Кровью! - Коллинз Нэнси. Страница 29

Выругавшись, Соня шагнула прочь от Фелла, жестом приказав ему встать рядом с его подругой.

Фелл посмотрел на Аниз, потом на свою обидчицу, будто ожидая неприятного фокуса.

– Встань, я сказала! – рявкнула Соня, ткнув его ногой в крестец.

На этот раз он послушался и поспешил к Аниз. Обняв жену, будто защищая ее, он бросил на Соню взгляд, полный чистейшей ненависти.

– Ну чем не милое воссоединение семьи? – сухо засмеялась Соня и скрутила кочергу в крендель. – Вряд ли Большой Папочка вам сказал, что у вас есть старшая сестра. Впрочем, неудивительно. Вряд ли он вообще знает, что я есть на свете.

– Можно моей жене сесть?

Слова Фелла сочились едкой кислотой.

Соня пожала плечами. Фелл помог жене сесть в кресло. Соня заметила, что аура у них почти одинаковая, хотя у женщины она более устойчивая. Мелькнула праздная мысль, не связано ли это с растущей у нее внутри жизнью.

Присмотревшись ближе, Соня увидела, что энергетические экраны, окружающие этих двоих, такие же, как и у нее самой, хотя определенно слабее. Уже давно она научилась приблизительно распознавать возраст Притворщиков по аурам. Аниз и Фелл, по меркам Притворщиков, были еще совсем молоды.

Это объясняло многое. Если ее собственное развитие может служить примером, то они еще оба были «немые» – не способные к телепатии.

– Надо отдать должное этому мерзавцу – он планирует по-крупному.

– Я так понял, что ты говоришь о нашем Отце?

Соня скривилась:

– Слушай, белобрысенький, может, ты перестанешь твердить о «нашем отце», пока не разозлил меня настолько, что я брошу все хорошие манеры и вырву тебе язык на фиг?

– Хорошие манеры? Это так ты называешь нападение на мою жену и на меня?

– Мне просто не хватает светского лоска.

Аниз взяла руку мужа двумя своими, не отрывая глаз от Сони. Несмотря на красноватый оттенок, эти глаза все еще могли сойти за человеческие.

– Кажется, ты много знаешь о нашем Отце – Моргане, как ты его называешь. Я никогда не видела создания, подобного тебе, – кроме Фелла и меня самой. Даже наш Отец в тех редких случаях, когда Он дарил нам Свое присутствие, не был на нас похож. Ты говоришь, что ты – наша сестра. Как это может быть?

– Ты говоришь о Моргане как о божестве каком-то.

– Он наш Создатель. Он наш Отец. – Аниз улыбнулась мужу, а он сжал ее руку. Соню поразила резкая и острая боль зависти. – Из Сущности Его мы зачаты и по Образу Его вылеплены. Мы начали быть между первым и вторым и никогда не знали иной жизни, иной любви.

Соня молчала, задумчиво глядя на Аниз. В 1970 году она сама вышла из девятимесячной комы и обнаружила, что долговременная память пуста. Она отчаянно искала личность, любую личность, чтобы заполнить эту пустоту. Это было как раз перед тем, как она попала в руки жестокого уличного сутенера Джо Лента. Он более чем охотно стал лепить ее по своему образу и предписывать пределы ее мира.

Несколько месяцев от первого пробуждения и до зверского избиения, которое пробудило Другую и привело к кровавому убийству ее бывшего благодетеля, Соня видела Лента почти в том же свете, в каком Аниз и Фелл видели Моргана. А что? Лент придал ее жизни форму и смысл. Он был нужен ей, как нужна вода пустому кувшину. Но эта пора невинности кончилась с убийством Лента и восстановлением памяти. С тех пор ее жизнь стала адом на земле.

Соня встала на колени напротив Аниз и заглянула ей в глаза. Фелл напрягся, но Аниз не вздрогнула, не отшатнулась от Сони, когда рука старшей женщины взяла ее за подбородок.

– Прости, – шепнула Соня, – но настала пора кончать с детством.

Глаза Сони дернулись, когда она вошла в сознание Аниз. Беременная подпрыгнула, как от удара током, глаза закатились в орбитах. Челюсти ее захлопнулись, клыки показались из-под верхней губы.

Самая большая проблема с физическим ударным запуском чужой памяти состоит в том, что может возникнуть защитный шок. Если Соня не будет осторожна, Аниз может обратиться к собственной памяти, а впасть в кататонию.

