13 дверей, за каждой волки - Руби Лора. Страница 5
Слушайте.
Слушайте.
Слушайте.
Когда я вернулась в приют, месса закончилась, и Фрэнки с остальными девочками ушли в убогое помещение, которое монахини называли столовой. Каждая девочка получила чашку «постума» [4] и кусочек хлеба со смальцем. Как бы Фрэнки ни была голодна, она не могла есть этот хлеб и этот жир. Хлеб был черствым, смалец – густым и липким. Другие девочки без умолку болтали о новенькой, которая неделю назад выбросилась – или ее вытолкнули? – из окна второго этажа и разбилась. (Никто из девочек не знал, что эта бедная душа сейчас стоит прямо здесь, у стола, и рвет на себе окровавленные волосы.) Фрэнки отдала свой хлеб другой девочке со странным именем Лоретта, которая ела все. Лоретта завернула хлеб в салфетку и спрятала в карман. Позже, во дворе, она тайком от монахинь вытащит его и съест.
Как раз этим Лоретта и занималась: глодала скользкий, жирный хлеб, когда другие девочки уговаривали Фрэнки поиграть в мяч. Она могла подавать сильно и далеко и бегала как угорелая кошка, но у нее не было настроения, хотя дождь со снегом наконец прекратились. Вместо игры она взобралась на горку для катания, чтобы посмотреть через ограду. Двор был разделен на две половины: мальчики – в одной, девочки – в другой. За исключением дней посещений и, возможно, походов в церковь, Фрэнки могла видеть брата только с вершины этой горки. И хотя позже днем они встретятся, она хотела глянуть на него сейчас. Он рос так быстро и так сильно менялся, что порой, когда входил в комнату для посещений, она его не узнавала. Это пугало ее, непонятно почему.
Вот он, среди стайки мальчишек, которые почесываются, как собаки, из-за колючих шерстяных штанов. Если Вито и увидел Фрэнки, он понимал, что нельзя ей махать. Другой мальчик этого не знал. Только он поднял руку, как к нему подскочила монахиня и отвесила такой подзатыльник, что Фрэнки удивилась, как у него глаза не выскочили на асфальт. Она не хотела, чтобы мальчишки махали ей, пока не отрастут волосы, и не хотела никого подвергать неприятностям. Она развернулась, чтобы слезть, но на лестнице кто-то стоял. Тони.
Хотя Тони была всего на год младше Фрэнки, виделись они редко, потому что жили в разных коттеджах. Это вполне устраивало Фрэнки. Ее сестра была почти такой же самовлюбленной, как и Стелла Заффаро. И Тони не волновало, если она подвергала кого-нибудь неприятностям. Она помахала мальчишкам, словно подавала знак.
Фрэнки ткнула ее локтем в колено.
– Прекрати!
Тони уронила руку.
– Ты мне ногу оторвешь!
– Уж лучше голову!
Тони опустилась позади Фрэнки на костлявые коленки, уткнувшись ими в спину сестры.
– Ты просто злишься, потому что у меня есть парень.
– Тот мальчишка? Он еще ребенок. Вы оба еще дети.
– Да ты ревнуешь.
– А ты дура. Я злюсь не потому, что ты считаешь, будто у тебя есть парень. Я злюсь потому, что каждый раз, когда у тебя неприятности с монашками, у меня – тоже.
У Тони хватило совести покраснеть.
– Я не виновата.
– Еще как виновата.
Непонятно, как это удалось Тони, но однажды она улизнула с мальчишкой. Отец Пол нашел их в кондитерской на другой стороне улицы: они пили лимонад из одного стакана через две соломинки. Хотя отец и монахини так и не выяснили, что именно натворила Тони с тем мальчишкой, девочку беспощадно выпороли. А потом сестра Джорджина заставила Фрэнки вымыть все раковины в ванной, хотя та ничего не натворила ни с каким мальчишкой. Пока что.
Вскоре после того сестра засекла Фрэнки, когда та корчила рожи у нее за спиной и трясла пальцем, как делала сестра Джорджина, когда на что-то сердилась. Это было уже после отбоя, и Фрэнки намотала волосы на примитивные бигуди. Сестра Джорджина обрезала все до единой кудряшки. Она бросала их по одной в помойное ведро, где те плавали, как мыши, которых иногда находили утонувшими в туалете.
– Монашки рассказали папе о твоем так называемом парне? – спросила Фрэнки.
