Кукла и ее хозяин (СИ) - Блум Мэри. Страница 37

Включив воду, я опустил руку с перстнем под поток и стал смывать. Красные струйки обильно потекли по раковине. В тот же миг дверь скрипнула и отворилась, и в комнату заглянула Уля в сорочке, с сонно хлопающими глазами и ладонью, отпечатавшейся на щеке — однако упрямо не желавшая спать, если я рядом и я не сплю. Она перевела взгляд с испачканной раковины на меня и, кажется, окончательно проснулась.

— Это кровь? — в голосе мелькнула тревога. — Ты поранился?

— Не моя, — успокоил я.

Моя умница выдохнула, а затем шагнула ко мне.

— Помочь отмыть?

— А тебе правда хочется?

Уж кому как не мне знать, как она боялась крови — в детстве чуть не в обморок падала, едва завидев чей-нибудь пораненный палец или разбитую коленку. Правда, для моих пальцев и коленок она и тогда делала исключение, самоотверженно кидаясь искать зеленку, пластыри и бинты.

— А разве это не задача хозяйки дома? — Уля остановилась рядом.

— Отмывать кровь врагов с хозяина? — я чуть не хохотнул.

— Я что угодно для тебя сделаю, — решительно сказала она.

Глядя в ее серьезные серые глаза, я ее обнял и прижал к себе, стараясь не задеть сорочку мокрыми руками. Рядом по-прежнему лилась вода. Вот так и должно быть: когда люди сами добровольно отдают себя друг другу — по собственному желанию. А то, что сделал с Никой этот недохозяин, просто недопустимо. Это не любовь, это жадный, одержимый эгоизм, ломающий другого ради себя любимого. Это достойно самого страшного наказания. И капли крови на раковине словно давали ответ какого.

Яркое полуденное солнце нахально пролазило сквозь окна, однако моя гостиная все равно казалась мрачной — светлее ее делали только люди, а без них место словно окутывала Темнота. А ее здесь было много, слишком много — как раз столько, сколько мне нужно.

Чтобы никто не помешал, по моей просьбе Глеб отвез девчонок в город. Уля как раз собиралась в мебельный, а Агата вызвалась составить ей компанию. Следом по делам ушла и Дарья, предварительно не забыв высказаться по поводу ворот Казанского собора, счет за который выставили Синоду — не зря же я все-таки плачу страховые взносы. А у самого порога наша мадам вдруг обернулась и с подозрением уточнила, не замышляю ли я чего. Однако привлекать к делу Синод я не стал. Эти ребята не действуют без доказательств, а в данном случае их легко подчистить — да и предпочитают они бороться с нечистью, а не с ублюдками. С последними же должно быть свое правосудие, а не общее — которое Синод обеспечить не мог.

Каждый мой шаг гулко отдавался в тишине — все ушли, и целый дом остался только для меня. Воздух сгустился в томящем напряжении, словно вся Темнота вокруг чувствовала, что я собираюсь сделать, и с интересом ждала, осмелюсь ли. А сама-то осмелишься? Покинув гостиную, я направился в подвал.

Люди обычно отделяют себя слоями от всего, что их напрягает, раздражает или пугает: канализация, проложенная под асфальтом, напоминающие о прошлом вещи, убранные подальше в шкаф, трупы, закопанные в землю — чем тяжелее с этим жить, тем больше слоев это отделяет. А та сторона — Темная сторона — это место, где вообще нет никаких слоев, и ты сталкиваешься со всем напрямую. Поэтому чтобы туда попасть, надо оказаться в состоянии, когда между тобой и Темнотой слоев вообще не остается. В состоянии без сожалений, боли и страха — в состоянии полного принятия Темноты, когда уже ничего не сдерживает, чтобы взглянуть ей прямо в глаза.

Мне даже не пришлось читать заметки отца, чтобы знать, что делать — я и так это отлично помнил.

— Терпи, — говорил он в детстве, густо размазывая скверну по мне, — если хочешь стать великим!

Черные змейки, казалось, выедали все внутренности в слабом детском теле, заставляя Темноту внутри занять как можно больше места, освоиться во мне поскорее. Скверна щипала неимоверно, и это было безумно больно, но я стискивал зубы и терпел. Хотел ли я стать великим тогда? Не помню — я лишь хотел ему нравиться.

