Запретная. Не остановить (СИ) - Стужева Инна. Страница 56

— Конечно, мы все тогда жутко перенервничали.

— Врач сказала, что нога больше не вырастет. Ростковая зона повреждена. Представь, Гордей, а мне тогда не было и двенадцати. Узнать, что одна нога навсегда останется короче другой. Какой удар, особенно для девчонки, считающей себя красоткой.

— Да, — подхватываю я, с содроганием вспоминая ту давнюю историю, — но ты не сдалась и каждый день делала специальные упражнения, которые вычитала в каком-то старом учебнике.

— Было жутко больно, но зато через три месяца я пришла к той тетке и, не представляете с каким удовольствием, показала ей фак.

— Ты круто справилась тогда.

— Да, просто упивалась своей победой. И ты, Аришка, справишься теперь. Только попробуй не вывезти и остаться здесь на день дольше, чем необходимо.

— Леонид Петрович сказал, если так пойдет и дальше, через неделю меня выпишут и переведут на домашний режим, — заверяю я сестру, а она снова крепко меня обнимает.

— Вооот, слушайся, он классный врач, и все будет хорошо. Мы очень сильно любим и верим в тебя.

Я просто дура, нет, трижды дура, что могла хоть на секунду допустить мысль, будто сестра не сильно расстроится, если со мной что-нибудь случится.

Не в силах больше сдерживать слез, я отпускаю ситуацию, и позволяю им свободно катиться по щекам.

Гордей, как и обещал, уходит за кофе, но перед этим снова подхватывает, и доносит меня до ванной комнаты. Под взглядом сестры, хоть она и отходит к окну, делая вид, что рассматривает пейзаж, мне вдвойне неудобно, и крайне, невыносимо стыдно.

Гордей скрывается за дверью, и с помощью Ви я, наконец, могу попытаться принять душ.

— Не рано ли еще? — спрашивает сестра с сомнением, но я уверяю, что уже практически не чувствую боли, лишь легкие головокружение и слабость, с которыми успешно справляюсь.

— Естественно, ты не чувствуешь, потому что сидишь на антибиотиках и обезболивающих, — ворчит Ви, но тем не менее делает все, что я у нее прошу.

Когда Гордей несет меня обратно в кровать, я чувствую себя гораздо более уверенной и расслабленной, чем раньше.

Освеженная, с чистой головой, переодетая в фирменные нижнее белье и удобную домашнюю пижаму, что привезла для меня сестра, я ощущаю себя в сотню раз комфортнее, чем за все время нахождения в больнице.

Пока я расчесываю влажные волосы, Ви с Гордеем выходят из палаты и долго о чем-то разговаривают. Я даже начинаю беспокоиться. Но вот они возвращаются, и Ви снова присаживается на мою постель.

Я не знаю, что рассказал, или не рассказал Ви Гордей, но пока что сестра не выдает больше беспокойства, чем отражалось на ее лице, начиная с момента прихода.

Понемногу я успокаиваюсь, а потом уговариваю Ви ехать домой, потому что Игорек, должно быть, ее уже заждался.

Сестра уезжает, и мы с Гордеем снова остаемся один на один.

— Ты… рассказал ей о прыжке? — спрашиваю я Гордея, когда он привычно устраивается на стуле у окна.

— Нет, мы же договорились.

— Хорошо.

В палате воцаряется тишина.

— Свет включить? — спрашивает у меня Гордей, потому что за окном сгущаются сумерки.

— Нет, так хорошо. Ты… не спишь уже второй или третий день. Ты не можешь вечно здесь сидеть.

— Есть предложения?

— Тебе нужно поехать домой и выспаться, — говорю я. — А завтра сможешь снова прийти, если захочешь. Вот мое предложение.

— Не подходит, Бельчонок.

— Гордей, так нельзя. Ты же… А, ладно, — торможу сама себя. — Делай, что хочешь. Просто… о тебе же подумала.

— Я мог бы лечь рядом с тобой, если ты не против, — говорит вдруг Гордей, и одним махом выбивает почву из-под ног. Полностью лишает меня покоя.

Я вскидываю на него глаза. Пытаюсь вглядеться в его лицо сквозь темноту, и что-нибудь там прочитать.

— Просто рядом, Бельчонок. Не сходи с ума, — говорит он, точно уловив оттенок моего настроения.

