Секрет королевы Маргарет (СИ) - Селезнёва Алиса. Страница 16

Сэр Филипп, однако, сдержал своё обещание. Колина взяли во дворец младшим садовником. Мальчиком он был старательным, смышлёным и неленивым, но к земле особо не тяготел. Его длинные, тонкие пальцы с любовью держали книги и постоянно роняли семена, садовые инструменты и лейки. Старший садовник часто срывался на нём, и мальчик сжимался в комок всякий раз, когда тот повышал на него голос.

Наблюдать такое долго я не смогла, а потому через неделю перевела Колина в ученики к библиотекарю. Там он быстро освоился и уже через пять дней взбирался на самый верх лестницы подобно кошке, а затем со всех ног мчался в мои покои с новым романом.

Ох, права была Ольга Сергеевна, когда говорила, что учителя из школы забрать можно, а вот школу из учителя не вытравить никаким макаром. В двадцать два я её не слушала, однако сейчас на собственной шкуре проверила справедливость этого факта. Я не просто хотела. Я жаждала учить Колина. Учить всему, что узнала здесь и у себя на родине. И самое приятное, что Колин был жаден до знаний. Его огромные серые глаза расширялись от радости и удивления, как только я принималась говорить о Пифагоре, Архимеде, Аристотеле и Платоне. Двое последних церкви особенно импонировали, поэтому я ничуть не боялась попасться за распространение ереси.

Впервые я предстала перед Колином на третий день его пребывания во дворце. Несмотря на тиару и дорогое платье, он узнал меня сразу и сделал неловкий поклон. Я присела перед ним на корточки и тихо прошептала на ухо:

– Ты знаешь, что я королева?

– Знаю, – также тихо ответил он.

– И ты не боишься? Многие считают меня ведьмой.

Мальчик чуть побледнел, очевидно, вспомнив свою мать, но тут же расправил плечи.

– Вы непохожи на ведьму. Ведьмы никогда не приносят в дом больных хлеб и деньги. Ведьмы забирают их.

Этот ответ сразил меня наповал. Я еле сдержалась, чтобы не прижать Колина к груди. Наконец-то я нашла того, с кем могла быть искренна. Кому могла подарить всю свою нерастраченную любовь. Теперь мы изучали историю Аелории вместе и вместе учили родословную Леонарда. Порой Колин поправлял меня. Всё это казалось ему забавной игрой. Иногда я рассказывала ему об Одиссее и Ахиллесе, иногда об удивительных созданиях вроде китов и кашалотов, но чаще мы занимались математикой. Я не спешила говорить ему об эволюционной теории Дарвина или других материках. Америку ещё только предстояло открыть испанцам. Но я решила, что умение быстро и правильно считать в уме здорово поможет мальчику в будущем. Впоследствии он бы мог заниматься бухгалтерией и вести учётные книги какого-нибудь феодала. Или вовсе, при этой мысли я всегда блаженно улыбалась, стать учёным.

Обычно во время таких уроков мы оставались один на один. Сесилию и Анну я отпускала. Лишние уши нам были ни к чему, да и Колин стеснялся посторонних. Приступы смущения в нём не вызывали только я, сэр Филипп и старик-библиотекарь. Но как-то раз прямо в середине занятия к нам приковыляла герцогиня Эмберс. Эта женщина в последний месяц буквально повадилась в мои покои, и терпела я её только затем, что надеялась создать с её помощью что-то вроде бесплатной столовой для нищих. В конце концов, денег у них с мужем было завались, что она и демонстрировала, надевая на каждый палец по два перстня сразу.

– На сегодня урок окончен, – произнесла я, отпуская Колина. – Выучи, пожалуйста, написанное.

А написала я ему таблицу умножения на «четыре», потому как на «два» и «три» мы уже благополучно выучили. Мальчик поклонился и вышел. Герцогиня Эмберс проводила его снисходительной улыбкой.

– Мы читали о Иакове и Рахиль, – ответила я на немой вопрос своей гостьи, когда дверь за Колином закрылась. Говорить о Писании считалось во дворце хорошим тоном, поэтому я решила, что супруге главного советника короля тема нашего урока непременно придётся по вкусу.

– Бездетная Рахиль, – произнесла она с чувством, и я пожалела, что вспомнила её, а не Соломона. Впрочем, старуха бы наверняка начала говорить о младенце и двух блудницах, которые никак не могли его поделить.

