Сага о Северных островах (СИ) - Бутырская Наталья. Страница 29

Три марки! Шесть коров!

— Говорят, в Бриттланде уже и десять коров за раба дают. Скота много, а пасти и доить некому, — поделился словоохотливый карл. — Да и кроме торговцев, полно народу прибыло. Многие норды решили к нам пожаловать, дальнюю родню навестить, посмотреть, как тут житье-бытье. Всё лучше, чем на вымершем Бриттланде.

— Вон оно что, — кивнул Альрик и полез в кошель за наградой.

— А еще, — понизил голос карл, — говорят, что конунг бриттландский из-за драугров разум потерял. От наших богов отказался, а чужого принял. Видели, поди, этих полоумных в рыжих тряпках с выбритой макушкой? Вот их бога и принял. А что там за бог? Я как-то слушал, чего эти бритые говорят, но ничего не понял. Солнце у них там главное, что ли? И благодать — это не благодать вовсе, а безднов дар. Вот же чушь!

Хёвдинг отыскал мелкую серебряную монету, отдал ее болтуну. И когда тот ушел, радуясь случайному заработку, Альрик обернулся к нам.

— Кажется, здесь работы не сыскать. В Бриттланде хускарлов много, и думаю, сюда их добралось тоже немалое количество. И оружие хорошо продать не выйдет, так что пока пусть лежит. Серебро вроде бы у всех есть.

Это верно, если не считать тех, кто присоединился к хирду в последние дни.

— Так что пробудем тут пару дней. Если ничего не найдем, на третий день уходим. Кай, Энок, Эгиль, возьмите по паре ульверов, пройдитесь по городу. Пусть знают, что ульверы снова тут. Может, кто захочет пойти в хирд?

— Так, может, еще и носовую фигуру сменить на корабле? — предложил Рысь. — Сделать волчью, чтоб сразу понятно было, где ульверы.

Я аж забыл, как дышать! Вепрь не поленился, подошел и отвесил Леофсуну затрещину.

— Не вздумай еще раз такое на корабле ляпнуть! Не хочу из-за такого дурня к рыбам в гости пойти!

— А чего такого? — Рысь потер затылок.

Эгиль подошел к нему, приобнял за плечи и сказал:

— Так ведь фигура на корабле — это ж не бусы на бабе, не украшение. Это душа. Любой корабль начинают строить с того, что ищут подходящее дерево для киля, основы! И опытный мастер ищет не просто прямое и не сучковатое бревно, но еще и то дерево, которое хочет стать чем-то большим. И уже от киля становится ясно, каков будет корабль. Будет ли он рыскать по волнам, как волк в лесу, или станет летать, как сокол, или скользить, как змея? Если вот, к примеру, оторвать тебе голову и приставить к шее голову собаки, хорошо ли тебе будет? Вот так и с кораблем. Можно поменять носовую фигуру, если она сломалась или истрепалась, но и то не всегда. А если делают, так новую заказывают у того же мастера, из такого же дерева и чтоб была она похожа на старую. И не всегда корабль принимает замену. Раз, и потонет, обидевшись. А уж сокола на волка менять, птицу на зверя — хуже и не придумать. Возьму-ка я тебя с собой, расскажу, что да как.

Он еще и Дударя прихватил. Энок позвал Аднтрудюра и Стейна. А я снова взгрустнул. Как тяжко без Тулле! Взял Простодушного, Плосконосого и пошел по тем же улочкам, что и в прошлый раз.

Поначалу спокойно всё было, хоть и толчея неимоверная. Не привык я к такому. Обычно ж все с утра до ночи работают: кто на полях, кто на кораблях. Только дети малые прыгают да женщины бегают то за водой, то просто в гости, ведь нитки крутить веселее с подружками. А тут в небольшой Мессенбю, который обычно оживал лишь по весне да по осени, набились бриттланды да торговцы, услыхавшие об их беде. Повсюду, куда ни глянь, виднелись короткие стриженые головы да обрубленные бороды. Женщины пестрели яркими нарядами, будто праздник какой, да и мужчины не отставали. Блестящие синие рубахи, атласные красные рубахи, ворсистые зеленые штаны, короткие плащи с бронзовыми фибулами, серьги, цепи, мечи с позолотой.

Я удивился такой пестроте, а Простодушный рассмеялся.

— Не хотят выглядеть бедными родственниками. Все же мы там богато жили, земли полно, рабы дешевы. И ведь с кем только не торговали? С Валландом торговали, с сарапами торговали, с Альфарикой, даже в Свортланд плавали… Многие относились к северным родичам пренебрежительно, в гости принимали, а сами ходили сюда редко. И сейчас ходят нарядными, чтоб не вызывать жалости.

