Граф салюки (СИ) - Васильева Лариса Геннадьевна. Страница 2

Семена Семеновича разговор этот не заинтересовал, он и сам думал – зачем крестьянам грамота?

Илья Михайлович уж и не знал, чем развлечь гостя.

– Не сыграть ли нам в карты? – предложил он.

– С удовольствием.

Они начали по маленькой, и все увеличивали ставки. Просто поразительно, как Илья Михайлович, человек благоразумный, никогда прежде не игравший на крупные суммы, мог так увлечься. Он проиграл. Грустно прикидывал, как скажет жене, от чего им придется отказаться и как об этом узнает сын. Семен Семенович заметил, как расстроился хозяин, понял, что денег лишних у того не было, и ему стало неловко за свой выигрыш.

– Послушай-ка, Илья, мы играли в шутку и отдавать ничего не надо, это мы с тобой так, только от скуки перебросились, не порть нашу дружбу денежными делами. Забудь о картах.

Но хозяин уперся:

– Долг есть долг, проиграл, так отдам.

В комнату влетела Варюха.

– Барыня просили узнать, не подать ли вам чаю с кулебякой?

Хозяин не сразу оторвался от своих мыслей. А Варе не стоялось на месте. Она елозила по полу, крутилась из стороны в сторону в своих валеночках. В людской пол был холодным, и Варя ходила в обрезанных валенках. Они скользили по гладкому полу, и сейчас ей хотелось разбежаться и проехать по всей зале, но она не решалась при хозяине и его госте. Семен Семенович залюбовался ею. Щечки у нее румянились, вкруг высокого лба вились светлым ореолом выбившиеся прядки волос. Вроде не красавица, но очень даже ничего. Губки пухлые, носик неправильной формы, с маленькой горбинкой посередине, а кончик чуть-чуть вздернут. И фигурка не идеальная: плечи прямые, чуть широковаты, талия тонкая, узкие бедра – в ней было что-то мальчишеское, а смотреть все равно приятно. Конечно, мужчине за пятьдесят понравится любая юная девушка семнадцати лет, но эта было очень привлекательна. Не дождавшись ответа, Варя начала снова:

– Барыня просят…

– Да ступай, ступай, егоза, скажи, пусть накрывают, сейчас придем.

Варя крутнулась на месте и выскочила из комнаты, слегка поскальзывая, словно на коньках.

Вдруг гостя осенило:

– А давай-ка мне, Илья, в счет долга Варю. Да я еще тебе и добавлю за нее.

Нестеров был поражен.

– Ну, брат, ты того… Она-то у нас как дочь право, и Николеньке как сестра. И Марья Федоровна ее любит, сама ее музыке учила. А ты хочешь забрать для… развлечений.

И в самом деле, в их дом Варька попала сразу после рождения. Мария Федоровна Нестерова была в годах, когда господь послал ей сына. После первенца – дочери все последующие дети умирали в младенчестве. Старшая дочь ее была уж замужем и внуки уже были, когда родился Николенька. Здоровье Марии Федоровны было слабым всегда, а похоронив трех младенцев, она и вовсе упала духом. Решила, что бог ее наказывает за что-то, и к ребенку лучше ей подходить пореже. Была найдена кормилица – Улька, крепкая молодуха, родившая первенца, девочку Варьку, недели три назад. Девочка была здоровенькая, но уж слишком горластая. Няньке с детьми отвели дальнюю комнату в противоположном от покоев помещицы крыле. Ульке строго было наказано беречь барчука, а коли с ним что случится, то же будет и с ее девчонкой. Потому Улька со страху и кормила всегда сначала барчука, а свою дочь тем, что осталось, – хоть голодная будет, да живая. Барчук, видно, переедал, рос увальнем. Варя и пошла быстрее, и говорить начала раньше, а Николенька тянулся за ней. Они все время были вместе. Годам к трем Ульяна уже внушила дочери, каково ее место, и строго-настрого запретила обижать барчука и перечить ему. Но тому все равно доставалось от шустрой девчоночки, когда их никто не видел. Мальчишка оказался стойким, ябедничать не бегал, громко не ревел. Кукол детям велели не давать, чтобы барчук рос с мужскими играми: солдатиками и саблями. Родители не видели, как Варька заворачивала деревянного солдатика в тряпочку и баюкала, да еще и барчука заставляла нянчить «дите», а то и самого наряжала в платок: «Будешь моей доченькой». Девочка была затейница, не удивительно, что Николя скучал без нее. Молока у кормилицы было много, и она прикармливала детей до трех лет. Когда им исполнилось по пять, Ульяна родила второго ребенка и ее отправили назад в деревню, а в няньки определили бездетную Дарью. Варю отдали было матери, но барчук так разревелся, что слышно было в другом крыле дома. Барин и барыня, хоть особо часто и не бывали в детской, но долгожданного сына любили, и Варюху тут же вернули. Они и сами к ней привязались. Первое время Ульяна все приходила навещать их, но домашние заботы, младенец не позволяли часто отрываться от своей избы, а через год она и третьего родила, Варя вскоре и отвыкла от нее.