С лица Тони пропала усмешка.
– Думаешь, расскажут?
– Ага. А если не они, то я.
– Если хочешь, чтобы я молчала, когда у тебя появится парень, держи рот на замке, – предупредила Тони.
Фрэнки подумала, что, когда у нее появится парень, ей хватит ума не сидеть с ним в кондитерской у окна, где их кто угодно может увидеть.
– Идем, – сказала она. – Скоро время посещений.
– Интересно, что папа хочет нам сказать, – заметила Тони. – Думаешь, у него появилась квартира побольше?
– Нет, – ответила Фрэнки и отпихнула колени сестры, чтобы заставить ее пошевеливаться.
Они спустились по лестнице. Некоторые сироты пойдут в комнату для посещений, чтобы повидаться с отцами и матерями, тетями или какими-нибудь дальними родственниками, проявившими к ним участие. Остальные будут играть в карты или слушать радио. Они никогда не выглядели счастливыми, эти дети, которых никто не смог – или не хотел – навестить. Фрэнки решила не злиться на Тони.
По крайней мере сегодня.
Пока они ждали отца в комнате для посещений, Тони сидела как на иголках. Фрэнки пришлось прижать рукой колени сестры, чтобы та не раскачивала под ними скамейку. Но собственные коленки Фрэнки тоже пытались дергаться против ее воли. В кармане у нее лежал новый рисунок – по ее мнению, почти лучшая из всех работ. И хотя Фрэнки не позволяла себе слишком надеяться, ей не терпелось показать его отцу. Чтобы увидел, как хорош ее рисунок. И чтобы похвалил.
Через пару минут пришел Вито, держа в руках свернутую кепку и все еще почесываясь из-за колючей шерсти.
– Привет, девчонки!
Он сел рядом с Фрэнки и притих. Раньше он никогда не был такими тихим. В последнее время он вел себя так, словно находился в миллионе миль от сестер и стал для них слишком взрослым. И Фрэнки опять рассердилась.
– Почему ты не помахал мне?
– Ты хотела, чтобы меня тоже побили? – буркнул Вито. – Или чтобы меня остригли, как тебя?
Он сказал это беззлобно.
– Тебе бы это больше пошло, – пробормотала Фрэнки, дергая себя за волосы. Опять.
Вито улыбнулся.
– Ну, ты выглядишь и вполовину не так плохо, как следовало бы.
– Нет, она выглядит вдвое хуже, – сказала Тони и хлопнула в ладоши, как маленькая из Дома малютки. – Папочка!
Вот он, идет через огромную комнату. На нем черный костюм и длинный шерстяной плащ, который развевается сзади, словно какая-то накидка. Сдвинутая набок шляпа, смуглая кожа и черные глаза делают его похожим на кого-то из знаменитых актеров, о которых вечно болтает Стелла Заффаро: может, на Тайрона Пауэра?.. Ему пришлось пройти через толпу детей, ждущих собственных родственников, и Фрэнки заметила, что некоторые девочки постарше наблюдают за ним, одергивая юбки, словно могут обратить на себя его внимание, только если у них будут ровные подолы. Фрэнки хотела запомнить их лица, чтобы потом подбросить им в постели какую-нибудь гадость. Но все же не стала этим заниматься, потому что учуяла запахи тефтелей и свежего хлеба. Отец шел прямо к ним с большой сумкой еды, посрамив всех присутствующих в комнате.
– Привет! Привет! – обратился к ним отец.
С его свободной руки свешивались зеленые туфли, прекрасные женские туфли на хорошем каблучке. Фрэнки была уверена, что это для нее. Наверное, следовало слушать отца Пола, сказала она себе. Наверное, следует радоваться тому, что тебе дают.
И тут Фрэнки заметила, что находится за спиной отца. Точнее, кто. Повисла на нем, словно он – ее собственность. И Фрэнки больше не видела, что ей дают. Она видела только то, что у нее отнимают.
На луну
Вот что я знала о своей маме. У нее были кремово-белая кожа и безупречная осанка. Ее волосы поседели к двадцати пяти годам. Сердясь, она крепко сжимала губы, словно зашитые. Ее самым ценным украшением был набор обручальных колец с жемчужинами и бриллиантами, которые она носила на левой руке. Я часто просила дать мне их примерить. Она говорила, что день, когда мой отец надел эти кольца ей на палец, был самым счастливым в ее жизни, и она никогда их не снимет.