Люди Кода - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович. Страница 59

Откуда в мысли Мусы вторгся этот образ? Он не смог бы ответить. Ему было жалко.

Муса камнем упал вниз и вошел в свое тело, ощутив внезапную и резкую боль в ногах и затылке. Он встал с песка и потянулся, с удовольствием поигрывая мускулами. Тело Мессии лежало неподвижно, запекшаяся кровь все еще возбуждала Мусу, он даже поднял ногу, чтобы пнуть врага, но не стал этого делать, подумал лишь, что с Йосефом было бы удобнее разговаривать, если бы он тоже вернулся.

Голоса звучали, скорее всего, в ее голове, потому что ни на холме, ни у реки, ни на том берегу — около леса — никого не было. Людмила слышала отдельные слова, но не понимала их. Она точно знала, что говорят по-русски, но люди будто набрали в рот каши. И еще слышно было слабое шипение. Неожиданно ей пришло в голову, что именно так должна звучать радиопередача, если приемник настроен не точно на нужную частоту. Людмила даже сделала мысленный жест — покрутила невидимую ручку настройки.

Голоса стали четче, и Людмила расслышала слово «найдено». И почти сразу — «поверить». Один голос был мужским, другой — женским. Конечно, это галлюцинация, следствие нервного напряжения. Так бывает. Она не знала, где бывает и почему, но должна была уверить себя, что ничего странного не происходит, и если, мысленно настроив этот приемник, удастся услышать что-то интересное, почему не попробовать?

Если по часовой стрелке…

Голоса уплыли, возник тихий шорох, уши заложило, будто при резком наборе высоты. Назад. Голоса возникли вновь, а ощущение давления в ушах исчезло. Так. Еще чуть-чуть — теперь уже против часовой стрелки. Господи, чушь какая. Видел бы кто…

— …а мы даже проголодаться толком не успели, — сказал мужчина, и Людмила не могла не узнать голоса. Илья! Господи, это Илья, он где-то рядом, это какая-то звуковая аномалия, звуковой мираж…

— Илья! — крикнула Людмила, и настройка мгновенно сбилась, в ушах послышался треск, Людмила испугалась и затихла, подкрутила колесико настройки — налево, направо, — голос вернулся, это точно был голос Ильи, его интонации, едва заметное придыхание на звуке «р»:

— Андрюша, — сказал Илья, — расскажи, как вы с мамой жили все эти годы.

Андрей здесь! Она знала это! Только не волноваться. Иначе настройка собьется опять. Но не волноваться она уже не могла. Людмила закричала. Она ничего не могла с собой сделать. Напряжение последних суток взорвалось, превратилось в крик — во что же еще могло оно превратиться? — и вырвалось в пространство, и грохот нарастал лавинообразно, рвал барабанные перепонки, нужно было выключить этот приемник, какие сильные помехи, это она сама создала их, и теперь, как ни крути ручку настройки, тишину не вернуть. Глаза! Господи, почему этот грохот такой красный? Выключить!

Людмила кричала.

И.Д.К. никогда прежде не думал, что звук может нести всю информацию о мире. Он был оглушен, еще минута — и он не выдержит напряжения, но в то же время И.Д.К. понимал, что напряжение возникает не из-за силы звука, а из-за насыщенности информацией. Слушая, он видел женщину, которая стояла на берегу реки и кричала, подняв к небу руки. Женщина была его бывшей женой, матерью Андрея. В звуке заключен был запах ее волос, который он долгое время вспоминал, а потом забыл, казалось, навсегда, И.Д.К. протянул руку, и рука погрузилась в вязкую жидкую звуковую массу, теплую как парное молоко, и прошла насквозь, и на том конце ощутила холод и чье-то быстрое прикосновение, будто пальцы скользнули и сорвались.

И.Д.К. еще глубже погрузил руки в молоко, и в звуке увидел Людмилу, схватившую его за пальцы, чтобы удержаться и не упасть, он почувствовал это прикосновение, будто большая рыбина проглотила наживку и повисла на крючке, и нужно подрезать, дернуть, потянуть и… Звук прервался мгновенной истерической нотой, И.Д.К. повалился наземь, потому что не смог сдержать инерцию навалившегося на него тела.

— Люда, — пробормотал он, — откуда… как ты здесь оказалась?

— Мама! — закричал Андрей.

