Такое короткое лето - Вторушин Станислав Васильевич. Страница 20

Я встал, подошел к ней и попытался обнять за талию. Она отстранилась, упершись ладонью в мою грудь, затем приложила палец к моим губам и мягко сказала:

— Не надо. Не настраивай себя. Тебе нельзя волноваться.

— Я уже разволновался, — ответил я, отступая на полшага. — Успокоить можешь только ты.

— Иди, ложись, — сказала Маша и, плавно повернувшись, пошла в ванную.

Я снял брюки и футболку, задул пламя свечей и лег на кровать. Из ванны донесся плеск воды. Я лег на спину и уставился в потолок. Глаза быстро привыкли к темноте, я хорошо видел очертания люстры и верхнего угла шифоньера. Я ждал Машу, но она умывалась так же долго, как и собирала посуду. Уличная реклама, погасшая на некоторое время, вспыхнула снова и по стене у самого потолка побежали ее тусклые неровные блики. В ванной все так же шумел водопроводный кран. Мне казалось, что Маша умышленно оттягивает мгновение нашей близости. Она все время сохраняла дистанцию, словно боялась переступить порог ей же самой открытой двери. А может это было потому, что я не проявлял должной настойчивости?

Водопроводный кран замолк, дверь ванны открылась и на пороге, освещенная сзади электрическим светом, появилась Маша. Она была в длинной ночной рубашке с коротким рукавом, ее темные волосы рассыпались по плечам. Маша протянула к стене руку, выключила свет и, неслышно ступая босыми ногами, направилась в мою сторону. Я торопливо подвинулся к стенке, освобождая ей место, но она прошла мимо и начала расправлять вторую кровать.

— Ты разве не придешь ко мне? — растерянно спросил я.

— Я же сказала, тебе нельзя волноваться, — ответила она, сворачивая покрывало.

Постояла несколько мгновений, прижимая его к груди, затем положила на стул, подошла ко мне и, торопливо поцеловав в щеку, сказала шепотом:

— Спокойной ночи.

Я поймал ее за руку и потянул к себе. Она уперлась, словно застывшее изваяние, и жалобно произнесла:

— Отпусти. Иначе заплачу.

— Что с тобой, Маша? — спросил я, ошеломленный не столько ее словами, сколько их тоном.

Она молча высвободила руку и пошла к своей кровати. Откинула одеяло, нырнула под него и, тяжело вздохнув, вытянулась на постели.

— Спокойной ночи, — сказал я, пытаясь сгладить неловкую паузу.

— Спокойной ночи, — ответила Маша, закинув руку за голову.

На светлом фоне окна четко обозначился ее локоть. Я долго смотрел на очертания ее руки, казавшейся мне необычайно изящной, и меня разбирала злость. Зачем она позвала к себе, если сейчас мы оказались на разных кроватях? Я вспомнил ее, когда она появилась в больничной палате, и мне казалось, что в то время я был для нее самым близким человеком. А сейчас в одной комнате со мной находилась другая женщина, чужая и недоступная. Почему вдруг такая перемена? Может быть я, сам того не заметив, допустил какую-то бестактность?

Я стал перебирать в памяти каждый свой шаг, начиная с того момента, когда Маша с Валерой приехали за мной в больницу. Ничего некорректного и уж, тем более отталкивающего, в своем поведении я не нашел.

Реклама на Шоссе Энтузиастов погасла, комната погрузилась в плотный сумрак. Я решил не думать больше о Маше. Завтра утром попьем на прощанье чаю и я отправлюсь на Алтай. Хватит искать приключений. На этот раз их у меня в Москве оказалось более, чем достаточно. Я повернулся на бок, решив во что бы то ни стало уснуть. Кровать скрипнула, а одеяло зашуршало, когда я стал натягивать его на себя.

— Иван, ты не спишь? — раздался от окна голос, от которого у меня дрогнуло сердце.

— Нет, — сказал я. — А что?

— Иди ко мне, — Маша заскрипела кроватью, отодвигаясь к стене.

Меня обдало жаром. Одним движением я соскочил с постели и очутился у нее. Залез под одеяло, обнял за талию, прижал к себе. Она доверчиво прильнула к моей груди, уткнулась лицом в шею. Я ощутил на коже ее горячие губы. Поцелуй был осторожным, словно она боялась, что ее услышат. Я поцеловал ее в голову, в губы, в небольшую упругую грудь. Она не отстранялась. Я повернул ее на спину и начал целовать, не сдерживая себя. Маша обняла меня и стала искать губами мои губы…

Когда я откинулся на подушку, она положила ладонь мне на грудь и сказала:

— Ты извини, что я вела себя так. — Маша вздохнула и выписала пальцем завитушку на моей груди. — Я не могла решиться. Ты у меня первый после мужа.

