13 дверей, за каждой волки - Руби Лора. Страница 7

По лицу Тони пробежала тень.

Фрэнки стиснула зубы так, что они заболели.

– Вот, – сказала она, положив свой сандвич перед сестрой, – можешь есть, Тони.

Но до девочки уже дошло, что имела в виду Ада, и она подвинула сандвич обратно.

– Мне хватит.

– Нет, возьми.

– Я не хочу.

– Бери же, – настаивала Фрэнки.

Тони встряхнула кудрями, притворившись, что ей все равно.

– Ешь сама. Ты и так слишком худая.

– Девочки, девочки, – произнес отец, – перестаньте, а!

За спиной отца, через несколько столов от них, плакала женщина. С ее волос капала вода. Я видела ее раньше, и Фрэнки тоже. Она появлялась раз в пару месяцев, всегда в одном и том же неопрятном пальто, таком большом и длинном, что налезло бы на мужчину. Иногда она пела, иногда разговаривала сама с собой, иногда рыдала. Сегодня у нее под пальто была только грязная зеленая блузка, не скрывающая рыхлой водянисто-белой плоти. Девочка пыталась заставить ее застегнуть пальто и прикрыться, но женщина отбрасывала ее руки. Этой девочкой была Лоретта, которой Фрэнки отдала свой завтрак, единственная, кому нравился тот скользкий, жирный хлеб. Женщина посмотрела прямо на нас, на меня, и завыла еще громче, как сирена. Тут же подошли две монахини и увели ее. Лоретта осмотрела себя, теперь такую же мокрую, как и та сумасшедшая.

– Надо сфотографироваться, – сказал отец Фрэнки.

Хотя Ада качала головой, только что пристыдила Тони, не нравилась Фрэнки – не понравилась с первого взгляда, – девочка думала: может, не так уж и плохо, что они поженились. Может, у них появится новая квартира, в которой найдется комната на двоих с Тони. Может, даже отдельная комната для нее.

«Ты будешь благодарна», – произнес голос у меня в голове.

Сфотографировав, отец взял Фрэнки за руку и похлопал по ладони.

– Ты так выросла. Это хорошо. Позаботься о сестренке.

Она всегда заботилась.

– Ладно.

– Монахини не хотят, чтобы Вито и дальше здесь жил. Слишком много платков за оградой, – с улыбкой сказал отец. – И с работой у меня здесь не заладилось. Так что я подумываю о переезде. Может, в Колорадо будет неплохо. Свежий воздух.

– Колорадо? – переспросила Фрэнки.

Слово перекатилось у нее во рту как стеклянный шарик. С таким же успехом он мог сказать: «Может, в Стране чудес будет неплохо. Или, может, на Луне».

– С посещениями будет сложновато, – продолжал он. – Буду писать письма. Каждую неделю.

– Что?

Она не поняла. Туфли, еда, Ада с кольцом – что происходит? Фрэнки посмотрела на Вито. Он стоял вытаращив глаза, тоже не знал. Отец убрал со стола и сунул нож под плащ с видом человека, готового сорваться с места.

Ада извинилась и исчезла в толпе людей. В дни посещений они чаще всего вообще не видели Аду: она гуляла с собственными детьми. Однако сегодня все было иначе. Она ушла, но ненадолго. Всего через несколько минут Ада появилась в другом конце стола. Вокруг нее, словно стая ворон, собрались пятеро детей: две девочки и три мальчика, почти все ростом с Фрэнки и Вито. Каждый держал в руках потрепанный чемодан. Младшие казались смущенными, а старший мальчик, выше Вито, усмехался, словно ему на ум пришла шутка. Он помахал Фрэнки и скользнул по ней масляным взглядом.

Тони, которая отрывала наряды Сони Хени из книги, не дожидаясь, когда сможет взять ножницы, прекратила свое занятие. Сложив руки на столе, она спросила:

– Когда вы уезжаете?

– Скоро, – ответил папа и дал Тони и Фрэнки по яблоку.

Фрэнки взяла яблоко, чувствуя, что горло сжалось, как и желудок.

– Ты едешь в Колорадо? С Адой?

Отец кивнул.

Фрэнки показала на детей вокруг Ады, детей, которых она раньше не видела – да и не хотела видеть.

– Они едут с вами?

Он опять кивнул.

– И Вито.

Мальчик разинул рот, но не издал ни звука. Фрэнки не хотела это говорить, не должна была говорить, но не сдержалась:

– А мы? Тони и я?

Отец встал и запахнул плащ.

– Я пришлю за вами.

– Когда?

– Я открываю новый магазин в Колорадо. Тяжелая работа. Не для девочек.

