Дюжина черных роз - Коллинз Нэнси. Страница 7

За годы, прошедшие с его возвращения в Америку, Эшер утвердил себя как Понтифик всех Тремере в Северной Америке. Власть его росла с каждым поколением, он становился одним из самых почитаемых Своих в Америке, одним из тех, кого сильнее всего боялись. Но лишь пять лет назад, возвратившись в свои привычные земли, он решился на самый смелый свой ход.

Город Мертвых был вотчиной вампира Синьджона уже почти два века. Синьджон был принцем Вентры — клана, гордящегося своим аристократическим происхождением. Целью Эшера было сокрушить власть старого дурака, самому стать принцем. Поскольку закон Тремере запрещал создание потомства без разбора, план низложения врага предусматривал вербовку как можно большего числа бесхозных вампиров и привязку их к себе клятвой крови. К счастью, в сыром материале недостатка не было.

В годы перед Первой мировой число небрежно зачатых юнцов выросло впятеро. По миру шлялось куда больше, чем раньше, необученных новичков — спасибо взлету современных технологий и упадку суеверий. Большинство из них было побочным продуктом бездумных совращений. Вызванные к не-жизни, в которой они ничего не знали о своем наследии, они так и мотались по земле, бессмертные и одинокие, ища в своем существовании какой-нибудь смысл. Эшер был более чем рад им этот смысл дать.

Мертвый Город отличался от других городов Америки тем, что проклят был уже очень давно. Здесь Эшер мог действовать открыто, не опасаясь разоблачения людских властей. Отбросив к черту осторожность, он затеял прямую кампанию против местного принца. Открыл «Данс макабр», привлекающий как свободных дикарей, так и бунтовщиков-анархов. Новичков не-жизни было проще всего ловить. Они с жалким отчаянием искали кого-нибудь, кто скажет им, что делать, и объяснит тонкости общества Своих, а потому тут же соглашались дать клятву крови. Три раза испив крови Эшера, они оказывались связанными с ним, пойманными в сети родства куда более сильного, чем между ними и создавшими их сирами. С этой минуты они принадлежали ему умом, сердцем и душою — если у них таковая имелась.

Эшер считал себя слугой своего клана. Все, что делалось им с момента Становления, делалось к славе и процветанию Тремере. И все же даже самый преданный из сыновей может согрешить против отца. Так Эшер и нарушил один из самых важных законов: он стал создавать потомков вне ритуалов Тремере.

Как любой из Своих, он создавал их из комбинации любви и одиночества. Первую ему пришлось уничтожить. Он запретил ей создавать собственный выводок, как запретили ему Семеро, но однажды поймал ее на приеме человека в Объятие. Как ни горько ему было, но другого выбора не было — он поглотил ее, отобрав дар бессмертия, которым ранее ее же наградил. После этого он никогда не называл ее имени, и слуги его знали, что произносить это имя нельзя под страхом смерти.

Децима была второй попыткой, и он позаботился установить с ней связь крови сразу после создания, устраняя все возможные неприятные проявления свободной воли с ее стороны. А сейчас он готовил воспринять Объятие свою бесценную Никола. Впервые будут существовать одновременно два его птенца.

Эшера выхватило из мечтаний мигание света и грохот включенной диско-музыки. Выпрямившись, он подался в кресле вперед. Начиналось представление.

— Добро пожаловать и добрый вечер всем вам, дети ночи и наши гости! Милости просим на премьеру в «Данс макабр»! Сегодня мы приготовили для вас потрясающее представление, раз даже я это говорю! Дойдет до каждого! Кровавые развлечения, красивые женщины, превосходные мужчины и танец нашей Никола — все это еще до первых петухов! Не хочу отнимать ваше время пустыми разговорами — начнем с сегодняшнего Примера!

Занавес за спиной конферансье раздвинулся, открывая фигуры двух мужчин на центральной сцене: черного и белого. Оба совершенно голые, если не считать бойцовских кожаных поясов и тяжелых кандалов вокруг запястий и лодыжек, за которые они были прикованы к вбитому в пол штырю.

— Леди и джентльме-е-ены! Слева от вас — не кто иной, как башня ужаса ростом шесть футов четыре дюйма, весом в двести тридцать три фунта по имени Скальд! Группа крови — АБ минус! Три победы!

Справа от вас — ростом шесть футов три дюйма, весом двести двадцать фунтов, соискатель и сегодняшний Пример — Кро-Ман! Группа крови — 0 плюс!