– Бог всё же дал ей ребёнка, – вставила я, не желая, чтобы этот разговор продолжился дальше.

– Это да, это да… – Герцогиня Эмберс посмотрела на один из стульев, и я из уважения к её старости разрешила ей сесть. – Я ничуть Вас не осуждаю, – продолжила она несколькими секундами позже. – Материнский инстинкт не задавишь. Когда нет своих детей, иметь воспитанника – сильно помогает. Пригреть сиротку – это похвально. Господь непременно оценит такой поступок. Помощь страждущим порой работает лучше молитвы. Королева Элизабет тоже заботилась об одной сиротке. Правда, той была девочка. Дочка мелких дворян без титула.

До последней фразы я не очень-то прислушивалась к её словам и думала о Колине. Жизнь во дворце и питание досыта явно пошли ему на пользу. Худоба уже не выглядела такой болезненной, а щёки приобрели здоровый румянец. Но озвученное имя заставило меня стать внимательней. Поразительно, но герцогиня Эмберс не выглядела ни испуганной, ни виноватой. Она словно сообщила мне о погоде, а не произнесла имя главной преступницы государства.

Я промолчала и на всякий случай напустила на себя скучающий вид и потянулась за вышивкой. Герцогиня Эмберс, однако, продолжила свою болтовню:

– И кто бы мог подумать, что девчонка Хэмптонов окажется такой прыткой.

– На всё Божья воля.

– Разве это Вас не беспокоит?

– А Вас бы это не беспокоило, будь Вы на моём месте? – огрызнулась я.

Герцогиня Эмберс, посмотрев на иглу в моих руках, вновь снисходительно улыбнулась.

– Но ведь она может и не доносить. Или замучиться в родах. Достаточно позвать нужную повитуху.

Игла в руках задрожала, и я ткнула себя в палец. На белом, как снег, полотенце вмиг образовалось бордово-красное пятно. Бросив вышивку, я без всякого зазрения совести сунула палец в рот, ибо на собственную слюну надеялась больше, чем на все антисептики дворцового лекаря.

– Вы предлагаете мне поднять руку на отпрыска короля? Вам не кажется, что это попахивает изменой, дорогая Луиза?

Я впервые назвала герцогиню по имени, но та ничуть не поменялась в лице и будто даже не расслышала моё предупреждение.

– Я предлагаю поднять руку не на отпрыска короля, а на шлюху. Никакого отпрыска ещё и в помине нет. Так кусочек мяса и немного крови.

Я снова решила промолчать, а затем, вытащив изо рта палец, обернула его чистым полотном для новой вышивки.

– Жанетта Нормандская была не так чистоплотна, как Вы, оттого, наверное, до самого конца и имела огромное влияние на супруга.

Я сглотнула и чуть было не спросила: «Кто это?» Но вовремя вспомнила, что так звали мать Леонарда.

– И что, она, по Вашему, убила многих фавориток?

Герцогиня Эмберс склонила голову набок. В её выцветших, некогда голубых глазах промелькнуло любопытство:

– Многих-немногих, но двоих точно. Мы были подругами. Как Вы с леди Болвелл. И тогда я была второй женщиной в государстве.

«Будто сейчас это не так», – подумала я, но вовремя сдержалась.

– Король Эдуард любил красивых женщин, а королева страшно его ревновала. Как тигрица. Поэтому она старалась выбирать в свою свиту самых непривлекательных фрейлин. Но ко мне это не относилось, – тут же поправилась герцогиня, по-видимому, заметив мой удивлённый взгляд. – Меня всегда интересовал только мой Джон и до замужества, и после. Однако хорошенькие и не слишком-то неприступные женщины иногда во дворец всё же просачивались, и Его Величество король Эдуард всегда удостаивал их вниманием.

– И что же моя свекровь делала?

– Одна из фавориток споткнулась на лестнице и сломала шею. Другая подавилась куриной косточкой.

– Занятно, – я изо всех сил старалась не высказывать никаких эмоций.

– Как видите, всё было благовидно, и вину королевы никто бы и никогда не доказал. Жанетта Нормандская умела бороться с бастардами. Но одного всё же проглядела.

– Да? И он жив до сих пор? – Я убрала лоскут ткани и посмотрела на палец. На месте прокола образовалось покраснение.