Окрась это в черное - Коллинз Нэнси. Страница 33

Туннель вдруг затрясся, обрушивая на головы водопады земли и извести. Насколько поняла Соня, сейчас они проходили под шестой линией подземки. Панглосс показал на каменные ступени, истертые несметным числом ног, – ступени уводили вверх. Лестница была такой узкой и тесной, что Соне пришлось поставить Панглосса впереди себя и придерживать его руками за спину и бедра, страхуя от падения. Подъем был медленный и мучительный, но наконец показалась еще одна старинная железная дверь. Панглосс ее открыл, и два вампира оказались в вестибюле станции Гранд-Сентрал.

Никто и не заметил, как они вышли из запертой двери технического чулана. Панглосс, шаркая, шел по вестибюлю, опираясь на руку Сони. За то время, что они вышли из его логова, он еще сильнее постарел. Спина полностью согнулась, голова торчала из плеч вперед, как у черепахи. Соня не сомневалась, что их сейчас заметят – по крайней мере кто-нибудь из смотрителей предложит кресло на колесах для столь старого и больного человека. Но тут она заметила, что, хотя люди смотрят прямо на них, никто их не видит – они идут в мертвой зоне людской восприимчивости. Сам того не осознавая, Панглосс прикрыл их обоих чарами. Пусть тело старого вампира уже распадалось, но парапсихические возможности были не слабее обычного – если не сильнее.

Спускаясь на одну из нижних платформ, Панглосс вдруг покачнулся и упал на колено. Никто вроде бы не заметил. Соня помогла Панглоссу встать, но было понятно, что коленная чашечка у него распалась.

– Боюсь, – просипел Панглосс, – что отсюда вам придется меня нести. Я хотел прийти к смерти на своих ногах, но, кажется, слишком долго откладывал...

Соня подхватила его на руки – он весил не больше охапки сухих листьев. Она даже боялась его сдавить слишком сильно, чтобы он не раскрошился, как мел.

Панглосс показал в туннель, и Соня сошла с платформы на рельсы. Туннель был освещен редкими лампочками, спрятанными в нишах для рабочих. Кирпичный свод потемнел за десятки лет от сажи, стены усеяли граффити. Сзади загрохотал поезд, и Соня отступила в нишу, пропуская грохочущие освещенные окна. Какая-то старуха в очках-катафотах ахнула, глянула на них на долю мгновения – и исчезла.

Еще через несколько ярдов открылся служебный тоннель, и Панглосс показал Соне – туда. Пол был усыпан использованными презервативами, сломанными шприцами и битым стеклом пустых бутылок. Панглосс протянул руку и нажал на кирпич в стене. Послышался скрежет камня о камень, и стена отъехала в сторону.

– Поторопитесь, – шепнул Панглосс. – В этих туннелях множество бездомных и прочих отбросов общества. Они не должны видеть этот вход – или не должны после этого жить.

Соня прошмыгнула в проем, и стена встала на место. Впереди снова показались древние ступени, штопором уходящие в землю. На площадке не было света, не было даже признаков, что он здесь может бывать. И все же в этой чернильной тьме глаза Сони видели превосходно. Она невозмутимо пошла вниз.

Панглосс желтыми кривыми когтями вцеплялся в свой халат, голос его был тонок и непрочен, как паутина.

– Я... я говорил вам, как я его любил?

– Кого?

– Моргана.

При имени своего создателя Соня напряглась, мышцы на руках вздулись.

– Я помню, что вы говорили об этом при нашей последней встрече.

– Я очень, очень его любил – больше, чем любого другого. Десятки любил я до него и сотни после – но лишь его я любил как равного. Единственного его любил я настолько, что сделал равным себе. Чтобы мы всегда были вместе. Но он кончил тем, что предал меня. Бросил меня, чтобы идти своей дорогой. Он сказал, что я для него недостаточно честолюбивый партнер. А планы у него были величественные. Он мечтал вырастить армию вампиров, преданную только ему, чтобы он первым из нашего рода смог выйти из тени и править царством Человека. – Панглосс хихикнул, и тело его задрожало от усилия. – Что ж, мы знаем, куда привели его эти «великие планы», правда ведь, дорогая моя? Вот к чему его привела попытка поставить науку себе на службу! Наука – это человеческая штучка. Если ее пытаемся использовать мы, Притворщики, она оборачивается у нас в руках против нас, как разозленная змея. Мы стоим вне природы, вне причин и следствий – вот почему она чует, что мы не ее настоящие хозяева.