— А где он? — спросил я.

— Разбился. Он летал на СУ-24.

— Давно?

— Три года назад.

— Извини, не знал, — сказал я.

— У меня, наверно, судьба такая. Если что-то найду, обязательно потеряю. — Она снова провела пальцем по моей груди и спросила: — Зачем тебе лететь на Алтай? Разве нельзя остаться в Москве?

— Я же не собираюсь улетать завтра.

— Я не хочу, чтобы ты вообще когда-нибудь улетал. Я так долго ждала тебя, что теперь боюсь расстаться даже на час.

— Ты меня ждала? — удивился я. — Это я нашел тебя. И то только благодаря Гене. Он уговорил Валеру поехать к вам.

— Все так и есть, милый. Я тебя ждала и ты ко мне пришел.

Я знала, что так будет. Потому, что никто другой, кроме тебя, мне не нужен.

— А откуда ты знала, что это буду я?

— Это знала не я. Знала моя душа. Как только ты появился в этой комнате, во мне что-то дрогнуло. Глубоко-глубоко. В самом сердце. У меня даже руки опустились, как плети. Меня словно всю лишили воли. Если бы ты тогда подошел ко мне, взял на руки, ты бы мог отнести меня куда угодно и делать со мной все, что тебе вздумалось. Я бы не сказала ни слова. Я была в полном оцепенении. Я не знала, что так бывает с людьми. Это потому, что я долго ждала тебя.

Последние слова Маша говорила дрожащим голосом. Она прислонилась щекой к моему лицу и я почувствовал на ее ресницах влагу. Маша плакала.

— Обещай мне, что никогда не уедешь.

— Обещаю. — Я провел ладонью по ее волосам, они словно шелк заструились между пальцами.

— Нет, ты так не обещай. — Маша наклонилась надо мной, глядя в глаза. Я почувствовал на лице ее дыхание. — Ты поклянись.

— Клянусь, — сказал я, целуя ее в губы.

Маша положила голову мне на грудь, обняла за плечо. Мне было удивительно хорошо с ней. Ее волосы источали легкий запах нежных духов, а от кожи исходил тонкий, непередаваемый аромат чистого и здорового женского тела. Я был в состоянии полного блаженства. Ни один мужчина не объяснит, почему его нестерпимо тянет к одной женщине и он совершенно равнодушен к другой, внешне более привлекательной. Может быть какую-то роль играют запахи, которые мы иногда даже не ощущаем? Может быть мы не такие уж цивилизованные, какими иногда изображаем себя? Я положил руку Маше на спину, она подняла голову, наши губы встретились, я поцеловал ее.

— Скажи мне еще что-нибудь, — попросила Маша.

— Ты самая красивая, — произнес я. — Ты просто чудо.

— Мне так хорошо с тобой, — сказала Маша. — Я не хочу, чтобы ты улетал.

— Я же тебе поклялся.

— Но ты же все равно улетишь.

— Без этого не обойтись.

— Да, милый. — Она потрогала ладонью мою щеку. — Я буду скучать страшно-страшно.

— Как можно скучать страшно-страшно? — спросил я.

— Это когда приходишь домой с работы и весь вечер и всю ночь сидишь совершенно одна.

— А ты вспоминай кого-нибудь, — предложил я. — Будет легче.

— Я только этим и жила. Теперь буду вспоминать тебя.

— Я скоро вернусь.

— Только этого и хочу. — Маша всем телом вытянулась на мне, взъерошила мои волосы и поцеловала в нос.

— А еще чего ты хочешь? — спросил я, прижимая ее к себе.

— Тебя. — Она губами нашла мои губы и приникла к ним…

… Солнце уже давно взошло, но я проснулся не от его лучей, а от осторожных шагов по комнате. Я открыл глаза. Маша стояла у зеркала и расчесывала волосы. Она была в коротком халатике и домашних тапочках без задников. От их шлепанья я и проснулся.

— Доброе утро, — сказал я.

Маша стремительно обернулась, халат распахнулся и она стала запахивать полы.

— Не закрывай свои красивые ноги, — попросил я, поднимаясь с постели.