Проклятые в раю - Коллинз Макс Аллан. Страница 65

— Тем не менее, если верить Таити, — сказал я, — некто здесь живет.

Чанг кивнул.

Таити, который регулярно покупал в этих трущобах спиртное, сказал, что несколько раз видел Лаймана на окраинах городка, неделю или около того назад. Напуганный Таити спросил своего поставщика выпивки про знаменитого беглеца, тот сказал, что Лайман опекает здесь нескольких девочек-полукровок, чтобы сколотить деньжат и смыться с островов. Опережая майора Росса в течение последних нескольких месяцев всего лишь на шаг, прячась в разных преступных шайках, укрываясь в горах, в деревушках и в трущобах Гонолулу, которые совсем недавно мы с Чангом прочесали, Лайман приготовился к действиям.

Я тоже.

Связавшись с Джардином, а через него с майором Россом, мы решили предпринять полномасштабную облаву в районе самостроя. Но сначала решили определить, там ли Лайман. И даже тогда, если нам удастся схватить его вдвоем, — тем лучше. Меньше шансов, что он сможет уйти под шумок.

Кроме того, во время облав людей ранят, даже убивают. А мне он был нужен живым.

— Я буду держаться в тени, — сказал Чанг. — Кто-нибудь может меня узнать. Черт, кто-нибудь — да его все знают.

И я пошел туда один — со мной был только мой девятимиллиметровый. В коричневом костюме и красной рубашке, той, что с попугаями, я отправился по вилявшей между деревьев дорожке, под ногами у меня похрустывало битое стекло, шуршали фантики от конфет и прочий мусор. Роль уличных фонарей в этом хаотичном городе выполняли воткнутые в землю стволы бамбука с прикрепленными к ним факелами. Они светились в ночи, как жирные огненные мухи, окрашивая все вокруг, в том числе и лица обитающих здесь людей, в приглушенный оранжевый цвет, напоминавший о преисподней.

В моем появлении в этих местах не было ничего необычного — клиентуру здешних кварталов составляли самые разные люди. Отважные белые туристы и солдаты в гражданском, правда, в этот вечер, благодаря запрету адмирала Стерлинга на увольнительные, матросов здесь не было, местный рабочий класс с консервного завода и тростниковых плантаций и, разумеется, молодежь — подростки и двадцатилетние юнцы, беспокойные цветные ребята типа Хораса Иды и Джо Кахахаваи, и студенты — и белые, и цветные — любые особи мужского рода, мучимые жаждой или возбуждением иного рода, тоже требовавшим внимания. Так сказать, непрерывно текущий поток.

Проститутки, стоявшие прислонясь к дверям своих лачуг, являли собой пеструю тихоокеанскую смесь — японки, китаянки, гавайки и, естественно, самые разные полукровки. До боли юные девушки в шелковых саронгах с тропическим узором, плечи обнажены, босые ноги тоже обнажены ниже колена, на шее и запястьях болтаются бусы, в кроваво-красных губах зажаты сигареты, а на кукольных личиках такие же мертвые, как у кукол, глаза.

Держа изображение Лаймана в памяти, я украдкой разглядывал лица сутенеров и торговцев спиртным из местных, неприятных типов в широких рубашках и штанах. Они стояли держа руки в карманах, и неизвестно, что там было — деньги, сигареты с марихуаной или ножи и пистолеты. Мужчины с темными глазами на темных лицах, круглых лицах, овальных лицах, квадратных лицах, любых лицах, но только не улыбающихся.

В этом месте, где на продажу предлагался грех, поражало отсутствие радости.

Впереди лежала центральная площадь или что-то вроде нее, какая бывает в беспорядочно построенной деревне. Над неглубокой, выложенной камнем ямы для барбекю поднимался легкий дымок, в ней, среди тлеющих углей, стоял кофейник. Рядом, чуть не роняя изо рта сигареты, два сутенера-полинезийца играли в карты за низеньким деревянным столом, совсем не приспособленным для этого занятия. Мужчины сидели практически на корточках, особенно тот, что был повыше, широкоплечий бородатый бандит в грязной белой рубашке и полотняных штанах. У второго игрока, толстой свиньи с жидкими усами и в желто-оранжевой шелковой рубашке, подбородков было больше, чем страниц в телефонной книге Гонолулу.