Вон оно что. А местные бабы уступать не хотят, потому вытащили из сундуков самые красивые платья, богатые украшения да пестрые ленты.

Я невольно окинул себя взглядом и досадливо прицокнул. Железо на себя нацеплять не стал, не в бой ведь шел, а в город! Цепь надел попроще, самые богатые побрякушки-то остались в Сторбаше. Но не успел я расстроиться, как меня окликнули.

— Ты ведь Кай? Из ульверов?

К нам подбежал мужчина в простой шерстяной рубахе.

— Это ведь ты первым рассказал о Бриттланде?

— Ну я!

— А правда, что вы серебра привезли столько, что борта вровень с водой шли?

— Ну не прям столько… — честно сказал я, хотя и хотелось приврать немного.

— Я ведь тебя в тот раз видел, потому и признал. Хёвдинг ваш говорил, что вы хирдманов ищете. Правда?

— Это правда.

— У меня сын, — он вцепился мне в рукав. — Отличный парень, боец! Рунами не особо вышел, всего на второй, но не из-за трусости, а по скудности моей. А так и с мечом хорош, и в стене щитов неплох. Может, возьмет твой хёвдинг его?

— Знаешь же, что у хирдманов жизнь опасная. Не боишься за сына? — вмешался Простодушный.

— У меня их пятеро. И дочерей столько же. Пусть изведает иную жизнь, на мир поглядит, себя покажет. Вдруг и серебра немного привезет, сестрам в свадебный дар.

— Маловат он, — сказал я. — Лучше в хирд попроще отдай, с карлами. А ульверам такая обуза ни к чему. Убьют ведь и не заметят.

А Плосконосый хитрую морду состроил и говорит:

— А зови сына. Поглядим, каков он.

Мужчина обрадованно кивнул и метнулся куда-то во дворы.

— Ну и зачем? — спросил я у Фастгера.

— Был знакомец один, вот также нахваливал сына, хотел избавиться от него. А сын — тьфу, лентяй и обжора. Вот интересно стало, чем этому сын мешает.

Вскоре мы услыхали через городской гул, как тот мужик подгоняет сына.

— Да быстрее иди. Это ведь не кто-то, а ульверы! Те самые, что на серебряном корабле пришли.

Парень оказался и впрямь видным: крупный, медленный, неповоротливый. Даже головой вертел неспешно. Мясистый нос нависал над пухлым ртом, а редкая курчавая поросль не скрывала уже подвисших щек. Да зим детине было немало, ближе к трем десяткам. И на второй руне!

— Эти что ли? Мелкие больно, — прогудел детинушка. — Энтот и вовсе пацан.

— Пацан не пацан, а на восьмой руне уже.

Я и говорить ничего не стал, пусть Плосконосый выкручивается. Сам же позвал глянуть.

— А подойдет, — внезапно сказал Херлиф. — Мы тут на морскую тварь хотим пойти. Нам как раз не хватало червячка для нее. А этот ничего такой, жирненький.

Сынок растерялся, глянул на отца.

— Это ты чего? Это ты меня на съедение твари отдать хочешь? Не, так не пойдет! В хирдманы согласен, а на корм тварям — нет!

И пока они друг с другом бранились, мы поскорее удрали оттуда.

Меня еще не раз узнавали, звали в гости, спрашивали, ищем ли мы людей. Я вежливо со всеми раскланивался, от пива не отказывался, но в дома заходить не стал, всех желающих вступить в хирд посылал на пристань. Пусть Альрик сам разбирается с мамками, отцами и их детинушками.

Когда же я после седьмой кружки густой клюквенной настойки отошел в сторонку, чтобы облегчиться, меня подловил очередной незнакомец.

— Кай Эрлингссон?

— Ну.

— Это ведь ты убил Роальда Скиррессона?

Я закончил свое дело, оправился, завязал шнурок на штанах и посмотрел на собеседника. Худой, с впавшими щеками и прямым открытым взглядом, на седьмой руне. Одет небогато, зато удобно: хоть в пир, хоть в мир, хоть в бой. За спиной длинный меч на отстегивающейся спереди перевязи: иначе его оттуда не вытащить. Нечасто я встречал бойцов, которые предпочитали двуручник, все же со щитом сподручнее. Хотя уже сейчас я начинал понимать, чем выше рунами, тем бесполезнее щит. Или его нужно делать таким, как у Скорне Тарана: во весь рост, из сплошного железа и толщиной в руку.