(Не)приемный папа (СИ) - Бран Ева. Страница 19
В клинику приезжаю почти в уравновешенном состоянии. Злость затолкал глубоко внутрь, утрамбовал и положил поверх чугунную плиту. И ощущения в грудине похожие. Тяжесть и холод. Делаю глубокий вдох, приваливаясь спиной к стене. Ещё один и ещё. А потом надеваю на лицо маску спокойствия и захожу в палату. Девочки занимаются раскрасками. На большом листе розовый единорог с радужным хвостом и гривой, с которых срываются золотые звёзды.
- Очень красиво, - улыбаюсь, гладя дочку по голове. – Пойдём гулять? – произношу, как мне кажется, излишне бодро, но Варя не замечает фальши, увлечённая раскраской. А вот Ксюша смотрит серьёзно. Тонкие брови хмурятся, образуя складочку на лбу.
- Пойдём! – весело отзывается Варя, и я начинаю её одевать. Только бы не смотреть на Ксюшу, не выдать своё состояние.
- Может, взять кресло? – кивает она в угол, где стоит инвалидная коляска.
- Моя дочь не инвалид! – отрезаю зло. – Мы сами справимся. Правда, Вареник?
- Конечно, - тихо шепчет Ксюша, а я понимаю, что обидел её своим тоном. /Запрещено цензурой/!
- Извини, - вздыхаю тяжело.
Она молчит, наматывая на голову палантин. Подхватываю Варю на руки, и мы идём в парк. И когда Варя отвлекается на белку, скачущую по сосне, Ксюша становится передо мной, заглядывает в глаза и тихо спрашивает:
- Что произошло? Только не отпирайся, я вижу.
Утопая в васильковом поле её глаз, выкладываю всю историю с Катей. Голос сипнет и срывается, эмоции упорно пытаются поднять чугунную плиту. Они шкребутся, кидаются на неё снизу, как обезумевшие звери, вызывая вибрации внутри меня.
Ксюша молча слушает, а потом берёт в свои руки мои сжатые до побелевших костяшек, кулаки, прижимает к своей груди и шепчет, что гордится мной. Что я самый лучший отец на всём белом свете. И что Варя обязательно поправится. Иначе и быть не может.
Мы почти час гуляем по больничному парку. Варя знакомится ещё с одной девочкой. Они медленно собирают шишки – из-за болезни быстро передвигаться не получается. Кормят белок семечками и звонко смеются. Ксюша специально сбегала за пакетиком. На лицах малышек неподдельный восторг отражается, когда рыжие проказницы проворно выхватывают из маленьких ладошек чёрные семена.
- Пап! – поворачивается Варя и смеётся заливисто, а у меня нутро выворачивает от противоречивых чувств. Показываю два больших пальца с бодрой улыбкой и быстро отворачиваюсь, чтобы отдышаться. В глазах резко тёмные пятна проступают.
- Дима? – Ксюша встревоженно трогает меня за плечо.
Мотаю головой и запрокидываю лицо к небу. Долго моргаю, глубоко дыша. Мужчине не пристало плакать, особенно перед женщинами.
Ксюша укладывает голову мне на грудь, поднимает руку и запускает тонкие пальцы в волосы. Ерошит их. Приятно. Светик никогда не гладила меня по голове. И вообще была не ласковая. А Ксюша льнёт, как мягкая кошечка, отдаёт своё тепло и нежность. Чёрт! Я даже не задумывался, чего всё время был лишён. Как приятно получать незамысловатую ласку от женщины. Не постель, а нечто другое, даже более интимное, ценное.
Перехватываю её руку и целую в ладошку, улавливая, как у неё сбивается дыхание. Отзывчивая. Мозг так измотан, что находит спасение – представляет Ксюшу обнажённой в моих объятиях. Чёрт! Как же всё сложно.
- Спасибо, - шепчу хрипло. – Моё предложение остаётся в силе.
- Какое? – Ксюша явно прикидывается, делая вид, что не понимает.
Качаю головой и улыбаюсь.
- Завтра домой надо съездить, проведать Акбара, - перевожу тему.
- Конечно. Я всего лишь Варина няня. Можешь передо мной не отчитываться о своих передвижениях.
Эти слова задевают, но я не подаю вида. Возвращаюсь к дочери, беру её на руки и несу обратно в палату.
А через неделю приходится вернуться на работу. Срочный проект, и заказчик требует меня. Теперь мотаюсь с работы в больницу, изредка удаётся заехать домой, проведать собаку. Акбар тоскует, но я ему говорю, чтобы потерпел. Что скоро мы вернёмся домой.