– Наука сама по себе не сила, как погода или магия, – возразила Соня. – Она просто... просто наука.

– Это вы так думаете, и вы ошибаетесь. И не вы одна, и не только в этом. – Голос Панглосса стал ворчлив, как у выжившего из ума старика. – Я вам говорил, что любил его? Любил так, как никого другого?

– Да, вы говорили.

– Я его прощаю. Прощаю, что он меня покинул. Прощаю, что он меня предал. Долго, долго я его ненавидел – гораздо дольше, чем любил. Не меньше пяти столетий – никого и никогда не приходилось мне ненавидеть так долго. Но я его прощаю теперь. Прощать легче, чем ненавидеть. Не требует столько энергии. Извлеките из этого урок, дитя мое.

– Я не из тех, кто прощает.

– Зачем же тогда вы меня несете? – Туман исчез из глаз Панглосса, они стали ясными и острыми. Он ждал ответа. Но тут же они снова помутнели, в голос вернулась старческая дрожь: – А что случилось с этим вашим симпатичным Палмером? Вы все еще вместе?

– Нет, мы разошлись.

– Ах, какая жалость. Вы так хорошо смотрелись...

Наконец нескончаемый спуск привел к последней ступени.

Во все стороны уходил огромный подземный лабиринт, вырубленный прямо в скальной толще земли. У входа в некрополь стояли мощные чугунные ворота, и охраняла их пара огров с бледной кожей, как у родившихся под землей ящериц. Соня шагнула вперед, и тот, что был побольше – почти двенадцать футов, повернул в ее сторону огромную плоскую башку. Глаза у него были слепыми пятнами овсяного цвета, но слух и обоняние явно ему не изменили.

– Кто идет? – загрохотал он.

– Я – Панглосс из энкиду.Пришел умирать.

Огр понюхал воздух:

– Ты не один. Кто женщина?

– Соня Блу, тоже из энкиду. Она сопровождает меня.

Огр посовещался с напарником – коротышкой семи футов роста – и отпер ворота, распахнув их легко, как циновку.

– Хорошо. Доброго пути, энкиду.

– Спасибо на добром слове, друг мой огр, – ответил Панглосс.

Интерьер некрополя напомнил Соне катакомбы Рима с узкими каменными коридорами и погребальными нишами. Но в этом лабиринте были и такие ниши, где разместился бы великан, а в другие еле поместился бы ребенок. Все ближайшие к входу ниши были заняты. Проходя по лабиринту, Соня смотрела на мертвых огров, нагов, кицунэ, ларвов и Притворщиков прочих видов.

Панглосс жестом попросил Соню остановиться, когда они проходили мимо трупа, женского, одетого в сгнившие остатки убранства эпохи Эдуарда. Лицо распеленатой мумии, волосы рассыпались в пыль давным-давно. Долго смотрел Панглосс на мертвую вампиршу и долго молчал, а потом заговорил голосом сухим и шелестящим:

– Я всегда думал, что с ней сталось. И в голову не приходило, что она мертва.

– Вы ее знали?

– Да, в те времена.

Проблуждав по лабиринту, как показалось Соне, сутки, они нашли наконец пустую нишу. Соня бережно положила Панглосса на последнее его ложе, не совсем понимая, что делать дальше. Престарелый вампир растянулся на каменной полке, вздохнул и улыбнулся, будто это была мягчайшая в мире постель.

– Вот тут будет хорошо, – сказал он.

– Вы уверены, что вам удобно? – спросила Соня.

– Мне – да. А вам, кажется, нет.

– Я, наверное, просто не привыкла к понятию «естественная смерть». Не только для вампиров, вообще. Я этого просто не видала.

– И вас она пугает?

– На самом деле нет, мне просто – неловко, что ли. А что это значит для вас? Вам больно?

– Боль, конечно, присутствует. Но я знавал боль куда сильнее. Нет, это не физическое ощущение, это откуда-то вне тела. Я одновременно и пуст, и готов взорваться. Как будто я, столетие за столетием высасывая силы жизни из других и ничего не отдавая взамен, наполнился до краев. Тут очень забавная вещь – тело растворяется от Ennui, а вот психической энергии еще только предстоит ослабнуть. Но мне просто не интересно ею пользоваться. Будто я питаюсь собой, как когда-то питался другими.