Одержимость шейха (СИ) - Рейн Миша. Страница 25

— Боишься, что не сможешь переплюнуть его?

Дура.

— Sharmoota Haygana (прим. от автора — похотливая сука), — шиплю сквозь зубы и, резко надавив на вход, врезаюсь в нее одним грубым толчком. Прорываюсь в горячую влажность тугой киски и проглатываю утробное рычание одновременно с тем, как она выгибается дугой в моих руках.

Толкаюсь снова. И снова. Теряя самообладание. Неясная мысль заторможенно ползет к разуму, овеянному похотью, но я не могу остановиться. Не могу противостоять тому, что у меня вызывает эта девушка. Это новое чувство порабощает меня, делает рабом агонии, рабом желания обладать ей целиком и полностью. Она моя. Будь я проклят, если остановлюсь. Я вхожу так глубоко, что не могу даже вздохнуть.

В груди уже распирает острое жжение, но я продолжаю трахать огненную ведьму, рыча от одного только вида ее развевающихся волос при каждом столкновении наших тел. Сжимаю в руках ослабшую девушку, неустанно насаживая на себя быстрыми рывками, и с ума схожу от того, как ее стенки сжимают мой член. Снова и снова делаю короткие ритмичные толчки, жесткие, быстрые, точные, ощущая, как по виску стекают бисеринки пота. Это настолько всепоглощающе, что зверь с воем рвется с цепи, будто он ждал этого всю жизнь.

— Узкая… Черт возьми, какая же ты узкая, Джансу… Мокрая. Горячая. С ума меня сводишь, ведьма. Одержимый становлюсь рядом с тобой, — слетает с моих губ, которыми я клеймлю ее дрожащие плечи, будто извиняюсь за свою грубость, потому что не могу остановиться, пока сквозь туман похоти до меня не доходят ее рыдания. Медленно опускаю взгляд туда, где соединяются наши тела, и на меня обрушивается холодное осознание, что она мокрая совершенно по другой причине.

Отшатываюсь, тяжело хватая ртом воздух, из которого вырывается несвязное бормотание. А уже через мгновение я с рычанием проталкиваю искрящийся кислород в горящие легкие, когда выхожу из нее и вижу кровь. Она покрыват член и багровыми дорожками стекает по дрожащим девичьим бедрам.

Я ведь понял это еще в самом начале, но крышу сорвало так, что не смог… Качаю головой, с ужасом понимая, как грубо я ошибся. А стоит Джансу упасть на кровать и свернуться калачиком, в груди вмиг все сжимается, словно от удара молота. Тяжело дыша, обреченно смотрю как она содрогается в громких рыданиях. Крики ее боли разносятся по комнате и застывают в каждой молекуле воздуха, лишая меня кислорода. Будто в неверии провожу пальцами по члену и растираю бурую жидкость между пальцев. Какой же я глупец… Я только что сломал невинную девушку…

— Джансу… у тебя… Что за… — задыхаясь от уничтожающего меня осознания, приближаюсь к ней, но она еще сильнее закрывается от меня. — Ку-у-ус-с-со-омак!

Глава 17. Больше у меня нет брата

Горло будто стягивают сотни верёвок. Я задыхаюсь, глядя на содрогающееся от слез хрупкое тело. Эта картина просто убивает, и внутри меня разворачивается настоящий ад. Я, как мазохист, не могу отвести пристального взгляда от рыдающей девушки, ощущая себя гребаным животным, потому что член, упакованный в штаны, все еще пульсирует. Все еще хочет ее. Жаждет тепла ее плоти. Проклятье.

Провожу рукой по волосам, пытаясь угомонить долбящее по рёбрам сердце. Однако это невозможно. Мне необходимо увидеть ее глаза. Прямо сейчас взглянуть в них, чтобы возненавидеть себя еще сильнее. Отбить всякое желание обладать этой девушкой. Убедить себя в том, что я не заслуживаю Джансу. Что правильнее будет отпустить, подарить ей свободу и жизнь, в которой ни один ублюдок больше не причинит ей боли. Но я уже это сделал, и, к великому сожалению, я эгоистичное чудовище, не способное на понимание и тем более не умееющее отпускать то, что теперь засело слишком глубоко. Она, как горящая огнем заноза. Нарывает и гниет где-то под кожей. А в ушах стучит только одно: она будет моей.

Моей.

Моей.

Моей.

Не обращая внимания, как девушка вновь сжимается от моего приближения, подцепляю огненную прядь волос и отвожу от заплаканного лица, только Джансу тут же противится этому и пытается отвернуться. Тогда я обхватываю ее щеку ладонью и силой поворачиваю ее лицо к себе, но она вновь уворачивается. Отказывает. Шарахается от меня, как от огня.