Фрэнки опять показала на Аду.

– У нее есть девочки.

Он не ответил, да в этом и не было нужды. Это девочки Ады. Фрэнки и Тони – девочки другой женщины. Девочки умершей женщины. Они Аде никто.

Подошедшая монахиня бросила под ноги Вито сумку – старую сумку, которую Фрэнки не помнила. На ней было его имя. Сестры уложили его вещи, благополучно избавившись от мальчика с носовыми платками. Фрэнки уставилась на Вито, а он – на нее. Он знал, что это нечестно, знал, что она его за это ненавидит. Она хотела быть мальчиком. Хотела быть кем-то, кого хотят.

Фрэнки думала, что готова ко всему, но кто может быть готов ко всему? Она сидела ошеломленная, пока остальные еще с полчаса болтали о Колорадо. Она заставила себя поцеловать на прощание отца и взяла с него обещание писать. Затем обняла Вито так же крепко, как ненавидела его, а потом стиснула еще крепче, дав понять, что когда-нибудь ненависть пройдет. Потом она с младшей сестрой Тони смотрела, как их отец, брат, Ада и ее ужасные дети уходили, растворялись в прыгающем море голов и лиц, словно еще несколько привидений.

Фрэнки села обратно за стол. Тони опять занималась бумажными куклами, но теперь отрывала руку Сони Хени. В кармане Фрэнки лежал рисунок, который она так и не показала отцу. Девочка достала его и развернула. На нем была изображена ее мама, такая, какой Фрэнки всегда ее представляла. Хороший рисунок, лучшая ее работа.

Фрэнки смяла его в кулаке.

Нет нужды, чтобы кто-то грозил ей в церкви громом и молниями. Земля уже разверзлась и поглотила ее целиком.

Тони оторвала Соне голову. Прощай, Соня, приятно было познакомиться.

Лоретта все еще сидела на скамье, откуда увели плачущую леди. Она то подносила руки к лицу, то опускала их на стол. Лоретта не знала, что делать с руками, не знала, что делать дальше. Монахини забыли о Фрэнки и Тони, забыли о Лоретте. Казалось, что это из всего самое худшее. То, что монахини тоже могут забыть.

– Эй, Лоретта! – позвала Фрэнки.

Девочка обернулась. Фрэнки указала на место напротив себя. Лоретта подошла, но не села.

– Эта леди – твоя мама? – спросила Фрэнки. – Которая плакала?

Лоретта медленно кивнула, будто не хотела это признавать. Фрэнки не винила ее. Она подвинула завернутый сандвич. Лоретта нахмурилась, словно боясь, что Фрэнки пытается ее надуть, но, увидев, что это, тихонько охнула.

– Ты уверена?

Та кивнула. Лоретта взяла сандвич, откусила и начала жевать, прикрыв глаза. С усилием проглотив, она открыла глаза, такие необычные, словно новенькие пенни.

– В жизни не ела ничего вкуснее!

Лоретта откусила еще, затем еще. Фрэнки смотрела, как странная девочка ест последний сандвич, принесенный отцом, пока не остались только крошки на промасленной бумаге. Одно из пятен на этой бумаге напоминало Иисуса Христа в профиль. Я ждала, что Фрэнки с Лореттой это заметят, но они не заметили.

Лоретта сложила промасленную бумагу с изображением Иисуса и довольно вздохнула.

«Ладно, – сказала я, – хоть кто-то благодарен».

Любимые места привидений

Я же не была довольной, не была благодарной.

После того как отец оборвал связи с приютом ради переезда на Луну, Фрэнки стала суровой и молчаливой. Неделями никто не мог пробиться через стену ее молчания, даже Тони, которая бесилась, плакала и рвала остатки бумажных кукол, словно разбились все ее мечты. А они действительно разбились. Фрэнки же загнала молчание глубоко внутрь, до самых костей, ее взгляд стал твердым от мудрости смирения. Я следовала за ней по приюту, крича: «Привет, крошка, доброе утро, конфетка!» Но если даже живые не могли до нее достучаться, то я – тем более.

Я слонялась по Чикаго, непоседливая и призрачная. До 1871 года город был деревянным: жилые дома, общественные учреждения, даже тротуары. А потом случился Великий чикагский пожар, уничтоживший три сотни человек, разрушивший восемнадцать тысяч строений и оставивший без крова треть горожан. После этого Чикаго возродился как город камня и кирпича. Было трудно найти деревянный дом среди каменных, но такие все же попадались. Я облюбовала среди моря кирпичных один крошечный голубой домик с облупившейся краской и мутными окнами.