«Звездники» в толпе беспокойно поежились, увидев своего приятеля, но ничего не сказали.

Они только переводили глаза с Кро-Мана на Скальда, у которого пасть ощерилась в постоянном оскале из-за шрама от левой щеки до места, где было когда-то ухо. Голову он выбрил наголо, включая брови. Если присмотреться, на всем его африканском теле не было вообще ни одного волоска.

Кро-Ман, тоже внушительного вида, таким страшным не выглядел. На лбу у него красовался здоровенный багровый кровоподтек, правый зрачок не шевелился. Он казался пьяным и держался на ногах нетвердо, пенис болтался белым питоном между колоннами ляжек. У обоих руки были в перчатках, усаженных бритвами.

Скальд воздел над головой оснащенный бритвами кулак, оскал его стал еще напряженнее. Глаза блестели как у человека по ту сторону здравого рассудка. Вампиры в публике заорали и захлопали. «Звездники» мрачно смотрели, но молчали.

Конферансье махнул кому-то за сценой, и к уже и без того заметному шуму присоединились выхлопы дизеля. С потолочных балок опустилась большая металлическая клетка. Прутья казались ржавыми, но такими не были. Конферансье достал из широкого рукава ключи, быстро расстегнул кандалы на бойцах и открыл дверь клетки. Как только гладиаторы туда вошли, дизель переключил скорость и поднял клетку высоко в воздух, раскачивая над танцполом.

Скальд холодными глазами смотрел на Кро-Мана, пока они оба держались за покрытые запекшейся кровью прутья. Кро-Ман все встряхивал и встряхивал головой, будто пытался прояснить зрение.

Конферансье улыбнулся, обнажив жемчужно-белые клыки.

— Танец начинается!

И снова врубилась музыкальная запись, громче даже, чем раньше. Скальд кинулся из угла, бритвы на кулаке полоснули голое тело Кро-Мана. Воздух наполнился запахом насыщенной адреналином крови. Завсегдатаи клуба взвыли и заулюлюкали от чистой радости.

Кро-Ман влепил удар в челюсть Скальда, аккуратно срезав почти всю его нижнюю губу. Черный пошатнулся назад, оскал превратился в алую ухмылку. Но Кро-Ман еще не успел просмаковать свой удар, как Скальд схватил противника за мошонку и дернул.

Кро-Ман взвизгнул и инстинктивно прикрыл раненый пах, давая Скальду возможность вдвинуть кулак с бритвами в незащищенное лицо, почти начисто срезав нос. Глаза Кро-Мана полезли из орбит, пока он отплевывался и откашливался, чтобы не задохнуться от заполнившей пазухи крови. Зрители заржали и завыли, отпихивая друг друга в борьбе за лучшие места под клеткой, запрокинув головы к разинув рты. Даже кое-кто из «звездников», захваченный кровавой горячкой, ржал и аплодировал. И вообще Кро-Мана никогда особенно не любили.

Кро-Ман проигрывал и знал это. Он схватился за безволосый пах Скальда. Чернокожий попытался уклониться, но места для маневра не хватало, и Скальд взревел, как бык в кастрационном станке. Толпа завопила от восторга, когда половые признаки чернокожего хлопнулись на танцпол. Произошла небольшая давка — кто-то из вампиров постарался подобрать ошметок.

Обезумев от боли, Скальд немилосердно лупил Кро-Мана в лицо, выбивая глаза, пропахивая борозды на лбу и скулах. Алым дождем хлестала кровь из подвешенной клетки, брызжа на бешено пляшущих под ней вампиров.

Ослепленный и смертельно раненный, Кро-Ман подставил Скальду горло в ритуальном жесте поражения. Смертельный удар был быстр и — если сравнивать с предыдущим побоищем — почти безболезнен. Кро-Ман упал на сетчатый пол клетки, жизнь его уходила толчками через вспоротую яремную вену, заливая танцующих. И последняя мысль у него была такая: может быть, всего лишь может быть, не дошло бы дело до такого конца, научись он только читать.

Клетку опустили на сцену, где стоял позади конферансье мужчина в белом халате и с докторским чемоданчиком. Теперь, когда жажда убийства ушла, Скальд стал ощущать последствия своего увечья. Он свалился поперек тела Кро-Мана, глаза его остекленели, руки впились в остывающую плоть противника. Вызванные наступающим шоком подергивания создавали впечатление, что он оплакивает павшего врага.