– Аниз! Эй, что ты с ней делаешь?

Соня чувствовала руки Фелла на себе прежней, но была слишком занята, чтобы их стряхнуть. Сейчас нужно было только чуть подтолкнуть...

Ты больше не Соня. Ты Аниз. Только на самом деле не Аниз, ты Лакиша Вашингтон. Ты растешь на Четырнадцатой улице Восточного Окленда – в округе настолько мерзкой, грязной, полной насилия и безнадежности, что полиция неофициально считает ее зоной свободной стрельбы. Твоя мать – наркоманка, продающая себя за дозу. Твой отец – какой-то белый, у которого оказалось нужное количество денег и похоти. Мать бросила тебя одну в колыбели, где ты вопила и верещала от страха перед крысами, а сама пошла встречаться со своим дилером. Через шесть часов соседи выломали дверь и спасли тебя.

С тех пор ты живешь с бабкой. Мать исчезла из твоей жизни, и ее смерть от передозировки, когда тебе было семь, уже ничего не значила – смерть дальней подруги твоей бабки.

Вопреки всем шансам ты приспособилась к среде, для неискушенных более враждебной, чем поверхность Венеры, В школе ты учишься хорошо, стараясь утвердить себя, улучшить себя. Ты так хочешь вырваться, что ощущаешь это желание физически. Ты умеешь избегать волчьих ям, что поглотили многих твоих друзей и одноклассников: наркотики, подростковая беременность, алкоголизм, брошенная школа. Ты хочешь от жизни большего, чем пахать за минимальную зарплату в угловом ларьке «Кентуккийские жареные цыплята».

Твоя целеустремленность зарабатывает тебе уважение и презрение среди сидящих в капкане. У тебя репутация «отличной» девчонки, которая «знает, чего хочет», но «слишком Умная и слишком о себе воображает», чтобы привлекать противоположный пол. Тебе доверено произносить выпускную речь от класса, и отмечены твои выдающиеся успехи. Впервые в своей молодой жизни ты можешь вырваться из костоломной и душеубийственной нищеты, в которой ты родилась и которой не покорилась.

Ты на втором курсе, когда в бесплатной больнице умирает твоя бабка. Несмотря на горе, ты испытываешь облегчение: теперь тебе никогда не надо будет возвращаться на Четырнадцатую улицу. В колледже ты так же усердно учишься, как училась в школе, и получаешь диплом по экономике бизнеса. К твоему восторгу, тебя нанимает престижная финансовая фирма из Сан-Франциско. Ты возвращаешься в Калифорнию, но теперь ты живешь на правильной стороне Залива. У тебя славная квартирка в районе Твин-Пикс, с видом на город. С балкона чуть проглядывает твоя родина – в тех редких случаях, когда ты смотришь в ту сторону.

Отделенная от тебя временем и широкой полосой воды, она выглядит обманчиво безмятежной, но никогда – манящей. Ты счастлива. Все, что ты себе наметила достигнуть, доказать себе и другим, выполнено так, как тебе и не снилось. Тебя уважают на работе, ты делаешь больше денег, чем большинство американцев твоего возраста, белые или черные, мужчины или женщины, и все впереди безоблачно.

Никто не знает, что ты – выблядок шлюхи, которая сдохла со шприцем под кожей, приткнувшись разбитой куклой между парой мусорных ящиков. Никому это знать не нужно, да и способа узнать тоже нет.

И тут начинаются сны. Плохие сны. Насчет тварей в темноте с красными горящими глазами и бритвами зубов – они смотрят на тебя, беспомощно лежащую в кровати. Сны становятся все хуже и уже мешают работать. И тогда ты делаешь то, что делает всякий уважающий себя молодой городской профессионал. Ты находишь себе психиатра.

Доктор Джоуд Кэрон – его очень рекомендуют. У него много клиентов в политической и финансовой элитах Сан-Франциско. Он красив. Он сочувствует. Он понимает. Из тех психиатров, которым молодая женщина может без страха открыть душу. Доктор Кэрон говорит, что ничего нет плохого когда ты поворачиваешься спиной к мерзости и несчастьям прошлого; нет оснований считать себя виновной в том, что входишь в систему, эксплуатирующую твоих друзей в твоем старом районе. Ты никому ничего не должна, кроме себя. И вскоре сны проходят, но твоя зависимость от доктора Кэрона растет. Когда ты с ним, твоя воля растворяется. Но тебя это не пугает и не тревожит. Ты ощущаешь покой.