Я посторонился, пропуская двух белых студентов, которые шли домой, а может, еще куда-нибудь, с двумя склянками выпивки, и чуть на кого-то не налетел. Я повернулся, это оказалась китаянка с ангельским личиком и искрой жизни в глазах.

Она спросила:

— Хочешь прогуляться вокруг света, красавчик?

Второй раз за сегодняшний вечер ко мне обращались с этим словом, к сожалению, назвавший меня так мужчина показался мне более искренним.

Я наклонился так близко, что мог бы поцеловать ее. Вместо этого я прошептал:

— Хочешь заработать пять долларов?

Красные губы улыбнулись, зубы у нее были желтые, а может, просто показались такими в свете бамбуковых факелов. От нее несло духами, это были не «Шанель номер пять», но в них присутствовало какое-то дешевое очарование. Ей было лет шестнадцать — сладостные шестнадцать, как сказал, говоря о Талии, Дэрроу. Два лезвия блестящих черных волос обрамляли ангельское личико.

— Заходи, красавчик, — сказала она.

На этот раз она произнесла свои слова от души.

Она уже было нырнула в свою лачугу, когда я остановил ее, положив ладонь на прохладную, гладкую руку.

— Мне не нужно то, что ты думаешь.

Она нахмурилась.

— Нет привязывать. Даже за пять бакса.

— Нет, — сказал я и улыбнулся. — Мне нужна информация.

— Хочешь просто говорить?

— Просто хочу поговорить, — тихо сказал я. — Я слышал, что один местный хочет уехать на материк.

Она пожала плечами.

— Много местных хотеть на материк. Разве ты не хочешь прогуляться вокруг света, красавчик?

Очень тихо я произнес:

— Его зовут Дэниел Лайман.

Снова нахмурившись, она задумалась. Потом прошептала:

— Пять долларов, я говорю тебе, где Дэн Лай Ман?

Я кивнул.

— Не говорить ему, кто говорить тебе?

Я еще раз кивнул.

— У него нрав, как у бешеной собаки. — Она погрозила мне пальцем. — Не говорить ему.

— Не говорить ему, — подтвердил я.

— Я говорю тебе, где. Не показываю. Я иду внутрь, потом ты идешь к Дэн Лай Ман.

— Отлично. Где он, к черту?

— Где, к черту, пять бакса?

Я отдал ей бумажку.

Она задрала подол саронга и засунула пятерку за подвязку, где уже торчала пачка зеленых. Она улыбнулась, заметив, что я засмотрелся на ее белые бедра.

— Нравится банк Анны Мае? — спросила она.

— Конечно. Жаль, у меня нет времени сделать еще один вклад.

Она мелодично рассмеялась и, обняв меня руками за шею, прошептала на ухо:

— Есть еще доллар? Мы идем внутрь, ты говоришь Дэн Лайман потом. Делаю тебя счастливым.

Я тихонько оттолкнул ее. Поцеловал указательный палец и коснулся кончика ее носа. Ее хорошенького носика.

— Побереги свои деньги, малышка. Поезжай на материк и найди одного мужчину, которого сделаешь счастливым.

Жизнь забилась в ее глазах, улыбнулась она не слишком-то широко, но искренне.

— Когда-нибудь я делаю это, красавчик. — Потом едва слышно прошептала: — Бородатый человек. — И кивнула в сторону двух сутенеров, игравших в карты.

Затем она скользнула в свою хижину.

Достаточно было одной бороды во все лицо, чтобы я его не узнал, этому способствовали и сумрак, и потусторонний свет факелов. Но идя к яме для барбекю, я достаточно ясно разглядел, что это он, были хорошо видны глубокие следы от оспин.

И пустые глаза Дэниела Лаймана были на месте. И много раз ломанный нос.

Я подошел и остановился около ямы для барбекю, совсем рядом с игроками.

Я обратился к жирному:

— Что в кофейнике? Чай или кофе?

Жирный оторвался от своих карт с видом Микеланджело, которому помешали в его работе над скульптурой.

— Кофе, — буркнул он.

— Можно налить? — вежливо спросил я.

Не поднимая взгляда от карт, Лайман сказал:

— Наливай.

— Спасибо.

Я дотянулся до кофейника и ухватил его за черную ручку. Как бы между прочим произнес:

— Я слышал, кто-то ищет посудину до материка.

Ни Лайман, ни жирный парень ничего не сказали. Вообще никак не отреагировали.