Муса рыл могилу руками, и это было тяжело. Песок был сухим, осыпался, Муса выбился из сил, не углубив яму даже на полметра. Наверное, — подумал он, — это потому, что я не прочитал молитву. Человека нельзя похоронить просто так — земля не примет его. Но какую молитву читать, и по какому обряду хоронить? Не по мусульманскому же! А иначе Муса не умел.

Голос Йосефа произнес:

— Ни к чему все это.

— Помог бы лучше, — сказал Муса.

— Как? — коротко спросил Йосеф.

— Вернись в это тело, как я вернулся в свое.

— Ты же знаешь, что не могу, потому что тело не мое. Я лишь страж ему.

— Я хотел прочитать молитву, — пожаловался Муса, — но не знаю — какую. И время не знаю. Что сейчас? Утро? Вечер? Какой день недели? И куда идти, чтобы попасть в Газу?

— Время сейчас — полдень, — уверенно отозвался Йосеф, — а идти нужно только к себе. Или в себя — как тебе больше нравится.

Муса продолжал ковыряться в песке — только потому, что нужно было занять руки, иначе мысли в голове застывали, а ощущения сводились к единственному — острому голоду. Почему-то, когда он рыл могилу, голод притуплялся, и это было очень странно; выгребая ладонями песок, Муса специально начинал думать «хочу кабаб, и рис, и помидоры, хочу…» И не хотел. Но стоило опустить руки, и мысль о сухой корке хлеба вызывала озноб. Силы иссякали, и Муса подумал, что, окончательно отказавшись от идеи похоронить еврея, он тут же, на месте, умрет от голода.

В чем наказание Аллаха? — подумал он. В том, что я должен до конца дней своих рыть эту могилу, которую никогда не смогу вырыть? Или в том, чтобы умереть от голода в пустыне, где некому будет похоронить меня, и смысла в моей смерти не будет вовсе, потому что еврей останется жить, хотя и непонятно — как и в каком теле.

— Ты не подумал о том, — заговорил Йосеф, он нашептывал Мусе в уши, будто горячий и сухой ветер пустыни касался барабанных перепонок, — ты не подумал, почему мы с тобой оказались именно здесь? Почему Творец дал мне — тебя, а тебе — меня?

— Нас трое, — сказал Муса, имея в виду еще и Мессию. Он хотел похоронить врага и этим символическим поступком зарыть в землю всех евреев. Хотел, но Аллах не позволил ему. Или, может быть, еврейский Бог, оказавшийся сильнее Аллаха? Как может один Бог быть сильнее другого, если Бог — един, как бы его ни называли? Если Бог един, то, называя Его разными именами, меняемся лишь мы сами, а вовсе не Творец, чье имя люди произносят по-разному, воображая, что, меняя название, меняют суть.

Эта мысль, Мусе непонятная, тем не менее, всплыла в его сознании, но воспринял он упрощенную и доступную ему интерпретацию: Бог един, и верим мы в одного и того же Бога. Ты — еврей, я — палестинец. И если я враг тебе, и если ты враг мне, то потому только, что Бог натравил нас друг на друга, присвоив в мыслях наших себе разные имена. Разделяй и властвуй! Когда-то и где-то Муса слышал эти слова, а сейчас решил, что придумал их сам, и эта мысль была приятна сознанию.

Всемогущему не нужно властвовать, разделяя. И это значит…

Значит, мы глупцы, не понимаем Его желаний, и это естественно, Он всемогущ, а мы муравьи. Пророк понимал Его, но поняли ли мы пророка?

— Пророков никто и никогда не понимал так, как они хотели, — сказал Йосеф (или Мессия?). — Пророки интерпретировали Творца, люди интерпретировали пророков. Разница в интерпретации вызывалась различиями в образе жизни. Согласен?

Муса не понял Йосефа, точнее — интерпретировал его слова по— своему. Думая, он перестал перебрасывать песок, и голод сразу же сделался невыносимым. Муса заработал руками, и голод, неутоленный, все же отступил, но отступили и мысли.

— Мысль для тебя что мельничный жернов, — сказал Йосеф. — Ты уже подтащил ее к вершине, но опустил вниз.

Йосеф мог бы сравнить Мусу с Сизифом, но ведь он и сам был ограничен рамками, внутри которых греческим мифам места не нашлось.