После всего, что я с ней сделал. По-прежнему воюет со мной. Аллах! Ее дерзость сведет меня с ума.

— Посмотри на меня, — собственный голос звучит грубо, потому что ему чужда ласка.

Но вместо того, чтобы повиноваться мне, она начинает мотать головой. Что за?.. Проклятая!

Сжимаю и разжимаю кулаки, балансируя на тонкой грани, сдерживая себя от насилия, ведь если захочу, я заставлю ее смотреть мне в глаза. Вот только к ней у меня нет желания проявлять жестокость. Джансу итак получила боль, которую не заслуживала, и выдержала ее не хуже бойца. И лишь этим завоевала мое уважение. Поэтому сейчас я сдерживаюсь. А потом она прекращает дергаться, и единственное, что я слышу — ее порывистое дыхание.

— Все еще сомневаешься в моей чистоте? — раздается дрожащий шепот, отравляющий меня правдой. И останавливаться она не намерена. — Или тебе мало? Хочешь продолжить?

Тяжело дыша, все же проглатываю желание вновь коснуться ее, и заставляю себя отстраниться.

— Нет, — пораженно перевожу дыхание. — Джансу…

В тот же миг она впивается в меня яростным взглядом, пылающим жаждой вырвать мое сердце. Если бы она знала, как прекрасна в гневе. Настолько, что я бы позволил ей, если бы это помогло стереть совершенное мной зло.

— Либо заканчивай, либо уходи! — шипит она сквозь зубы. — Мне не нужна твоя жалость!

На этом ее запал кончается, и Джансу снова начинает плакать, пряча лицо в шёлковых простынях, но я успеваю увидеть в зелёных глазах боль. Всхлип сменяется новыми слезами. Она оплакивает то, что я так несправедливо забрал у нее. Едва ли не воет, сжимая в дрожащих кулаках простыню, и это становится последней каплей моего терпения. Каждый вылетающий из нее звук кричит о том, как ей плохо, и эти крики врезаются в меня болезненным эхом. Мне нужно дать ей время, а себе пару бутылок вина, чтобы утопить наплывающие со всех сторон мысли.

Срываясь на частые яростные вздохи, исчезаю из ее комнаты как можно быстрее. Я никогда не умел справляться с женскими слезами, особенно когда сам являлся их причиной. Но проблема в том, что мгновение назад я осознал одну пугающую вещь. Эти слезы я готов был слизывать с ее нежной персиковой кожи и, если бы мои прикосновения не были источником соленых капель, то так бы и делал. Столько, сколько потребовалось бы израненной девичьей душе.

Сам себе противен становлюсь!

С каждым шагом я все больше зверею, пока теряюсь во времени, расхаживая по восточному крылу взад-вперед. Я закрыл ее дверь и пообещал себе больше не заходить туда, но теперь желаю выбить эту чертову дверь и не покидать ее кровать.

Но что нужно ей?

Как мне облегчить то, что я натворил? Меня злит, что я ни черта не понимаю в правильном отношении с женщинами, потому что такой, как она, еще не встречал. С ней все иначе. Я и себя не узнаю, когда огненная девушка околдовывает своим сладким запахом, взглядом лисицы и смелостью. Джансу не боится меня. Не боится даже после того, как я, ослепленный гневом, грубо взял то, что она с честью берегла для будущего мужа. Мужа, которым считала меня. Точнее мужчину с именем Джафар Аль Нук-тум. И теперь она желает ему смерти. Знаю это. Чувствую. А после того, как жестоко украл ее девственность, мне точно не стоит рассчитывать на повиновение. И это убивает, потому что сейчас, когда узнал правду, я еще больше жажду ее покорности, как странник, погрязший в солнечных песках, грезит о капле воды.

Ведьма. Околдовала.

Тяну себя за волосы, едва ли не вырывая их. Но мне нужно хоть чем-то затмить эти кусачие мысли о ней, разбить картину с ее окровавленными и дрожащими бедрами или заглушить бурлящую в груди лаву ненависти к проклятому брату. Из-за его лжи я сорвался. Я мог простить ей все, но не связь с тем, кого по крови считал своим. Только поэтому накинулся на нее, как дикий варвар, а она молча принимала каждое мое агрессивное движение, пока я не сломал последнюю преграду девичьего терпения. Меня так ослепила ярость, что я не заметил ее притворства, взял больше, чем заслуживал…