Я в смятении, но… в то же время, почему же нет, если кровать в палате всего одна, но зато достаточно широкая.

— Ладно, — говорю я, и неосознанно начинаю сдвигаться ближе к стене.

Гордей медленно поднимается с места. Я вижу в темноте его стройный, широкоплечий силуэт. Он подходит ближе, замирает на секунду, видимо, скидывая обувь.

Присаживается на кровать. Очень медленно, словно боится меня спугнуть. А потом, вдох-выдох, осторожно ложится рядом со мной. Кладет голову на вторую подушку, вытягивается на спине во весь рост.

Несколько минут мы просто вот так лежим, соприкасаясь плечами и бедрами, привыкая к ощущениям, запаху и теплу тел друг друга.

Я на несколько минут даже прикрываю глаза.

Еще мы дышим. Он медленно и размеренно, я немного обгоняю его по частоте вдохов-выдохов и скорости сердечных ударов. Как бы я ни хотела уверить себя в обратном, но мое тело по-прежнему реагирует на него.

А в голове почему-то возникают образы самого первого нашего чувственного опыта.

Тогда я еще жила у тети, вела себя неприступно, а Гордей с жаром и настойчивостью, активно меня добивался.

В один из дней он перелез ко мне через окно, и вот так же лег рядом, прямо на мою кровать.

Я жутко перенервничала. Вроде бы от того что нас может застукать тетя, но на самом деле от нахлынувшего меня жара, желания испытать то самое большее, про которое столько разговоров.

Мне хотелось, чтобы он накрыл меня собой.

Да, мне очень хотелось почувствовать его тяжесть, вес его тела на себе.

Безумно хотелось, чтобы шептал разные приятности, окружал уверенной нежностью и, конечно же, жарко и сладко целовал.

А потом любил. По-взрослому.

Обмирала от мыслей, что в моей жизни наступает полоса близких отношений с парнем.

Хоть тогда я даже отдаленно не представляла, не могла знать, как это бывает. Но вот желала испытать эмоции первой любви и страсти именно с ним.

И сейчас…

Мы с Гордеем столько раз были вместе. Он… брал меня в разных позах. Он трогал, видел, изучал каждый сантиметр моего тела.

Так почему же одним из самых ярких воспоминаний, что всплывают в моей голове сейчас, главенствующее место занимает именно это. Одно из самых невинных, но такое волнительное, до дрожи чувственное?

— Помнишь, как однажды я забрался к тебе через окно, Бельчонок? — спрашивает вдруг Гордей, и я не в силах сдержать быстрого удивленного вздоха. — Ты еще жила тогда в доме твоей тети.

— Да, я только что вспоминала этот момент. А ты словно мысли читаешь.

— Я так сильно, просто до помутнения в башке, так болезненно одержимо тебя хотел. Но мне… приходилось сдерживаться. Это было адски, невероятно сложно, Бельчонок.

— Ты пах тогда кофе, шоколадом, табаком и нотками мяты. Мне очень нравилось, я растворялась в твоем аромате, и просто задыхалась от эмоций. Я мечтала, чтобы ты перешел к более активным действиям, и в то же время готова была соскочить с кровати, едва бы ты это сделал. Но ты держался, да, просил меня не паниковать.

Гордей слушает, а я продолжаю.

— Я пыталась сделать вид, что совершенно ничего не чувствую к тебе, а ты уверял меня, что бы я ни говорила, твоя близость сильно меня волнует.

— Да, — усмехается Гордей, — я был довольно наглым, от самомнения просто разрывало.

— Ты и сейчас такой, — в ответ усмехаюсь я. — Точнее, становишься таким снова, наглеешь прямо на глазах.

Во мне вдруг поднимается какая-то сила, способная не просто отвечать, а даже немного шутить и поддевать. Та энергия и решительность, что я утратила, будучи в отчаянии из-за хронического равнодушия Гордея, теперь возвращается, и требует выхода.

Отчасти это происходит из-за приезда сестры, которая заразила своей уверенностью, но больше потому, что я снова спустя огромный перерыв, ощущаю ту незримую, и пока что довольно тонкую нить, что связывала нас с тех пор, как мы столкнулись в супермаркете. Едва лишь заглянули друг другу в глаза.

Тот его интерес, что способен горы свернуть на пути к желанной цели, сейчас словно витает снова в воздухе. И некоторая моя отстраненность лишь сильнее подогреет его интерес.