Отец всегда был за быструю прокачку — чем сильнее соприкоснешься с Темной стороной, считал он, тем сильнее станешь. А вот бабушка Агаты выступала за путь постепенного развития, говоря, что надо бережнее относиться к себе. Вот только сейчас у меня не было времени на эту бережливость. Да что там, у меня даже на быструю прокачку времени не было. Я собирался не прикоснуться к Темной стороне, а нырнуть в нее с головой.

Я остановился у массивной двери подвала. Воздух здесь казался осязаемым, сдавливающим легкие — так густо его пропитала скверна. Из-за закрытой двери доносились звуки — нечто среднее между журчанием воды и шипением свивающихся змей. В моей тени мгновенно началось беспокойное шевеление, и, без всяких команд выскочив оттуда, моя крошка решительно обвила мои ноги и потянула прочь, будто советуя уйти.

— Жди здесь, — приказал я.

Янтарные глаза немного нервно взглянули на меня, однако она послушно отползла в сторону и замерла у стены. А следом замерла и черная жирная клякса, которая кралась за мной по пятам из гостиной, вероятно, решив, что я не вижу.

— И ты жди, — бросил я Харону.

Грабля тут же вылезла из тени и нахально потащилась к двери, как плохо дрессированный пес, все делающий назло, лишь бы его заметили.

— Что сказал хозяин? — я отпихнул поганца обратно.

Костлявые пальчики небрежно отмахнулись «мол, мы выше этого», однако остались на месте и больше не дергались. Я же потянул на себя холодную железную ручку и, распахнув тяжелую дверь, вошел в кромешную тьму. Стены вокруг зияли чернотой, в которой со смачными хлопками лопались пузыри сочащейся скверны и медленными струйками стекали вниз, копошась и подрагивая. Пол ощущался липким и вязким, как болото, которое глушило каждый мой шаг. Стоило только двери за спиной захлопнуться, как из стен вылупились сотни глаз и уставились на меня, будто спрашивая, зачем я здесь. А то еще не поняла. Я собирался позволить ей то, чего даже сам отец не позволял.

— Что смотришь? — усмехнулся я. — Бери, если осмелишься, — и приглашающе раскинул руки.

Заразе не пришлось повторять дважды. Скверна с пола черными змейками кинулась на меня и жадно обвила ноги — сковывая, не давая двигаться, пробираясь все выше. Сочащиеся струйки торопливо сбежали со стен и тоже ринулись ко мне, словно боясь, что им не достанется — втискиваясь в толкучку как в базарный день. Змейки хищно свивались кольцами, сдавливая колени, бедра, грудь — превращая меня в такую же кишащую черную массу, какой были сами. Кожу под этим копошащимся коконом щипало так, что ее, казалось, сдирают по-живому — пробивают иглами, прогрызают насквозь, словно выедая новые зоны внутри меня, где бы еще могла освоиться Темнота. Дай ее вероломным служкам волю — и они не остановятся, захватят всего. Хотя в данном случае я собирался взять у них намного больше, чем они могли урвать у меня.

Подбородок резко защипало, а затем эта алчная чернота дружно накинулась мне на голову — вся разом — будто набрасывая сверху тугой мешок. И все вокруг исчезло.

Пальцы нетерпеливо стучали по рулю. Оставив девушек в магазине, Глеб торопливо ехал домой, чувствуя странную потерянность — словно забыл нечто важное, а что именно вспомнить не можешь. Казалось, отголоски тревожной сирены пробегали по всему организму, ища потерянное и не находя. Если обычно тело не ныло без души, то сейчас пустота на ее месте ощущалась фантомной болью — точь-в-точь как тогда, в те далекие деньки, когда Костя удержал здесь его, но сам из-за этого находился без сознания — в чем-то среднем между жизнью и смертью, будто по ту сторону всего. Вот это сейчас и напрягало.

Зачем друг хотел остаться один? «Так надо,» — сказал он. Он обалденно, конечно, умел отвечать на вопросы, на которые не хотел отвечать. И сейчас, судя по всему, не хотел, потому что его смартфон не отвечал.

Чувствуя, как нарастает тревога, Глеб ускорился. Вообще, он даже не особо расстроился тогда, что потерял душу. В те годы в его сознании потеря души приравнивалась примерно к потере кроссовка — вполне можно прожить и без. Больше напрягло, что умер как бы он, а страдал за это Костя — мучился, болел и даже с отцом поссорился. И хотя причину ссоры они не обсуждали, Глеб прекрасно понял почему и даже сказал тогда, что он может отпустить его душу, чтобы снова колдовать. Костя выслушал, окинул его взглядом и прищурился.