С новой нянькой Варьке жилось похуже, все же не мать. Конечно, ей приходилось помогать и на кухне, и в доме, когда барчук спал после обеда или когда его увозили в гости. Кухарка гоняла ее то в погреб, то на огород, то в кладовую. Но когда он был дома и учился или играл, Варя была рядом с ним. Няньке было удобно, когда девочка играла с ее подопечным: можно было отвлечься, поглядывай, лишь бы были рядом. Они носились с деревянными саблями по всему дому, съезжали по перилам. Летом купались в тихой речке под присмотром няньки. Как-то зимой, тогда им было лет по 6–7, Дарья заболталась с поварихой, а дети придумали новую забаву – катались с крыши курятника на салазках. Зима была тогда такая снежная, что низенькие постройки с задов заносило снегом вровень с крышами: курятники в деревне строились низкими, чтобы птица зимой не мерзла. Варюшка и Николя выбили ступеньки в снегу и вместе с салазками поднимались на крышу сарайчика, а оттуда съезжали вниз, как с горы. Настоящих горок вокруг было полно, но съехать с сарая было интереснее. Варя, как всегда, поднималась первая и тащила потом наверх неуклюжего барчука. В очередной раз она первая съехала вниз. Николаша все медлил, не мог отважиться. Варька успела снова влезть на крышу, а он все сидел на санках, не решаясь оттолкнуться. Варька и подпихнула слегка его санки. Мальчишка не ожидал такого коварства и от неожиданности не справился с салазками: они вильнули в сторону и Николя завалился набок, в сугроб. При этом он умудрился ткнуться носом в засыпанный снегом пенек. Пошла кровь. От ее вида Николя разревелся, прибежала нянька, отругала Варю:

– И что за девчонка, всегда нашкодничает! Ступай на кухню, перебирай горох. Вот я барыне расскажу, что ты удумала, поставят они тебя на тот горох коленями али высекут.

У Вари полились слезы от такой перспективы. Николя прервал свой плач на минутку и сказал Варе:

– Я перестану плакать и тебя позову, – и принялся орать еще громче.

Варя поплелась на кухню. На этот раз ее и в самом деле крепко высекли – барыня испугалась за сына. Няньке, правда, тоже досталось… Крыша у сарайчика хлипкая, мог и провалиться, покалечился бы сынок. Наказывали Варю и раньше, но сейчас было отчего-то особенно больно и обидно, утешить ее было некому. Когда Николя позвал ее, она пришла грустная, со слезами, играть не хотела. Николя пожалел, что так громко ревел.

Позже к барчуку был приставлен Прошка, ловкий малый, – учить плавать, стрелять, верховой езде. Разумеется, Варя была рядом. Прошке было смешно учить девчонку, все равно как парнишку, и ради смеха он научил ее и плавать, и скакать на лошади.

Николаше выписали маленькую лошадку, пони. Но он боялся садиться на нее. А Варя рядом аж приплясывала от нетерпения:

– Давай я сяду, давай я…

– Я те сяду, – ворчал Прошка, – лошадка для барина, а не для всяких дворовых девок.

Николеньке было страшно, и он велел сесть Варе. Варя радостно сделала круг верхом и предложила:

– А садись впереди, я тебя буду держать.

Николашка теперь осмелел, и ему тоже захотелось сесть на лошадку. Прошка посадил его перед Варей. Они тихонько сделали круг, еще один, а потом Варе стало скучно так медленно кататься, и она шлепнула пони босыми пятками по бокам. Лошадка резко скакнула, дети не удержались и сползли на землю. Варя, конечно, не стукнулась, а Николя набил себе шишку. Но ни он, ни Прошка так и не рассказали няньке, отчего у него появился фонарь на лбу. И хотя Николенька с годами перестал выдавать ее, Варьке все равно попадало – все и так знали, кто был зачинщиком всяких проказ.