Что, от твоего брата? И что он пишет?
– Ничего особенного. Хочет домой.
Дьюи что-то промычал, не слушая, только пялясь, и облизнул полные губы.
Вошла Тони и застыла как вкопанная, увидев Дьюи. Он удостоил ее своей тошнотворной улыбки и тронул грязную шляпу.
– Привет, Антонина. Какое у тебя милое платье.
Тони не ответила, а лишь скрестила на груди руки и пристально смотрела на него, пока он не пожал плечами.
– Доброго вам дня, леди, – с этими словами он вышел из кухни.
– Фу, – проговорила Тони, когда хлопнула входная дверь, – я ему не доверяю.
– Я тоже. – Фрэнки потеребила уголок письма Вито и протянула его Тони. – Будь осторожна с Дьюи, хорошо? Не становись у него на пути.
– Стараюсь, но он шныряет повсюду. Как таракан, только большой.
– Где таракан? – В дверях стоял их отец, держа ботинок, на который ставил подметки. – Я его убью.
Тони и Фрэнки переглянулись.
– Нет, папа, – сказала Фрэнки. – Нет тут никаких тараканов. Тони просто шутит.
– А, да.
Он подошел к раковине и налил себе стакан воды.
Тони уселась за стол читать письмо Вито, а Фрэнки изучала спину отца. Спина была большая и сильная, и даже по одному виду отца Фрэнки знала, что он гораздо сильнее Дьюи. Но легче от этой мысли не становилось. Порой, когда она говорила с отцом, тот смотрел ей не в лицо, а на волосы или на лоб, а то и вовсе куда-то позади нее. И когда они собирались за кухонным столом ужинать, отец говорил ей: «Передай картошку, cara mia» или «Bella, ты такая леди», – но глаза его были устремлены только на Аду. И деньги у него были только для нее, и комнаты – только для нее и ее детей.
Человек очень быстро понимает, где его место в горниле огромного мира, и Фрэнки находилась в тени Ады.
Мы были тенями: Маргарита, Волк и я, – но это не значило, что мы не можем, так сказать, оторваться по полной.
Я представила Маргариту в баре Бешеной Морин.
«Это мисс Маргарита Ирен Ноулз, – объявила я. – Мисс Маргарита была убита дочерью проповедника с помощью отравленного чая и подушки».
«Я бы порекомендовала бурбон», – сказала Бешеная Морин, шевеля для лиса своей лисицей.
«Я никогда не пробовала спиртное», – ответила Маргарита.
«Спиртное для спиритусов», – заметила я.
«Я росла в годы сухого закона, – продолжала она. – Конечно, люди гнали самогон или покупали алкоголь у бутлегеров, но в моей семье спирт использовали только в сиропе от кашля. – Она отпила бурбона и поморщилась. – Где бы я это пробовала?»
«Во славу Божию?» – спросила я.
«Во славу бурбона, – провозгласила Бешеная Морин. – Эй, умники! Что вы творите?»
Последние слова она прокричала двум мужчинам, которые катались на полу как борцы. Они ее не слышали или не обращали внимания. Один разбил о голову другого бутылку, второй вытащил нож. Они умирали на полу бара, восставали и начинали все заново. Бешеная Морин орала, но они ее игнорировали. Бармен – тот, который живой, – ходил за стойкой туда-сюда прямо сквозь Бешеную Морин. Она замирала и кричала: «Поцелуй меня туда, на чем я сижу по субботам!», – а бармен наливал очередную кружку пива.
Маргарита показала на ряды бутылок:
«Почему ты не пытаешься сбросить с полки бутылку?»
Я проглотила бурбон и закашлялась:
«А ты почему не пробуешь?»
«Я первая спросила».
«Не могу», – сказала я.
«Можешь, ты раньше это делала. Лампочка в библиотеке».
«Я ее не взрывала».
«Взрывала. Так что тренируйся. Чем больше тренируешься, тем лучше получается».
«И какой в этом прок?»
«Люди это увидят. Может, не тебя саму, но то, что ты натворила. Ты воздействуешь на мир. Это уже кое-что».
«Я так не думаю».
«Это больше, чем могут эти два джентльмена, – показала она рюмкой на боровшихся на полу мужчин. – Это больше, чем умеют они».
Я вспомнила, как Маргарита скидывала книги с библиотечных стеллажей, вспомнила фотографию на полу книжного магазина. Я тоже такое делала: щекотала детям пятки, сдергивала с них одеяла, напевала, пока они не начинали меня слышать. Я не понимала, как и почему это работает. Может, я и взорвала лампочку, может, свалила фотографии с журнального столика Мерси. Но все это казалось случайностью. Как и подхватить грипп.
«Ну и как ты это сделала? – спросила я, поворачиваясь к Маргарите. – Когда отправила в полет газету?»
«Ты меня рассердила».
«Значит, мне просто нужно разозлиться?»
«Нет, – сказала Бешеная Морин, вытирая барную стойку. – Нужно сосредоточиться и в то же время отпустить себя».
«Что это значит?» – поинтересовалась Маргарита.
«Что случилось, когда вы умерли? – отозвалась Бешеная Морин. – Когда впервые вернулись?»
«Все было как в тумане, – ответила я. – Ярким и темным, а еще размытым, словно смотришь сквозь слезы».
«И вам пришлось учиться собирать себя, обрисовывать свои контуры?»
«Да», – кивнула Маргарита.
«И чем больше вы себя собирали, чем больше обрисовывали себя, тем более реальными себя чувствовали?»
«Да», – ответила я.
«Вот, – продолжала Бешеная Морин, – нужно отпустить себя. Позволить себе рассеяться в воздухе подобно туману над озером. И одновременно, вместо того чтобы сосредоточиться на себе, сфокусироваться на том, что хочешь сделать. Обрисовываете контуры самого действия, понимаете? Падающей с полки книги. Разбивающегося окна. Взрывающейся лампочки. Плавающей по коже татуировки».
«Погоди, – сказала Маргарита. – Ты… рассказываешь себе историю?»
«Да, – улыбнулась Бешеная Морин. – Рассказываешь себе историю о том, что произошло. И тогда это действительно происходит. Попробуйте».