Мама порывается приехать, но я её снова убеждаю, что в этом нет необходимости.
- Ксюша с ней с утра до вечера. Мы справляемся, - отвечаю на длительную мамину тираду. Она волнуется, что мы плохо питаемся. Мама в своём репертуаре.
- Ксюша, - вздыхает она. – А как Ксюшин муж ко всему относится? Я ведь понимаю, чувствую, что ты влюбился в эту женщину. А сама Ксюша?
- Ма, не до этого сейчас, ей богу.
- Ладно, - соглашается она с тяжёлым вздохом. Но если вдруг понадобится помощь, немедленно звони.
- Договорились.
Следующий месяц превращается в день сурка. Ксюшу вижу всего полчаса в день, но даже не пойму, что испытываю по этому поводу. И испытываю ли? Меня будто законсервировали, превратили в бесчувственную машину, выполняющую определённые функции. Работа, больница, капельницы, кормление дочери через «не хочу». Её всё чаще тошнит, она уже почти не поднимается, затухая на глазах. Теперь я сплю на её кровати с пластиковым контейнером в руках. Вернее, даже не сплю, а нахожусь в полудрёме, чтобы если Варю начнёт тошнить, тут же повернуть её в нужную позицию и подставить судок.
Не понимаю, как в состоянии зомби умудряюсь удачно закрыть проект. Начальник даже ещё две недели отпуска мне выписывает в качестве премии.
Донора так и не нашли. Дни Вари на исходе. Даже не знаю, как смириться. Не хочу! Не могу! Я только обрёл её. Да, неожиданно. Да, не хотел детей. Но ведь я не мог её обрести таким мистическим образом, чтобы, спустя несколько месяцев, потерять! В чём тогда был смысл?
Паркуюсь возле больницы и сижу пару минут в машине, пялясь бездумно на тротуар перед собой. По нему идут папа с дочкой. Девочка старше Вари года на два. Мужчина несёт пушистую ёлку, а девочка держит в руках сувенир года. Милый тигрёнок синего цвета. Варенику бы понравился.
И только сейчас до меня доходит, что уже 31 декабря. Что это первый новый год для моей девочки, который она проведёт с папой. Что, мать его, за несправедливость?!
Выскакиваю из машины, и словно шальной несусь вдоль по улице к ближайшему ёлочному базару. Там покупаю небольшую ёлочку в кадке, игрушки на неё и точно такого же синего тигрёнка.
Захожу в палату со всем праздничным добром и демонстрирую Варе.
- Украсим? – улыбаюсь дочери. Она уже не может. Слабость не даст ей участвовать в украшении ели. Даже тигрёнка она едва может к себе прижать. Но улыбается, утыкаясь в него носом.
- Как назовём? – спрашиваю, видя, что Ксюша еле сдерживается, чтобы не заплакать.
- Тигруля, - шепчет Варя.
- Пусть будет Тигруля, - соглашаюсь. – А теперь руководи. Мы с тётей Ксюшей будем вешать игрушки, а ты говори, куда какую.
В итоге ёлочка получается довольно милой.
- А подарки? Под ёлку положено класть подарки, - говорит Варя.
- А что ты хочешь, чтобы дедушка Мороз принёс?
Малышка задумывается, а потом тихо выдаёт:
- Твою улыбку и маму.
Не выдерживаю, вылетаю в коридор и сползаю по стене, садясь на корточки. Даже в таком состоянии ребёнок просит не избавления от мук, а маму. Про себя выстраиваю даже не трёх а десяти этажную матерную конструкцию. Дышу порывисто, чувствуя щемящую боль за грудиной.
Ксения появляется спустя минуту. У неё встревоженное лицо и подрагивающие пальцы. Губы сжаты в тонкую полоску. Садится рядом на корточки и тяжело вздыхает.
- Я загадала на Новый год донора для Вареньки.
- Думаешь, деду Морозу под силу исполнить твоё желание?
- А давай письмо ему напишем и вместе попросим. Каждый выскажет все свои желания, а потом отправим ему. Надо верить в чудо.
- Я уже ни во что не верю, - голос свой едва узнаю.
- А вот это плохо. Не правильно. До последнего верить надо.
Поднимаюсь, собрав себя в кучу, и захожу в палату. Варя не должна видеть меня в таком состоянии. Я не имею права раскисать.
- Пишем письмо дедушке Морозу? – беру лист бумаги.